read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



замками. Пронзительно выли полицейские сирены. Через перекресток неслись
оперативные машины. Синий свет, мигая, придавал им сходство с призрачными
существами: огни святого Эльма, предвещающие опасность, блуждали по
городу. Филипп любил этот час, в Париже его называют l'heure bleue
[голубой час (франц.)], час мечтаний, промежуток относительной свободы,
миг, когда освобождаешься от дня и ночи. Выпущенные на свободу из своих
предприятий и учреждений, люди еще не успели оказаться в плену у
собственных привычек или возвратиться в семейное рабство. Неопределенность
царила в мире. Казалось, нет ничего невозможного. Все было возможно в этот
короткий миг. А что, если все это лишь фантазии Филиппа, постороннего
наблюдателя, не имеющего ни работы, от которой он мог бы освободиться, ни
дома, куда он мог бы вернуться? Тогда по пятам за фантазиями будут
неотступно следовать разочарования. Этого Филипп не боялся, он привык к
разочарованиям. Все было преображено вечерним светом. Небо пылало южными
красками, оно напоминало небо Этны, небо над древним театром Таормины, оно
пламенело, как некогда над храмом Агригента. Античный мир поднялся из
развалин и приветливо улыбался городу с высоты. Контуры зданий на фоне
неба были отчетливыми, как на гравюре, а сложенная из песчаника церковь
иезуитов, мимо которой проходил Филипп, вдруг обрела балетную грацию и
стала частицей древней Италии, она стала гуманной, мудрой я одержимой
буйным карнавальным весельем. Но к чему привели гуманизм и мудрость и тем
более буйное веселье? "Вечернее эхо" отзывалось на несчастья дня:
_пенсионер покончил с собой, Советы ломают копья, исчез еще один дипломат,
в Германии будет новый военный устав, взрыв обнажил вход в преисподнюю_.
Как серьезно звучало все это и как дико! Дипломат был перебежчиком, он
перешел на сторону врагов своего правительства, _предательство от
идеализма_. Мир официальной пропаганды все еще ухитрялся формулировать
свои мысли пустыми фразами, заголовками и лозунгами, давно лишенными
всякого содержания. Для них существовали незыблемые, четко выверенные
фронты, раз и навсегда установленные зоны, границы, территории,
суверенитеты, человека же они рассматривали как игрока футбольной команды,
обязанного до конца жизни выступать лишь за то общество, в которое он был
принят благодаря своему появлению на свет. Они заблуждались: фронт
проходил не здесь и не там и вовсе не у пограничных столбов. Фронт
проходил повсюду, иногда зримо, иногда невидимо, и жизнь то и дело меняла
свои позиции в любых его точках, которых насчитывались миллиарды. Фронт
рассекал государства, разбивал семьи, вносил раскол в душу: две души, ах,
две души жили в груди каждого человека, и сердце стучалось то к одной, то
к другой. Филипп не привык держать нос по ветру, как другие; напротив, он
был оригиналом. Но и он был готов менять по тысяче раз на дню и даже чаще
- на каждом шагу - свое отношение к тому, что происходит в мире. "Могу ли
я мысленно охватить все это? - думал Филипп. - Что я знаю про расчеты
политиков, про тайны дипломатии? Я доволен, когда один из них переходит на
чужую сторону, хоть немного путая им карты, заправилы должны при этом
чувствовать то же, что постоянно чувствуем мы, - беспомощность. Доступна
ли мне еще эта наука? Пойму ли я последнюю формулу мировой системы, прочту
ли ее? Все те, что идут сейчас по улице, едут на велосипедах и в
автомобилях, строят планы, переваривают неприятности иди наслаждаются
вечером, они все не видят обмана и лжи, которые им преподносятся, причем
авгуры, изрекающие обман и ложь, слепы не меньше, чем простые смертные".
Наивность политической пропаганды всегда смешила Филиппа. Он смеялся над
ней, понимая, что это может стоить ему жизни. Ну а остальные прохожие на
улице? Почему они не смеются? Неужели у них пропала охота смеяться? Или же
в отличие от Филиппа у них нет на это времени? Они и не догадываются, как
жалок корм, который им подбрасывают, и как задешево их хотят купить. "Я
слабо поддаюсь на уговоры, и меня не сманишь, - размышлял Филипп, - и все
ж я подхватываю случайно услышанные слова, если они мне по душе, но тут же
откликаюсь на призыв из другого лагеря, если он заманчивее, я все время
выступаю в жалкой роди, я за всетерпимость, я за то, чтобы любые мнения
были выслушаны, если уж хочешь прислушаться к одному из них, но серьезные
люди из каждого лагеря начинают кипятиться и орут на меня, что именно моя
терпимость порождает нетерпимость, они - братья-враги, они все нетерпимы
до мозга костей, они питают друг к другу злобу и едины лишь в том, что
оплевывают мои слабые попытки остаться беспристрастным, и каждый ненавидит
меня за то, что я не хочу перейти на его сторону и лаять вместе с ним на
других, я не хочу играть ни в одной из команд, не хочу участвовать даже в
матче между обоими полушариями, я хочу остаться сам по себе". Надежда еще
не покинула мир: _осторожные прогнозы, до осени войны не будет_.

Учительницы из Массачусетса шли по городу парами, словно школьницы. Они
всем классом отправлялись в Американский клуб. Они послушно наслаждались
вечером. Учительницам хотелось послушать доклад Эдвина, а до этого увидеть
хотя бы краем глаза, как живет город. Но они увидели немного. В жизни
города они увидели ровно столько же, сколько город - в жизни учительниц,
то есть ничего. Руководство взяла на себя мисс Уэскот. Она шла впереди
класса. Она вела своих коллег, руководствуясь планом города, приложенным к
путеводителю. Она вела их уверенно и напрямик. Мисс Уэскот была
расстроена. Пропала Кэй. Она убежала из гостиницы после обеда, чтобы
посмотреть витрины магазинов. В назначенное время она не вернулась. Мисс
Уэскот осыпала себя упреками. Не следовало отпускать Кэй одну в этом
незнакомом городе. Кто знает, что здесь за люди? Не враги ли они? Можно ли
им доверять? Мисс Уэскот оставила в гостинице записку, пусть Кэй
немедленно берет такси и едет в Американский клуб. Мисс Уэскот не понимала
мисс Бернет. Кэй, наверно, с кем-нибудь познакомилась, предположила мисс
Вернет. Неужели она на это способна? Она молода и неопытна. Этого не может
быть. Мисс Вернет сказала: "Она, наверно, познакомилась с человеком,
который развлечет ее лучше, чем мы". - "И вы так спокойно об этом
говорите?" - "Я не ревнива". Мисс Уэскот поджала губы. Эта Вернет -
аморальная особа. А Кэй - непослушная девчонка. Ничего другого здесь нет.
Заблудилась или шляется где-нибудь. Учительницы пересекали огромную
площадь, ансамбль которой спроектировал Гитлер, здесь должна была
раскинуться священная роща национал-социализма. Мисс Уэскот подчеркнула
значение площади. В траве прыгали птицы. Мисс Вернет думала: "Мы понимаем
не больше, чем птицы, из того, что щебечет эта Уэскот, птицы здесь
случайно, и мы здесь случайно, и, возможно, нацисты здесь были тоже
случайно. Гитлер - случайность, его политика - жестокая и глупая
случайность, и, может быть, весь мир - жестокая и глупая случайность,
допущенная богом, никто не знает, почему мы здесь, птицы вспорхнут и
улетят прочь, а мы пойдем дальше, надеюсь, наша Кэй не наделает глупостей,
будет глупо, если она наделает глупостей, Уэскот я не могу этого сказать,
она сойдет с ума, но Кэй и впрямь обольстительна, ничего не поделаешь, она
притягивает к себе обольстителей, как птицы охотника или собаку". - "Что с
вами?" - спросила мисс Уэскот. Она была удивлена, мисс Вернет ее не
слушала. Мисс Уэскот отметила про себя, что лицо у Вернет как у
изголодавшейся охотничьей собаки. "Я смотрю на птиц и больше ничего", -
сказала мисс Вернет. "С каких это пор вы интересуетесь птицами?" -
спросила мисс Уэскот. "Я интересуюсь нами", - сказала мисс Вернет. "Это
воробьи, - сказала мисс Уэскот, - обыкновенные воробьи. Вы бы лучше
подумали о всемирной истории". - "Это одно и то же, - сказала мисс Вернет,
- то же самое происходит и у воробьев. И вы - лишь воробей, дорогая
Уэскот, а Кэй, наш воробушек, вот-вот выпорхнет из гнезда". - "Не понимаю
вас, - уязвленно сказала мисс Уэскот, - я вовсе не воробей".

Филипп зашел в зал Старого замка, который государство приспособило для
продажи вин в разлив, желая поддержать отечественное виноделие. Зал в этот
час никогда не пустовал. Служащие бесчисленных министерств и ведомств
заворачивали сюда, чтобы взбодриться, и, заправившись, шли домой, к своим
женам и бессердечным детям, к еде, разогретой равнодушными руками. Здесь
было царство мужчин. Здесь почти не было женщин. В зале сидели две
женщины. Но не настоящие женщины, а редакторши из "Вечернего эха". Они
вином заливали пожар своих заголовков. "Пора домой, - подумал Филипп, -
пора вернуться к Эмилии". Но ему все еще хотелось послушать Эдвина"
несмотря на неудачную встречу, столь мучительную для обоих. "Если я сейчас
же не отправлюсь к Эмилии, мне сегодня вообще не попасть домой", - думал
Филипп. Он знал, что Эмилия напьется, не застав его вечером дома. Он
думал: "Тогда я запрусь один в пустой квартире и, окруженный зверями, тоже
напьюсь, я напьюсь, если я вообще буду пить, ведь я уже давно не пью". В
Старом замке были отличные вина. Но Филиппу уже не хотелось вина. Филипп
умел веселиться, но у него пропала всякая охота к веселью. Он твердо решил
вернуться к Эмилии. Эмилия была как доктор Джекиль и мистер Хайд из
повести Стивенсона. Филипп любил доктора Джекиля, обаятельную и
мягкосердечную Эмилию, но боялся и ненавидел отвратительного мистера
Хайда, вечернюю и полуночную Эмилию, беспутную пьянчужку, исступленную
Ксантиппу. Если он отправится домой сейчас же, он еще застанет доброго
доктора Джекиля, если же он пойдет на доклад Эдвина, то его возвращения
будет дожидаться мерзкий мистер Хайд. Филипп размышлял, сможет ли он
перестроить свою жизнь с Эмилией, повернуть ее иначе. "Эмилия несчастлива
по моей вине, почему я не могу сделать ее счастливой?" Он подумывал о том,
чтобы расстаться с домом на Фуксштрассе, уехать из запущенного особняка,
который действовал на Эмилию угнетающе. Он думал: "Мы поселились бы в
одном из ее загородных домов, их все равно не продать, в них полным-полно
съемщиков, съемщики не захотят съезжать, что ж, отлично, мы выстроим себе
тогда домик в саду, другие так и делали". Он знал, что ничего не выстроит
- ни домика, ни шалаша. Эмилия останется на Фуксштрассе. Она не сможет
жить без семейных ссор, без надвигающейся, как рок, нищеты. Да и сам
Филипп никогда бы не расстался с городом. Он может жить только в городе,
пусть даже бедняком. Время от времени Филипп читал книги по садоводству и
доказывал себе, что обретет покой, ухаживая за растениями. Он понимал, что



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 [ 31 ] 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.