Чтение 31–й страницы книги ~Волчья хватка~

скрутил толстую полосу воловьей кожи в трубку, обманчиво прослабил ногу и в
следующий миг рванул пояс на себя, рассчитывая выпрямить Колеватого и таким
образом высвободиться из захвата.

И тут произошло неожиданное: пояс лопнул, и концы его выскользнули из
сжатого кулака.

Освобожденный поединщик немедленно выпустил ногу и вырвался на свободу.
Воловий ремень спал с него, отлетев в сторону. Да, хоть и пахло от него штабным
писарем, но он был человеком военным- сразу перешел в наступательный кулачный
бой, норовя пробить уязвимую сторону. А Ражный, прикрывая рану, пошел на
сближение, подныривал под его удары, метался по сторонам, с глухой защитой
бросался в лоб. Колеватый же познал, в чем силен соперник, не подпускал ближе
чем на расстояние вытянутой руки и тем самым стал выматывать силы и более
давить психологически, ибо-полностью сосредоточился на его правом боку. И
все-таки вотчинник дважды сближался с ним, захватывал шею, но удержать
поединщика на короткой было не за что. Машинально он хватал его за рубаху,
однако после несильного рывка в кулаке оказывался клок тряпки.

Он еще чувствовал в себе силу и упорство продолжать второй тур братания до
конца, пока теневая стрелка солнечных часов не покажет условленное время. Он не
собирался уступать и снижать планку азарта и одновременно ощущал, как теряет
инициативу, отдает ее свободному, безременному Колеватому, а при братании не
принято тянуть время- напротив, следует зарабатывать очки, ковать победу в
третьем периоде.

Отец предупреждал: как побратался, так и посечешься...

Ражный знал, как можно взять поединщика и без пояса, смирить его и держать
сколько угодно; и левая рука, наученная этому приему с юности, с трудом
выстаивала против искушения, поскольку еще не пришло время сечи, а в братании
эта хватка была запрещенной.

Колеватый все больше увеличивал напор, отрабатывал упущенное в начале
раунда и опять сменил тактику - сам лез в руки, сам толкал шею в клещевину
локтевого сгиба, зная ее толщину и крепость, давал выдрать пару клочков из
рубахи и, будто смеясь, выворачивался. Левое ухо у него уже было надорвано, по
горлу и груди сбегали капли крови и больше его раззадоривали. Он пропустил
несколько прямых ударов по корпусу и один в челюсть, заставивший его отскочить,
чтобы не упасть, однако Ражный не прочитал замысла соперника, на секунду
утратил бдительность, сделал мощный рывок на сближение, попытку встать в
позицию братания с захватом ноги и открыл правый бок...

Если бы поединщик ударил прямым - доломал бы остатки ребер и размозжил
печень. Но удар пришелся боковой, из неудобного положения, хотя и этого
хватило, чтобы сбить с ног. Ражный упал на бок, в первое мгновение не ощутив
боли. Мгновенно вскочил на четвереньки, но распрямиться уже не успел: Колеватый
навалился сверху и замкнул руки под животом.

Вотчинник понял, что теперь ему уже не вывернуться из такой позиции до
конца братания; поединщик не выпустит ни за что и постарается усугубить его
положение, все ниже придавливая к земле, до тех пор пока не уложит на живот или
не захватит голову бедрами. Он выбрал второе, хотя и не надеялся полностью
блокировать Ражного. Дабы не попасть в этот капкан, Ражный вынужден был все
время пятиться назад, и получалось - Колеватый катается на нем по ристалищу и
будет кататься до тех пор, пока не умучает и не услышит слова, дающего право на
победу.

Или пока стрелка солнечных часов не коснется времени начала сечи...

Чаще всего в поединках так и случалось. И не было позорным, видя
преимущество соперника и исход схватки еще в братании, сказать слово:

- Довольно.

Теперь вотчинник возил на себе поединщика и пахал коленями землю. Он уже
чувствовал, что сечи ему не выдержать, и все-таки молчал, а грузный Колеватый
все ниже придавливал к земле, бло-кируя движение. Ражный рассчитывал время и
силы, чтобы до конца братания не лечь на живот, иначе заключительный этап
схватки начнется из этого положения и ему нельзя будет снова встать на ноги
перед сечей.

Он не мог видеть солнечных часов и ориентировался только по Колеватому, по
его реакции на время. Перед окончанием второго раунда он непременно попробует
сделать прорыв и уложить соперника на живот - жалко станет результатов
братания! До полной победы, правда, ему придется еще потрудиться, перевернуть и
уложить вотчинника на лопатки, а сделать это не так-то просто на рыхлой земле,
и у него нет опыта борьбы на таком ристалище.

Похоже, и Колеватый уже притомился, ибо последовал не рывок, не взрыв
энергии, а попытка придавить Ражного своим медвежьим весом - он и заворчал
по-звериному, распрямляя соперника. Возился целую минуту, давил качками, словно
толстое дерево ломал, но лишь вдавливал свои колени и колени вотчинника в
землю.

И вдруг медленно расцепил руки и встал.

Только в этот миг Ражный понял, что довел все-таки поединок до сечи и
теперь она состоится и все как бы начнется сначала: заключительный раунд
схватки больше всего напоминал современные бои без правил, хотя одно было - не
бить лежачего.

Но укатал его Колеватый, и сил, казалось, было лишь для того, чтобы встать
на ноги...

Он встал...

Солнце клонилось к закату, и длинная тень от столба пала ему на лицо.
Поединщик стоял напротив, в сажени от него, опустив черные от земли, перевитые
жилами руки. Никаких передышек не допускалось и между этими периодами, но они
требовались обоим, хотя бы секундные.

Ражный неслышно перевел дух, не спеша расстегнул кованые пряжки на поясе,
снял и отбросил его в сторону, за пределы ристалища; он мог это делать, если
соперник остался без ремня...

Колеватый, кажется, был благодарен за такую отсрочку - пять секунд и то
время. Глянул из-под низких, выпуклых бровей, развернул корпус вправо и слегка
присел на полусогнутых ногах - готов был к сече.

Ражный не торопился, нащупал руками разрез отцовской рубахи на груди и
внезапным рывком разорвал ее до низа, медленно снял, утер лицо, плечи и послал
вслед за поясом.

Поединщик замер, потом выпрямился, опустил руки.

- Ты что, Ражный? - спросил хрипло. Вотчинник сделал шаг в сторону, выйдя
из-под солнечной стрелки часов, встал левым боком к Колева-тому, однако ударной
поднял правую руку. Левая тем временем слегка пошевеливалась возле бедра,
расслабленная, даже вялая, как примученный зверек.

Поединщик наконец увидел толстый, уродливый рубец по дну мягкого, но
бугристого от мышц провала на правом боку, как раз против печени.

- Я не хочу тебя убивать! - громче сказал он и машинально сделал короткий
шаг назад - будто ногами переступил.

Вступать в сечу обнаженным до пояса значило биться насмерть.

Ражный крутанулся волчком влево, нанес скользящий удар по горлу и в тот же
миг вправо, будто реверс передернул, однако лишь коснулся соперника левой
рукой. Колеватый встал в защитную стойку и уже крикнул:

- Ты что, псих, Ражный?!

Казалось, рука вотчинника едва достала выпирающую сквозь рубаху огромную
грудную мышцу соперника; отвлекающая правая просвистела возле челюсти, но
раздался треск, будто сорвали горсть травы. Поединщик мягко отскочил и вместо
того, чтобы пойти в ответную атаку, схватился рукой за грудь, и лицо его
вытянулось. Тем временем Ражный, даже не прикрывая локтем ребра, сделал еще
один выпад, боксерский, и будто шлепнул по боку Колеватого. Тот шарахнулся от
этого шлепка, будто ломом получил, и снова послышался треск срываемой травы.

Поединщик чуть присел, согнулся вперед- не стойку принял, от боли зашелся,
а вотчинник с ловкостью балерины сделал еще один волчок и на сей раз приложил
ладонь к пояснице противника.

И не медля, и так уже согнутого и шокированного, с разбега взял на калган,
поскольку иначе было не свалить с ног этого аракса...

Буквально три минуты назад уверенный в себе и в победе Колеватый откинулся
и упал навзничь, припечатавшись к вспаханной земле.

Ражный постоял над ним, после чего, не склоняясь, подал руку.

Побежденный вскинул глаза и руки не принял, угнездился в земле, приняв
полусидячее, удобное положение. Если только что-то было удобное для него в этот
час...

Взгляд его снова остановился на шраме.

А зря он сидел на земле, лучше бы принял помощь и встал: ристалище как
пересохшая пустынная почва тянуло в себя остатки энергии.

Почему-то не вставал, медлил, слегка ерзал, терпя мучительную, обжигающую
боль, охватившую сейчас все его тело. Так диктовали правила, или не хотел сразу
сообщать место и время следующего поединка, не желал признавать себя
побежденным, манежил теперь уже бывшего соперника, давил на нервы, куражился...

Ражный покинул ристалище, углубился в дубраву и, прихватив волчью шкуру,
пошел назад. Улучив момент, Колеватый задрал на себе рубаху и что-то воровато
рассматривал под ней, трогал пальцами и, захваченный врасплох, не стал скрывать
своего интереса. Вотчинник же сделал вид, что ничего не заметил, поднял на ходу
свой пояс и рубаху, сделал небольшой крюк и взял разорванный ремень поединщика.

Нет, он его не подрезал, как это делали иногда раксы: схалтурили калики
перехожие, когда творили повиву для новорожденного Колеватого, вырезали на пояс
кожу, посеченную свищами еще при жизни вола, не рассмотрели, не заметили
взрыхленного, мягкого участка...

Тянуло рассмотреть бляхи-клейма, прочитать родословную, да уже ноги не
держали: на секунду отвлекся и чуть не выстелился на вспаханном ристалище...

Бросил пояс Колеватому, потом шкуру на землю, мездрой вниз, лег и
раскинулся на волчьей шерсти. Боковым зрением заметил, как поединщик сдернул
рубаху и теперь откровенно рассматривал вздувшиеся огромными синими подушками
грудь, бок и поясницу. Причем гематомы чуть ли не на глазах пухли еще и
сливались в одну, обезображивая мощный, классический торс.

А вел он себя мужественно, ничего, кроме любопытства, к своим ранам не
проявлял...