жилистая, в одежде, что была на ней в день штурма замка, она насмешливо
смотрела на высокого седобородого человека - ещё далеко не старого годами, но с
морщинами, приличными разве что столетнему старцу.
приличный сказитель, - отрывисто бросил чародей. - Ну что... Лейт... идём?
руками, у них не было ни припасов, ни оружия. Смутно, точно припоминая
ускользающий сон, Ниакрис помнила какие-то миры, фиолетовое, зелёное или
ядовито-жёлтое небо, где они вроде с кем-то бились и, наверное, что-то ели -
иначе как они могли бы очутиться здесь? Или всё пережитое - на самом деле лишь
отзвуки чародейного сна, а на самом деле от мига, когда над Замком полыхнул
Знак Разрушения, не прошло и минуты? Лейт не чувствовала ни голода, ни жажды.
Когда она ела в последний раз? Когда последний раз её губы касались влаги?..
светило только поднимается над горизонтом, хотя никакого солнца, конечно же,
нет и в помине? Откуда земная тяга? Кто развёл тут все эти живые леса? Кто
населил их многоразличными существами?
сошедшими стенами Дикого Леса вела прямо вперёд. Здесь нет сторон света, нет
"севера" и "юга", "востока" или "запада". Нет ничего, кроме "низа" и,
соответственно, "верха". Да ещё разлитый повсюду мягкий, совершенно не
угрожающий, не внушающий подозрений свет.
ждут.
стойку уже не Лейт, а Ниакрис, верная выученица Храма Мечей.
голодное и полуразумное. Волны животной ненависти, услужливо подхваченные щедро
разлитыми здесь магическими энергиями, докатились до Ниакрис.
вспомнила становище поури и свои отчаянные схватки, когда она убивала за горшок
дурнопахнущей, почти несъедобной для обычного человека каши.
подвинься-ка. Я дело заварил и теперь вперёд пойду.
сотворённое, она чувствовала, что он - её отец, её плоть и кровь, но стать для
него настоящей дочерью она не могла. Пока не могла, или не сможет уже никогда -
она часто задумывалась над этим. Хотя он - последнее, что осталось у неё во
всём бесконечном мире. Ведь даже родного Эвиала у них больше не было. Одно
только Междумирье, будь оно проклято сугубо и трегубо!
между приступами обессиливающего, рвущего душу покаяния он всегда делался таким
- сдержанным, отстранённым, даже каким-то иронично-насмешливым. Порой он
позволял себе отпускать в её адрес колкости.
поперёк тропы парящие осклизлые щупальца-ветви, усеянные, как и первое, густой
щетиной чёрных, до синевы блестящих шипов.
огромный талант. Бывший ротный чародей "Костоломов Диаза" поднялся очень
высоко. Он заплатил за знание самую высокую цену, какую только примут у
человека. И просто чья-то жизнь в этой лавке - ничтожная мелочь. Так, горсть
медяков.
дуоттов, просто шёл среди кипящей чёрной плоти, небрежными и лёгкими движениями
ладоней раздавая незримые оплеухи, от которых тяжеленные извивающиеся ветви так
и разлетались в разные стороны, мокро шлёпая о стволы Дикого Леса.
Когда-то она тоже умела так ненавидеть. Та ненависть сгорела во время
отчаянного штурма зачарованного замка, сгорела вместе с тем несчастным
вампиром, слишком сильно преданным своему господину.
понравится.
открывался широкий вид.
не сыскать.
рука какого-то безумного бога в ярости нашвыряла обломки, обрывки и осколки
причудливых миров.
какого-то сухопутного спрута; и тут же - вздымаются красные скалы, на них
развернуло коричневые крылья существо с длинной змеиной шеей и уродливой,
совсем не похожей на благородную драконью головой. Красные скалы рушатся
обрывом в фиолетовые заросли, все шевелящиеся, корчащиеся, содрогающиеся;
клочья небес всех цветов радуги, очумело мечущиеся облака; агатовые парящие
болота с разбросанными тут и там ядовито-жёлтыми пятами широких, круглых
листьев.
медленной мелкой реке, влачившей вместо воды массу отвратительного вида слизи;
странным перевёрнутым пирамидам, неведомо как удерживавшимся в равновесии на
острых вершинах, с широких плоских оснований свисали вниз плети вьющихся
растений.
отбросов. Место, куда выводят коридоры Междумирья, дороги, проложенные для тех,
кто имел дерзость возжечь над собой Знак Разрушения. Неужели отец прав?
правило, оказываются единственно верными, - заметил чародей. Он по-прежнему
стоял, не шевелясь, осматривая открывшуюся их взорам чашу.
чёрных шипастых отростка.
присутствия магии, а ведь именно этим она некогда славилась. Да, отец...
Некромант... на самом деле мог стереть её в порошок, когда она лезла на
приступ. Красный Монах, отцовское альтер эго, шедевр его волшебства, тогда
пришёлся очень кстати.
мысли. - Здесь слишком много силы. А у меня накопилось слишком много пустых
форм, только и ждущих, чтобы в них что-нибудь отлили. Такое не заметишь. Не
бери в голову, дочка. Я так чувствую, прежде чем мы соорудим тут себе
мало-мальски пригодное жильё, придётся изрядно подраться.
более того.
себя, и даже себе не верь - не я ли тебя всю жизнь этому учил?
меня учил.
у меня нет сил сейчас говорить об этом.
отозвался Некромант.
его чаш. Та, что связана с Эвиалом.
здесь продержимся?
Ниакрис.
чтобы тебя разорвала на части дикая тварь из Дикого Леса.
Защищает старого, немощного отца...
будем тут ещё время терять? Идём уж.
отвесно уходил вниз иссиня-чёрный склон, блестящий, словно политый водой. Лейт
осторожно склонилась над обрывом - испещрившие его точки и впадинки каких-то
норок не внушали ей доверия. Совсем не внушали.
великолепным презрением он просто шагнул с обрыва, заставив дочь отчаянно
броситься следом. Но рука Лейт захватила лишь воздух, отец плавно опускался
вниз, полы его плаща раздувались, и вид он, надо признать, имел гордый и даже
величественный.
выметнулось гибкое серое тело; несмотря на всю реакцию, Ниакрис так и не успела
разглядеть, что это за тварь. Чародей охнул, как-то неловко дёрнулся, согнулся,
едва не выронив посох.