Чтение 31–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

коня, лучшее вооружение... и послали на поиски доспехов святого Георгия.

Король отшатнулся, даже руку выдернул из-под ее пальцев.

- Дорогая, это невозможно.

- Почему?

Король остро взглянул на меня. Глаза Шарлегайла стали колючими, как
мелкие льдинки на сильном морозе.

- Дорогая... Во-первых, за доспехами уже поехали лучшие рыцари Зорра.
Если не они, то кто?

Она мягко прервала:

- Дорогой, но, как я слышала, этот простолюдин оказался очень полезен
им в том странствии.

Взгляд короля стал еще строже. Льдинки перестроили молекулярную
структуру и стали покрытыми изморозью пластинками из стали. Он покачал
головой с самым непреклонным видом.

- Извини, но я слышал об этом человеке... многое, что говорит не в
его пользу. Отец Гарпаг сказал мне такое, что у меня волосы встали
дыбом.

- Он помог тебе, - напомнила Шартреза мягко. Она побледнела, плечи
зябко передернулись. - Если бы он не метнул молот в этого ужасного...
ужасного, как огр... барона...

- Фольгарта.

- Барона Фольгарта... то я даже не знаю...

- Да, - ответил король. - Да! Он его сокрушил, верно. Но я не знаю,
зачем он это сделал. Его поступки непонятны.

- Дорогой, - повторила Шартреза с нежностью. - Он сейчас там будет
нужнее, чем здесь. Я уверена, что бароны сейчас мчатся во весь опор к
своим владениям, нахлестывая коней... А там запрутся, и мы о них больше
не услышим. Часть твоих придворных, что тайком поддерживала их,
затихнет, затаится, а то и вовсе сбежит из дворца. Либо в свои дальние
владения, либо в Мордант, а то и к Карлу. Я уверена, ты их вообще не
увидишь. Так что Дик с его удивительным молотом здесь уже ничего не
сделает больше, чем твои оставшиеся стражи. А там...

Король покачивал головой, его пальцы сжимали узкую ладонь королевы. Я
все ждал, что он цыкнет на глупую женщину, споры между супругами при
посторонних людях недопустимы, это все должно происходить в спальне, но
то ли ко мне доверие, то ли потому, что без свидетелей, но, скорее
всего, в том мире таятся от благородных, а при слугах и простолюдинах
господа не стесняются.

- Что скажешь. Дик? - сказал он раздраженно. - К тому же тебя не взял
Ланселот!

Я поднялся из кресла, поклонился. Хотелось сесть, ноги гудят, но это
будет уступка моей простолюдности, Ланселот нашел бы в себе силы стоять,
даже будучи пронзенным десятком копий.

- Ваше величество, им надо было ехать срочно, а у моей двери уже
стояли стражи. Я должен был предстать перед святейшей инквизицией. А
иначе, не знаю, не знаю... Это насчет того, что меня не взяли.

Он хмыкнул, окинул меня с головы до ног придирчивым взором.

- Как я слышал, святейшая инквизиция тебя не оправдала.

- Осмеливаюсь напомнить вашему величеству, что и не осудила.

- Да-да, - сказал он раздраженно, - им все подавай улики!
Неопровержимые. А я бы просто вздернул. Своей монаршей волей. А что ты
скажешь об этой... странной идее моей царственной супруги?

- Ваше величество, - ответил я с сильно бьющимся сердцем, - я давно
хотел увидеть южные земли.

Король повернул голову к Шартрезе.

- Ну, видишь?

Она мягко улыбнулась:

- Да, он иногда забывает кланяться. Это лишь говорит о его достаточно
высоком происхождении, которое он скрывает... недостаточно умело.

Король поморщился:

- Я не об этом! Всюду тебе мерещатся женские страсти. Ему, видите ли,
хочется увидеть южные земли, погрязшие в разврате, колдовстве,
чародействе, куда не ступала нога апостолов Христа... а если и ступала,
то Тьма там снова заполонила все... и где все кишит магами, что ездят на
этих громыхающих чудовищах.

- Громыхающих? - удивился я. Король рявкнул раздраженно:

- Говорят, что они вовсе из металла! Или камня. Что может быть
нечестивее? Насилие над камнем, железом, огнем - это еще большее
осквернение и плевок в сторону Господа, ибо только Господь, только наш
Создатель имеет право Сюзерена...

Он задохнулся от возмущения, дико взглянул на свою руку. Его пальцы
были в узких ладонях Шартрезы, она гладила их, успокаивала, потом
поднесла к своим коралловым губам и поцеловала. Мне стало неловко от
такого откровенного признания любви и беспредельной нежности, а король
набрал в грудь воздуха, выпустил и сидел затихший, только в глазах
медленно угасали искорки гнева.

Да что они так об этом высоком рождении, подумал я зло. Конечно же, я
инстинктивно чувствую себя... высокородным, если пользоваться здешними
терминами. Когда мы в тот единственный раз были в подшефном селе, все
чувствовали себя королями среди... среди простолюдинов, ибо те не знают
компов, Интернета, мобильников, роликовых коньков, безопасного секса,
ди-джеев. И хотя среди тех простолюдинов почти всякий мог легко набить
нам морды - парни в селе крепкие, - но осознание превосходства над
простыми сильными существами из нас выбить не удалось бы никакими
кулаками.

Так и сейчас я все равно чувствую себя в таком же селе, куда меня
послали на уборку, прополку или силосование. И перед королем кланяюсь,
как кланялся перед председателем колхоза, потому что здесь так принято,
а не из внутренней потребности, как однажды инстинктивно поклонился
идущему вдруг по моей улице Ростиславу Плятту. Стараюсь не забывать
кламяться всем, кто ?выше?, но иногда, конечно, забываю И если бы не мой
молот на поясе, о котором уже доказывают разные страсти, и не торчащая
над левым плечом рукоять гномьего меча, у меня могли бы возникнуть
неприятности.

В оправдание себе, что позволили простолюдину не поклониться, эти
оскорбленные усиленно распространяют слухи о моем тщательно скрываемом
высоком рождении.

Я вздрогнул, ибо они перестали шептаться, король раздраженно
громыхнул, как бронетранспортер, который подбросило на ухабе:

- Иди в храм! Если отец-инквизитор все же сочтет, что тебя можно
послать... я мешать не буду.

Тяжелые ворота оставались неподвижными, но сбоку без всякого скрипа
отворилась толстая, как дверь в сейфе, калитка. Я пригнулся, здесь
рассчитано на людей помельче, вступил во двор, и уже там ощутил, как в
душу заползает священный трепет. Это в мою-то душу атеиста!

Служка провел через двор в само здание, отворилась дверь побольше, и
я вступил под прохладные своды храма. Эхо сопровождало каждый мой шаг, я
старался идти как можно тише, горбился от неловкости.

- Сюда, сэр Дик, - сказал служка тихо, ему явно еще не по чину
называть меня сыном, - отцы на втором этаже...

Широкая лестница вывела наверх. Мы прошли по узкому коридору, там
служка приоткрыл одну из дверей, заглянул, я слышал его приглушенный
голос. Ему что-то ответили, он открыл дверь шире, а когда я шагнул через
порог, прикрыл за мной.

Помещение было уютным кабинетом, где в креслах расположились
отцыинквизиторы. Несмотря на теплый день, в камине полыхали березовые
поленья, от них шел сухой бодрящий жар. Один из священников сел прямо
перед камином, ноги поставил на металлическую решетку, от мокрых сапог
валил пар. Отец Дитрих что-то горячо доказывал, с ним напряженно
спорили. Мне он указал жестом: подожди, сейчас займемся тобой, а сам
продолжал:

- Мысли лучших умов всегда становятся в конечном счете мнением
общества. Сейчас лучшие умы сосредоточены в церкви, что бы о нас ни
говорили! Так что все человечество придет к тому, что знаем сейчас и на
чем стоим пока только мы. Но, зная это, мы должны, однако, действовать
осторожно, а человека вести в царство Божье не кнутом и каленым железом,
а морковью и ласковым словом...

Сидящий перед камином тяжело вздохнул:

- Боже, помоги мне смириться с тем, что я не в силах уразуметь. Боже,
помоги мне уразуметь то, с чем я не в силах смириться. Упаси меня, Боже,
перепутать одно с другим. Отец Дитрих, как вы смотрите на то, что жизнь
человеческая на земле не просто воинское служение, а бой. Так сказал
великий Тертуллиан... А это значит, что мы должны быть активнее... Вы
слышите, что там на площади?

Я потихоньку подошел к окну. С этой стороны окна выходили на
городскую площадь. День был солнечный и теплый, из соседних сел прибыли
подводы с провизией, сельчане что-то выменивают или покупают у местных
кузнецов, оружейников, с приезжими явно прибыл певец, взобрался на
перевернутую телегу и весело запел разудалую ?Поеду к милой в замок?. С
пением в Зорре туго, как я знал, и изголодавшийся народ на площади
дружно подхватил эту песню.

Отец Дитрих не успел раскрыть рот, как яростно загремел священник,
который и в прошлый раз мне не , понравился своим исступленным видом,
фанатичным блеском в глазах.

- Вот-вот, слышите? Стоит нам проявить слабость... как слуги Сатаны
уже здесь! Ведь главное прозвище Сатаны - Совратитель!.. Соблазнитель!..
Вся его , мощь в том, что он умеет смущать людские души. Он умеет
доказать, что невыгодно трудиться, а выгоднее воровать, что плохо быть
добрым, справедливым, честным!.. Он умеет доказать очень просто, что...
человеком быть плохо, а зверем - хорошо. Зверя все боятся - раз, зверь