Чтение 31–й страницы книги ~Трехручный меч~

- Ты сможешь такую птичку раздразнить так, чтобы погналась за тобой?

Ворон огрызнулся:

- А зачем ее дразнить? Я не мальчишка. Я мудер, я не могу вести себя непристойно или легкомысленно, как какой-нибудь... скажем, ни разу не грамотный волк.

Волк зарычал, я сказал торопливо:

- Тебе придется это сделать.

- Зачем?

- От этого зависит, выберемся мы отсюда, - пояснил я, - или сгинем. У тебя скорость выше?

- В начале - в полтора раза!

- А потом?

Ворон буркнул недовольно:

- Потом, конечно, у нее. Вы не видели ее крылья!

- Тогда действуй, - велел я. - Иначе мы все здесь умрем.

Ворон каркнул недовольно:

- А нельзя ли как-то использовать нашего героя-волка?

- Было бы возможно, - ответил я с сожалением, - уже бы сделали... И еще - постарайся не дать этой птице разогнаться при отбытии.

Ворон потоптался на месте, повздыхал, перья топорщатся, я предпочел думать, что от воинственного настроения, потом он отпихнулся от камня и метнул себя в воздух. Мы с волком проводили взглядами, сомневаясь, решится ли мудрец на такой весьма рискованный поступок. Наконец ворон превратился в точку, а потом исчез вовсе. Я торопливо резал ремни, связывал, волк следил за небом, предостерегающе рыкнул, мы оба легли и прикинулись мертвыми.

Из-под приспущенных век я посматривал на небо, не сразу заметил, как одна из двигающихся по небу черточек начала увеличиваться. Волк тихонько зарычал, я зашипел сквозь зубы, он умолк. Тень в небе все увеличивалась, увеличивалась, это не птица, а настоящий трамваи с крыльями, лапы толще, чем фонарные столбы.

Ворон с громким карканьем пролетел мимо скалы и спрятался внизу. Но птица, похоже, уже не обращала на мелочь внимания, раскинула крылья над нами с волком. Я задержал дыхание, сейчас счет идет на секунды. Скала дрогнула под массой огромного тела, я скосил глаз, ура, все точно, с силой потянул за ремень. Петля захлестнулась на лапе, птица с оглушительным криком забила крыльями, тяжело оторвалась от скалы.

Нас с волком рвануло с такой силой, что я взвыл громче волка. Ремни держат крепко, но уж слишком врезаются, я прокричал:

- Ворон!.. Ворон!.. Кончай прятаться...

Волк рыкнул:

- Трус!

- ...а то на последний трамвай опоздаешь! - докричал я.

Птица в панике месила крыльями воздух, нас едва не разрывало на части, ускорение настолько сильное, что ветер свистит в ушах. Уже отдалился не только утес, остров стал с овчинку, а затем и вовсе отодвинулся к краю. Внизу на огромной высоте проплывала, как под крылом огромного воздушного лайнера, водяная гладь.

Ворон догнал на последнем издыхании, когда уже покидали остров, плюхнулся мне на грудь, клюв широко распахнут, я одной рукой придержал его, чтобы не сдуло ветром, другой погрозил птице, она время от времени посматривала злобно и опускала голову с огромным загнутым клювом. Дважды я довольно удачно ударил, птица закричала и ускорила полет.

Запасным ремешком я привязал и ворона, предупредил:

- Кто знает, сколько мы проведем в таком вот подвешенном состоянии!.. Хоть она и летит быстро...

- Я буду бдить первым, - вызвался волк. - Если что, разбужу.

Свирепый ветер продувает насквозь, я подумал, что вряд ли заснем, даже если она будет тащить нас двое или трое суток, хотя если судить по этой скорости, то с такими крыльями любое расстояние пересечет за неполные сутки. Усталый ворон, на чью долю выпало такое испытание, пригрелся на моей груди и заснул. Во сне вскаркивал, дрыгал лапами, пытаясь освободиться от веревки, царапал мне грудь сильнее, чем летающие собаки.

* * *

Вдали показалась темная полоска земли. Я встрепенулся, получилось, почти получилось, ворон тоже радостно взвыл, и тут мудрый ворон каркнул:

- Ну а как вниз?

- Не станет же она летать вечно? - спросил волк резонно.

Конечно, подумал я, крылья же не на фотоэлементах, а волк сказал саркастически:

- Да, не станет. Сейчас прет в гнездо. Там не только с десяток голодных птенцов, каждый с буйвола, но и второй Рух... самец, как я понимаю. А уж он сумеет защитить супругу от нахалов!

Мороз прошел по коже. От таких птиц не отбиться, как отмахался от летающих псов. Да и то с помощью дракона. Голос дрогнул, когда я спросил:

- Но ведь они ж чуточку понимают?..

- Вряд ли, - возразил ворон с негодованием. - Они такие огромные!

- Это верно, - согласился я. - Сила есть - ума не надо. Но я слышал, что, когда сила не помогает, тогда волей-неволей пробуждаются мозги.

Внизу промелькнула береговая полоса, море осталось позади. Я вытащил меч и, преодолевая сопротивление ветра, протянул к огромному, как аэростат, брюху:

- Эй, давай вниз!.. Вниз, я тебе говорю!

Птица испуганно крикнула, крылья забили по воздуху чаще. Я стиснул зубы, ткнул кончиком в брюхо. Мягкий подшерсток легко пропустил острую сталь, птица завопила от боли, крылья ударили вразнобой, нас швыряло из стороны в сторону.

Ворон каркнул испуганно:

- Рассчитываете, что раненная, обессилев, снизится?

- Да, - крикнул я, - это в худшем случае!

- А в лучшем?

Птица, продолжая хлопать крыльями, устремилась к земле. Я стиснул челюсти, птаха может избавиться от нас, пролетев над лесом. Если протащит нас над верхушками деревьев, сучья изорвут нас на клочья. В гнездо притащит один скелет. От силы, два.

- Отпусти нас на землю! - заорал я птице. - Вон туда, поняла? Живыми!.. И мы сразу уйдем. Ты будешь свободна...

Она все так же неслась по крутой дуге к земле, сердце похолодело, волк напрягся, будто готовился разорвать ремни, а ворон сам попытался развязать клювом узел.

- Опусти на землю, - прокричал я птице. - Сядь!.. Мы тебя не тронем. Мы уйдем!

Земля стремительно приближалась, а потом, когда я уже считал гибель неизбежной, птица растопырила крылья и пошла над землей, будто выбирая место. Лапы ее попытались выставиться вперед, смягчая посадку и принимая на себя вес тела, но только одна приняла нужное положение, другая висит, едва не выдергиваясь из сустава под нашей тяжестью.

Нас тряхнуло, птица упала, не удержавшись, я мигом перехватил ремень, она тут же оттолкнулась от земли и освобожденно взмыла. Я торопливо перерезал ремни, волк отпрыгнул от нас, расставил все четыре лапы широко в стороны, словно не может прийти в себя от морской болезни, шумно встряхнулся.

Ворон взлетел, сразу же сел на корягу и прокаркал:

- Об этом будут слагать песни!.. Я ведь показал себя героем, верно?

Волк понюхал свой бок, проворчал брезгливо:

- Да, конечно... Вот на мне твоя кровь. Только почему-то желтая. И пахнет как-то странно...

Ворон холодно промолчал, отвернулся. Клюв все еще распахнут, да я и сам чувствую, что полдня бы просидел с высунутым языком. Все тело ноет после такого перелета, не говоря уже о том, что на острове меня вовсе не гладили.

- Поднимаемся, - велел я. - Мы даже не знаем, где мы, в какой стране. И какие здесь порядки.

Волк сказал утомленно:

- Мой лорд, а оно вам надо?

- Ну, так полагается...

- Плюньте, - посоветовал он доброжелательно. - Когда у вас такой длинный меч, то до этнографии ли? Да и не поймут вас.

Я вздохнул:

- Ты прав. Нам нужен трехмерный экшен с хорошей графикой и разрешением не меньше чем тыща двести восемьдесят на тыщу двадцать четыре. А повезет, так и на тыщу шестьсот. Пойдемте!

- Навстречу экшену?

- Навстречу!

Со всех сторон полупустынная местность, издали доносится слабый шум океанских волн, местность каменистая, явно море сюда наступало не раз, а вон там дальше нетронутая зелень, небольшая роща, из земли торчат глыбы старинных развалин, в двух шагах от нас заросшая травой дорога.

Я отважно ступил на эту тропу, куда-то да приведет, волк понесся впереди, а ворон ввинтился в небо. Впереди медленно оседала мелкая едкая пыль, поднятая, как догадываюсь, ногами и копытами. Я шел быстро, иногда переходил на бег, ведь бег - естественное состояние человека, волк остановился на краю обширного пространства, слышно только карканье, небо черное от налетевших ворон, наконец проступило все кровавое поле, широкое и необъятное. Павшие закрыли всю землю, часто лежат друг на друге с оскаленными в крике ртами. Повсюду горы мертвых тел, блестят топоры, мечи, ножи, косы. К небу вздымаются обломки копий в застывших кулаках, торчат руки, ноги, конские копыта.

Страшное поле, уже кладбище, ибо немыслимо собрать всех павших и похоронить, тянется во все стороны в бесконечность, смыкается с горизонтом, уходит за край земли. Изредка виднеются челядины, собирают оружие, сносят охапками в огромную кучу, возвращаются к самым знатным из павших, снимают доспехи, шарят в карманах, стаскивают дорогие сапоги.

Высоко в синем небе звонко кричит жаворонок, но над полем кружат, оглушая мир радостным карканьем, совсем другие жаворонки: огромные, черные, ликующие.

- Идем мимо и дальше, - сказал я торопливо.

Волк покачал головой:

- Да, битва прогремела кровавая... Мой лорд, разве вам это не в радость?

Я огрызнулся:

- А вот представь себе, совсем нет.

- Почему?

- Потому что у меня два высших! И вовсе не в университете Патриса Лумумбы получены.

Захлопали крылья, ворон плюхнулся на плечо, сложил крылья, чуть не отрезав мне ухо жесткими перьями.

- Мой лорд, я присмотрел впереди неплохое место для ночлега. Да и гроза собирается.

Я тоже посмотрел на багровое солнце, туча черная, ливневая, но пока далековато.

- Что, опять?

Ворон ответил с неудовольствием:

- Мой лорд, это повтор, но что делать?.. Жизнь состоит из таких вот повторов. А что же, не спать вовсе? Идти день-ночь, день-ночь, день-ночь, как по той же Африке?

- Ладно, - сдался я. - Только проследи, чтобы не остановиться на заброшенном индейском кладбище.

- Индейском?

- Ну да. Их духи не любят, когда вторгаются в их резервации. Антиглобалисты.

У меня на поясе уже тушки трех зайцев, подстрелил по дороге, у волка кровь на морде, кого-то сожрал попутно, пусть не перебегают на красный свет, даже ворон летит тяжело, явно сожрал чьих-то птенцов, не страдает от избытка гуманизма и, как и Штаты, может бомбить нужную цель, не обращая внимания, сколько там рядом "ни в чем не повинных младенцев с чугунными слезками".

Глава 4

Ворон хорошо рассмотрел тучу, потому для ночлега выбрал местечко в сухой и просторной пещере. Там, в оставленном снаружи мире, темнота ночи время от времени разрывалась яркими вспышками, глухо рокотал гром, потом вспышки стали слепящими, а гром не рокотал, а грохотал, затем грохот сменился сухим треском. Молнии блистали непрерывно, выглядело так, что мы сидим в полумраке, а там, по ту сторону входа, слепящий день, даже не день, а что-то небывало яркое, трепещущее, свет не просто свет, что значит - привычно оранжевый, а белый до абсолютности, до первозданной чистоты, до того мига, когда был создан белый свет и окружающая его Вселенная.

Жутко завывал ветер, донесся скрип дерева. Затрещали ветви, волк прислушался, сказал с сочувствием:

- Верхушку сломало.

- Сломило, - поправил ворон.

- Сломало, - прорычал волк.

- Сломило! - каркнул ворон. - Пень неотесанный!

- Сломало, - повторил волк упрямо. - Это называется рябиновая ночь. Не то рябина цветет в этот день, не то завязывается или поспевает...

Ворон сказал раздраженно:

- Во-первых, сломило, а не сломало, я лучше знаю, я - ворон! Мудрый ворон. Во-вторых, не рябиновая, а воробьиная ночь, потому что в эту ночь воробьи... что-то делают. Или с ними что-то делается.

- Воробьи ни при чем, - заявил волк. - В такую ночь черт в виде ворона летает и поджигает кровли. Кстати, мой лорд, к этой странной птице тоже надо присмотреться. Что-то в ней не то, не то... Умничает больно. Не пора ли ее на костер за поджоги?

Я спросил:

- К черту?

- Да, - ответил волк и посмотрел на ворона, - к черту.

Ворон ответил высокомерно:

- В стране рожденных ползать к рожденным летать относятся как к незаконнорожденным.

Волк сказал сочувствующе:

- Да-да, я тоже заметил, что рожденный ползать летает как-то боком.

- Рожденный ползать летать не может, - возразил ворон, - но порой залетает очень высоко.

- Мы такие, - согласился волк, не заметив двойного дна. - Не то что некоторые, что всегда на высоте... полета зеленой мухи над навозной лепешкой... Иначе бы, заметив приближение противника, мы не прятались бы, как барсуки.

- Барсуки в пещерах не живут.

- Я не сказал, что живут, - сказал волк, - я сказал, прячутся!

Я подбросил пару веток в огонь, сказал сонно:

- Вы договоритесь, кто из вас сторожит с вечера, а кто под утро, а я уже отключаюсь. Только не подеритесь, хорошо?

Волк ответил:

- Да куда уж драться, тут только и гляди, чтобы рожденный летать не накакал на голову.

* * *

Утром я проснулся от шума, карканья, пальцы сжались на рукояти меча раньше, чем я открыл глаза. Вскочил, в зияющий проем бьет свет, с той стороны стучат копыта, а когда я выметнулся, готовый рубить и колоть головы, как дрова, ахнул. Белоснежный жеребец мотает головой, волк прыгает перед мордой, пытаясь ухватить за оторванный повод, а сверху ходит кругами ворон, орет:

- Ну ты маладец, рогатый!.. Ну ты вааще даешь...

Пальцы разжались, меч звякнул о камни, я бросился навстречу Рогачу, обнял за шею. Он шумно дышал и наконец лизнул мне лицо. Выглядел он худым, чуть ли не изможденным, только рог на середине лба остался прежним, как будто покрупнел даже, я поцеловал в горячие бархатные ноздри.

- Как ты... сумел?.. Это же сколько пришлось бежать?

Ворон каркнул:

- Судя по азимуту, не так уж и много пробежал. Мы высадились всего в сотне миль от того рыбацкого поселка.

- Это он не жрал с тоски, - объяснил волк серьезно. - Мы, волки, такое благородное чувство понимаем. Это пернатым оно недоступно, что и понятно, с них разве что пучок перьев...

Я сказал решительно:

- Сегодня никуда не двигаемся! Кормим Рогача, ублажаем, пусть отдохнет, а завтра с утра...

Ворон каркнул бесчувственно:

- А как же спасение мира?

- Подождет, - ответил я.

- Но если Черный Властелин выступил, это ж каждый день новые невинные жертвы, спаленные города и деревни, сотни нанизанных на пики, тысячи повешенных... кха-кха, простите, слюной поперхнулся, мильоны обескровленных, в смысле, оставшихся без крыши...

- Плевать, - ответил я. - Мильон туды, мильон сюды, все равно в остатке семь миллиардов А вот Рогач у меня один!

На другой день Рогач выглядел заметно посвежевшим, отдохнувшим, даже поправился чуть. Мы выступили после плотного завтрака, с ходу переправились через довольно широкую реку, две трети удалось вброд, только ближе к берегу вода промыла русло на хорошую глубину, я соскользнул с Рогача и плыл рядом, волк обогнал нас и первым выбрался на берег, где раскорячился на всех четырех и шумно отряхивался. Брызги летели и летели веером, словно вынес на шерсти пару цистерн воды, уши мотались, как привязанные.

Ворон каркнул насмешливо, надо же выказать свое превосходство над бескрылыми, полетел вперед, пообещав разведку боем. От реки потянулась довольно широкая, хоть и безлюдная дорога. Мы не проехали и часа, как встретили перекресток, небольшой постоялый двор. Я преодолел соблазн остаться, мужчина должен привыкать ночевать у костра и питаться с шампура, а не со сковородки, как едят женщины, дети и мужчины с расшатанными зубами.

Волк, как и ворон, часто уносился вперед, чему я всегда радовался. Ворон осуществляет, так сказать, общую разведку, стратегическую, сообщает больше о ландшафте или передвижении больших групп людей, на основании его доклада я мудро выбираю путь, а волк уточняет особенности этого пути, успевает отыскать удобное место для ночлега, в то время как ворону не по зубам заметить крохотный родничок, тайком выбивающийся из-под корней могучего дуба.

По обе стороны дороги шумят нехоженые леса, часто прерываемые обширными участками степи И в лесу, и в степи видимо-невидимо всякого зверя, больше всего в поймах рек. Но и проезжая леса, то и дело приходилось давать дорогу стадам могучих туров, встречали множество медведей и чуть ли не на каждой поляне натыкались на кабанов, огромных и жутковатых.

На деревьях мелькали рыжие молнии белок, за ними порой проносилась куница. Дважды пускал стрелы в рысей, что чересчур нагло укладывались на ветках, нависающих над дорогой, и рассматривали по-хозяйски оценивающе проезжающих. Когда проезжали по участкам степи, там не столько паслись, сколько носились от избытка сил табуны диких коней, яростных и неукротимых. Я старался не приближаться, вожаки табунов могут расценить как вызов и броситься драться.

Когда переходили вброд даже самые мелкие речушки, под ногами шныряло столько рыбы, что порой закрывала дно. Однако человек здесь почему-то не селится, это заметно. Мы встречали следы одиночных стоянок охотников. Видно же, здесь можно прокормиться одной охотой или рыбной ловлей. Хотя и земли богатые, черноземные. Воткни оглоблю, к утру телега вырастет.

Однажды задули сильные горячие ветры, воздух наполнился раскаленным песком, небо стало цвета расплавленной меди. Ворона сносило напором встречного вихря, в конце концов я ощутил толчок в плечо и крепкие когти на перевязи. Рогач пригибал голову, но шаг не замедлил, так двигались некоторое время, затем ветер утих, я ошалело оглядывался.

Я знаю, что Сахара наступает со скоростью пять километров в год, время от времени появляются обнадеживающие данные из институтов, что создали растение, способное укрепиться на песках и удержать их передвижение, но вскоре обычно появляется сообщение, что на этот раз пески поглотили такой-то древний город, в котором царица Савская получала диплом, и вплотную подступили к городу, откуда Баурджед вывозил ебонитовое дерево... однако на этот раз Сахара, похоже, в одни сутки выполнила месячную норму, как у нас в Москве бывает с дождями или снегом.

Барханы подернуты дымкой, как бы в тумане, очертания размыты, это так ветер передвигает их, срывая песчинки и складывая на новое место. Судя по направлению, скоро вон тот огромный цветущий город станет Содомом и Гоморрой... да что эти города извращенцев ко мне привязались, Геркуланумом и Помпеей, я хотел сказать. Кому-то очень повезет, когда начнет рыть колодец и наткнется на вершинку вон того гордого, вознесенного к небесам минарета...

Впереди из песка высунулось темное горлышко, я пустил было коня мимо, однако взгляд ухватил знакомые очертания. Я натянул поводья, всматриваясь. Волк оглянулся:

- Что там?.. О, мой лорд, вы нашли кувшин с джинном!

- Ну так уж и с джинном, - возразил я на всякий случай. - А может быть, с простым вином? За сотни лет уже уксус...

Ворон слетел с плеча, сел на песок рядом с кувшином. Вид у птахи озадаченный, посмотрел одним глазом, потом другим, это всегда потешно, хотя только сова смотрит двумя глазами по-человечьи, пора бы привыкнуть, ворон каркнул:

- Печать самого Самийла... э-э... Сулеймана... То бишь Соломона!

- Ну и что? - спросил я.

- Доказательство подлинности, - важно каркнул ворон. - Только царь Соломон тысячами запихивал джиннов в кувшины и бросал в море. К нему ежедневно привозили три телеги кувшинов, а корабль от его дворца отплывал четырежды в сутки. Я эту печать знаю хорошо, он однажды по царской щедрости и на мое крыло поставил печать, а на голову промахнулся, я успел вылететь в окно...