Чтение 31–й страницы книги ~Без пощады~

- В какой еще конторе?

- Центр Диалога Культур. В общем, какие-то дипломатические дела... Я, честно говоря, не горел желанием разбираться... Ну, выпили мы с ней медового пива с орешками, почирикали, да и разбежались. - Собственно, я сам не знал, зачем соврал Коле.

Точнее, не столько не знал, сколько не смог бы объяснить. Интуиция мне нашептала, и я пошел у нее на поводу. Просто я вдруг понял: говорить Коле, что Риши прилетала на Большой Муром специально, чтобы повидаться со мной, экс-военнопленным Александром Пушкиным, категорически не рекомендовано.

- Наверное, получит теперь взбучку от своей "контры" за то, что с тобой общалась, - вздохнул Коля. - У них с этим, говорят, с каждым днем становится все строже... Звереют, гады.

- Она говорила, что уволилась из армии после ранения.

- Вот это новость так новость! А как же "армия - это моя судьба"? Любила ведь Иришка дело это... Таким специалистом была! И что? После первого же ранения - в кусты?.. Впрочем, так даже лучше! - Коля темпераментно ударил правым кулаком о левую ладонь, словно бы что-то для себя решив.

Мне стало не по себе. Дело в том, что Коля говорил о Риши так, как говорят о человеке не только близком, но и хорошо знакомом. Так говорят о тех, кто давно и хорошо тобой изучен, о тех, кто прочно прописался в волшебном пространстве твоей души и чье существование в нем уже не зависит от "объективной реальности", от повседневных событий, - о далеких любимых, об умерших родителях, о погибших товарищах.

Чувствовалось, что Коля не просто вспоминал Риши, он о ней постоянно думал, проживал вместе с ней ее далекую зороастрийскую жизнь. Признаться, я был слегка шокирован.

- И что она еще рассказывала? - старательно сохраняя внешнее безразличие, спросил Коля. - Где она теперь живет? Адреса она тебе случайно не оставила?

- Да нет... Я как-то не интересовался. Да она и не предлагала.

- Вот как? Значит, между вами больше ничего нет? - настороженно спросил Коля.

- Да никогда и не было. С моей стороны по крайней мере. А почему ты спрашиваешь? Вот уж никогда бы не подумал... Ведь тогда, на Ардвисуре, я только что силком тебя к ней не подтаскивал. Ты же всегда к ней равнодушен был! Твердил мне еще, что тебе "любовь нужна настоящая". А не всякие пошлые интрижки... Что это вдруг на тебя нашло, Коля?

- Ты ошибаешься, Сашка... Сильно ошибаешься. - Коля опустил глаза.

- Ошибаюсь - в чем?

- В том, что равнодушен... Не был я к ней равнодушен. Никогда. С первой минуты влюбился. Как пацан. Еще тогда, когда мы на пляже пиво пили. Помнишь? Это было как солнечный удар...

- Как не помнить... Я те деньки часто вспоминаю. Может, это и было оно - так называемое счастье?

- Вот и я вспоминаю. И простить себе не могу.

- Простить не можешь? Чего простить? - понизив голос, спросил я. На палубе теперь было совсем тихо. Кругом все спали. Рабочее освещение было выключено. Только красный пунктир обозначивал переборки, углы да двери.

- Что отдал Риши. Без боя.

- Отдал - мне? - робко спросил я.

- Не тебе, Саша. Если б тебе, мне не жалко было бы. Не могу простить, что так и отдал ее судьбе.

- Послушай, а почему ты тогда не... Ну, как тебе сказать... Почему ты тогда, на Ардвисуре, за ней не... ухаживал? Даже ничего ей не сказал? Просто оробел? Не хватило духу?- подсказал я.

- Не в том дело, что оробел. - Лицо Коли исказила гримаса душевной боли. - Просто я сразу тогда понял: я тебе не соперник. Она ведь в тебя влюбилась. И это было видно. Если бы ты знал, как она тогда переживала!

- Могу себе представить, - буркнул я.

- Вряд ли можешь. Чтобы себе такое представить, нужно самому в этой шкуре разок побывать. - Коля горько усмехнулся, словно бы хотел добавить: "Вот я, например, побывал". - Она так сильно в тебя влюбилась, что, когда мы с ней по клонским паркам гуляли, она только и делала, что о тебе расспрашивала... Кажется, она все у меня выведала - и каким одеколоном ты пользуешься, и какие книжки читаешь, и какие предметы в Академии тебе нравятся, а какие - не очень... Она даже хотела знать, в какой школе ты учился, я имею в виду номер, и чем знаменит город Архангельск. Это пытка была, Саша. Сущая пытка. - Коля резко тряхнул головой, словно пытался стряхнуть наваждение.

- И ты... все это время... молчал? - шепотом спросил я.

- А что мне было делать? Приставать к Риши, которая места себе не находила, со своими чувствами? Чтобы ей тошно от меня стало? Чтобы она отвернулась от меня? Это мне нужно было делать?

- Да нет, я не то имел в виду. Я хотел сказать, почему ты мне ничего не сказал? Тебе стало бы легче.

- Знаешь, только ты не подумай, что я в благородство играю... Просто у меня надежда была: а вдруг у вас с Риши что-то еще срастется? Вдруг у вас с Иссой это не всерьез? Мне так хотелось, чтобы она была счастлива!

- Ну, Достоевский... Никак не меньше, - пробормотал я. Кстати, иронии в моих словах не было.

Усталая одурь прошла - то ли стимуляторы начали действовать, то ли Колин рассказ радикально встряхнул мою нервную систему, но спать мне уже не хотелось. Мозг работал в усиленном режиме. Сотни картинок перед моим мысленным взором проносились. Мириады мыслей, среди которых главной была одна: и как это я раньше ничего не замечал? А ведь мог бы и заметить! Если бы не был так увлечен своим романом с Иссой. Если бы не привычка видеть Колю таким рассудительным, сдержанным, все раскладывающим по полочкам, живущим без утайки...

- Послушай, Саша, как ты думаешь... У меня есть шансы? - вдруг спросил Коля.

"Вообще-то нет", - сразу подумал я. Но не таким ослом я был, чтобы произнести эту фразу вслух.

- Шансы в плане Риши? - спросил я, изображая из себя тугодума.

Он кивнул.

- Я думаю, что есть. Риши мне говорила, что за ней теперь ухаживает какой-то доктор из пехлеванов. Обмолвилась, что он ей немного нравится. Я даже имя почему-то запомнил - Римуш... Стишки ей этот Римуш сочиняет, сладостями задаривает, как у них принято, всякое такое. (О заявлении в Комитет по Делам Личности я, конечно, не заикнулся.)

- Доктор? У Риши? - Глаза Коли засияли.

Видимо, по его внутренним понятиям любовная увлеченность Риши клонским доктором была в тысячу крат предпочтительней ее любовной одержимости мною. Может быть, потому что клонов Николай за серьезных соперников не держал. А может быть, как раз потому, что мог воспринимать клонского доктора Римуша именно как соперника, с которым можно и нужно бороться за право обладать Риши...

- Доктор, ага, - как мог простодушно подтвердил я. - Только... Я почему-то думаю, что это у них несерьезно. По крайней мере когда Риши о нем рассказывала, то все время почему-то посмеивалась. Дескать, он, ха-ха, такой благородный... такой чистый сердцем, ха-ха... Насколько я разбираюсь в женщинах, это плохой, признак.

- Ты прав, плохой, - быстро согласился Коля.

- Поэтому, когда эта война кончится, а она обязательно когда-нибудь кончится...

Но увенчать мою жизнеутверждающую тираду мощным крещендо мне не дал Бабакулов. Его внушительная фигура выросла прямо над нами. Лицо у врио комэска-2 было сердитым.

- Товарищи пилоты, - прокашлявшись, сказал Бабакулов. - Убедительно прошу вас прекратить разговоры и разойтись по своим спальным местам.

- Прошу нас извинить, Ибрагим, - по-свойски обратился к комэску Самохвальский. - Мы будем тихо! Мы не будем никому мешать!

- При чем здесь "мешать"?

- Тогда в чем дело?

- Дело в том, товарищи пилоты, что вам категорически необходим отдых! - сообщил непреклонный Бабакулов. На фамильярное обращение Коли он не отреагировал. - Имейте в виду, от вашей собранности теперь зависят не только ваши жизни, но и жизни вверенных вам людей!

- Товарищ старший лейтенант, - попробовал поканючить я. - Вы же знаете наши обстоятельства... Мы же с Колькой даже толком еще не поговорили... Ну, товарищ старший лейтенант...

- Вы говорите уже... - Бабакулов посмотрел на часы, - два часа сорок восемь минут. - Мне кажется, этого достаточно. В противном случае...

Мы с Колей кисло переглянулись, и я, прихватив свой спальник, поплелся через спящую палубу к своему "Дюрандалю".

- Подъем! Экипажам строиться!

Я вскочил, щурясь на неожиданно яркий свет - на высоком подволоке ангарной палубы вспыхнули все лампы, а не одна через три, как обычно.

Ноги машинально скользнули в магнитные ботинки - такова обязательная временная обувь, предусмотренная для экипажей и летного состава боевых кораблей, находящихся в предвидении боестолкновения с противником.

Ботинки эти являются нижней деталью противопожарного гермокостюма "Саламандра". Если из-за боевых повреждений откажет силовой эмулятор и на борту воцарится невесомость, в магнитной обуви теоретически можно ходить. Теоретически. А практически - с ее помощью можно устоять на месте, что во многих ситуациях куда важнее.

- Экипажам строиться!

В полном сборе гермокостюм "Саламандра" тоже вещь полезная.

В нем, например, можно дышать. Накануне или в ходе боя по решению командира из всех отсеков корабля может быть вытеснена содержащая кислород и, следовательно, пожароопасная атмосфера. Вместо нее нагнетается смесь инертных газов. И тогда все - от шестого номера-дублера зенитного расчета до командира корабля - наглухо замыкаются в гермокостюмах, переходя на автономное дыхание.

Во флоте Конкордии подобная система принята только на авианосцах. У нас - на всех кораблях крупнее тральщика. На тральщиках своя схема живучести, покруче.

Я покосился на аккуратно подвешенную техниками к левой консоли моего истребителя "Саламандру". Надевать? Не надевать?

Да нет же, олух, что за вопросы! Гермокостюм надевают по отдельному приказу. Тем более пилоты.

Если сейчас начнется подача на катапульты, нам, пилотам, будет положена не "Саламандра", а летный скафандр "Гранит-2". А это уже целое архитектурное сооружение - иначе не назовешь. Там и добавочные слои радиационной защиты, и теплоизоляция не в пример серьезней, и запас кислорода больше, и бронезащита жизненно важных органов встроена, и электромышцы, и... да что там говорить, в полной комплектации - центнер всяких удовольствий!

А вот пилотку надо нацепить обязательно. Приказ "экипажам строиться" в боевой обстановке я слышал впервые.

Вообще-то это такая торжественная, церемониальная, можно сказать, формула. Ее применяют по случаю визита в часть адмирала или другого высокого гостя. При этом подразумевается, естественно, парадная форма одежды. А не заношенные комбинезоны летной формы №3, в которых мы завалились спать.

Итак, мы построились. Каждый пилот - ровно на шаг слева и на два шага спереди от нарядных гвардейских знаков, нанесенных на фюзеляжи флуггеров под кабинами.

Техники - за каждым истребителем, например, их закреплено по трое - вытянулись по стойке "смирно" по левую руку от пилотов.

Все техники были в "Саламандрах", только шлемы еще не надели. Значит, противник уже обнаружен, и все члены экипажа, остающиеся на борту авианосца, приготовились к бою...

Что ж, отлично. Будет сражение, будут огонь, и смерть. Только бы скорее!

В проходе между машинами появился капитан первого ранга Бердник, бывший на моей памяти комэском, затем нач-штаба, а в феврале назначенный командующим авиакрыла.

К слову, он был единственным ветераном из довоенных комэсков "Трех Святителей", которые пережили и Наотарскую операцию, и оборонительные бои за Синапский пояс, и атаку "Атур-Гушнаспа", и тяжелейшую службу в системе противокосмической обороны Города Полковников. На должности комкрыла он сменил Шубина, который теперь стал руководителем полетов, то есть старшим авиационным офицером "Трех Святителей". А Тоцкий... Эскадр-капитан Валентин Макарович Тоцкий погиб. Еще тогда, в бою на рейде Фелиции. В те самые секунды, когда наш разговор с Риши подходил к концу, снаряд конкордианского линкора, разорвавшись в недрах "Трех Святителей", изрешетил осколками главный авиационный пост и убил почти всех находившихся там офицеров.

- Ра-авняйсь! Смирно! - скомандовал Бердник. - Летному составу парадную форму - принять!

За каперангом следовали четверо мичманов. Вид они имели щеголеватый: поверх гермокостюмов серебрились аксельбанты, белели лакированные мечевые перевязи. Своеобразный вариант парадной формы...

"Да что они тут развели? По какому случаю эти китайские церемонии? Победа, что ли?"

Увы, зловещие огнеупорные "Саламандры" наводили на мысли иного рода.

Трое мичманов несли по стопке комплектов парадной формы, переложенных закладками с нашими фамилиями. Четвертый - ворох мечей в ножнах, но без перевязей.

Вчетвером они управились за считанные секунды. Вместе с парадной формой (в комплектах за ненадобностью отсутствовали фуражки и ботинки) каждый из нас получил на руки свои ордена и медали. У кого они были, конечно. Скажем, желторотые птенчики вроде Лобановского пока что были достойны только фольклорной деревянной медали "За запуск двигателя".

- Товарищи офицеры... В соответствии со славными традициями Российского Флота...

Господи... Да чтобы каперанг Бердник волновался?! Кто такое видел? Когда? А сейчас он говорил, запинаясь через слово!

- В бой пойдем при полном параде, при всех орденах и медалях... Как наши предки на "Варяге", в русско-японскую... Как на Краснознаменном Балтфлоте, как морская пехота под Севастополем... Слушай приказ: переодеться во все чистое!.. В качестве обуви использовать ботинки летного скафандра! Сорок секунд!

Бердник первым подал пример, молниеносно выскользнув из своего повседневного комбинезона.

Каперанг - с нами? Командир авиакрыла, сотни боевых флуггеров, уйдет в боевой вылет вместе со всеми?! С лейтенантами, с мичманами?!

Но думать об этом некогда. Сорок секунд есть сорок секунд!

В общем и целом мы уложились. Конечно, у кого наград было побольше - как у Кольки или Бабакулова, - те на сороковой секунде еще продолжали возню. Но большинство уже стояли как положено: руки - по швам, грудь - колесом, подбородок - тараном вперед.

Бердник бросил беглый взгляд на часы и продолжал:

- Слушайте, товарищи, вводную... Полчаса назад начали поступать первые сведения о Клоне. К настоящему времени установлены контакты с пятью крупными соединениями противника и с несколькими одиночными разведчиками. Четыре контакта принадлежат авианосной группе "Циклон", которая со всей очевидностью обнаружила главные ударные силы, держащие курс непосредственно на Город Полковников. Пятый контакт установлен группой "Буран". Командование полагает, что радиолокационные дозоры "Бурана" наблюдают одно из соединений огневой поддержки десанта, на которое возложены также отвлекающие функции. Десантные транспорты с силами прикрытия пока что не обнаружены, но это вполне естественно: они появятся в последнюю очередь, когда...

Бердник запнулся.

"...Когда с нами будет покончено", - вот что вы хотели сказать, товарищ каперанг. Мы вас очень хорошо поняли.

- ...Когда и если у противника возникнет иллюзия, что его штурмовые средства могут достичь Города Полковников, не встретив серьезного сопротивления, - выкрутился каперанг. - Что касается нашей группы, то дозоры доложили пока только о двух слабоконтрастных объектах на пределе технической видимости. Эти объекты являются либо фрегатами, высланными в разведывательный поиск, либо ракетными мониторами, занимающими огневую позицию. На основании всей совокупности данных командование заключило, что его расчеты полностью оправдались. В настоящее время противник начал полномасштабную операцию с целью уничтожить боеспособные силы нашего флота, подавить ПКО Восемьсот Первого парсека, высадить десант в Город Полковников. Пробил наш час, товарищи.

Вообще-то и мне, и всем пилотам с боевым опытом насчет "пробил час" стало ясно при первом же взгляде на гермокостюмы техников. Но одно дело "ясно", а другое дело - произнесено вслух командиром авиакрыла. Сказанное Бердником превратило факт интуитивно-гадательный в оперативно-тактический. Чтобы понять наши чувства в ту минуту, нужно быть кадровым военным.

И снова старлей Белоконь (комэск-1, с ума сойти!) был впереди всей прогрессивной ветви Великорасы:

- Били, бьем и будем бить клонскую нечисть! Смерть конкордианским оккупантам!

Инициатива командира была поддержана всей первой эскадрильей истребителей.

- Смерть оккупантам!

- Даешь Хосров!

- Даешь победу!

Наша эскадрилья и пилоты ударных флуггеров отмолчались. Настроение было приподнятым, боевым, но если честно - не тем.

Пока еще - не тем.

Бердник терпеливо переждал всплеск энтузиазма воспитанников Белоконя и продолжил:

- Да, товарищи, генеральное сражение. Как вы помните из предыдущего инструктажа, наша задача - маневренные оборонительные бои. Главной нашей целью являются авианосцы. Но не исключено перенацеливание на линкоры или десантные соединения. В настоящее время командование обрабатывает оперативную информацию, чтобы принять решение о конкретном варианте ведения боевых действий. Таких вариантов, по сути, два. Первый: атаковать главные силы противника прямо на переходе. Второй: дождаться, когда его соединения достигнут ближней зоны обороны Города Полковников и втянутся в бой с Интерфлотом. Выбор конкретного варианта действий будет осуществлен на самом высоком уровне, военным советом Первой Группы Флотов под началом главкома Пантелеева лично...

Интересно, что "конкретный вариант" был выбран в те самые секунды, когда Бердник вводил нас в курс дела. Взрыкнула громкая связь, и снизошел на нас глас небесный.

- Говорит Шубин! Летному составу авиакрыла - готовность десять минут! Старшим техникам принять к исполнению схемы боевой нагрузки! По истребителям "Дюрандаль" - Д-11, по истребителям "Горыныч" всех модификаций - Г-5, по штурмовикам "Белый ворон" - В-2, по торпедоносцам "Фульминатор" - Ф-2. Схемы продублированы через БИУС.

- Надеть летные скафандры! - приказал Бердник, хотя это было пустой формальностью: все мы прекрасно знали, что и как делать по "готовности десять минут".

Знали это и техники - впрочем, как оказалось, не все.

Старшина моего расчета мичман Хоменко и техник-оружейник немедленно занялись подвеской противокорабельных "Мурен", положенных нам по схеме Д-11. А третий номер - белобрысый парень, похоже, совсем недавно призванный из запаса, - сделал полшага в сторону и замер в нерешительности.

Я не без труда припомнил, как его зовут.

- Ну что же ты, Петя, скафандр давай!

- А?

- Ска-фандр. "Гранит-2". В оранжевом рундуке, от которого у тебя дистанционка в кармане!

- Ой, извините...

"Ой, извините", мама моя дорогая...

Пока Петя медлительно и неловко запечатывал мое бренное тело внутри скафандра, я рассматривал торпеды, которые одна за другой выныривали из погребов рядом со стоянкой "Фульминаторов".

Сразу видно, техники времени зря не теряли. На матово-черных боках торпед белели залихватские, удалые росчерки "За Москву!", "За Кремль!", "За Манеж!", "За Берлин!".

Встречались и личные мотивы: "За Тоцкого!", "За Серегу!", "За Бехерова!" (Бехеров был комэском-2 торпедоносцев, погибшим в самом начале войны; кто такой "Серега", я не знал, может быть, и Цапко).

Попадался юморок: "Гостинец от Петрины", "Гвардейский привет из Севастополя" и длиннющее "Шашлычница одноразовая фугасного действия "Русский кебаб".

Было и кое-что непонятное - похоже, результат стараний резервистов из Западной Европы. На одной торпеде мне попалось "Friggin' train", на другой - "Vergeltung".

- Слушай, Петя, у тебя баллончика с краской не завалялось? - бросил я через плечо.

- Какого баллончика?

- Да любого!

- Откуда ж ему взяться?

- То есть как откуда? А хоть те же гвардейские знаки? Вы же их как-то рисовали на флуггерах?

- Они, товарищ лейтенант, не красками делались. Это термопереводные картинки.

- Черт, да, действительно... А вон то - белой краской рисовано, верно? - Я ткнул пальцем в торпеду с такой композицией: череп и кости, обрамленные круговой надписью "Наш ответ Народному Дивану".

- Наверное... А зачем вам?

- Экий ты сонный, братец. Ну давай, помоги нашему героическому флоту, придумай: чем можно писать на корпусе "Мурены"?

- А-а-а, так вот вы к чему? Я сейчас, мигом!

Петя убежал к старшине расчета, а я, поскрипывая электромышцами скафандра, кое-как развернулся на месте, чтобы поглядеть на своего красавца.

Схема боевой нагрузки Д-11 - это две противокорабельные "Мурены", два блока "Оводов" (против флуггеров, малого радиуса действия) и дополнительные топливные баки на внутренних узлах подвески. Все уже было готово, не хватало только одного блока "Оводов", справа. Его сейчас как раз подавала тележка, управляемая техником-оружейником.

- Вот! - Из-под фюзеляжа вынырнул радостный Петя, размахивая черным маркером.

- Ну и как я буду писать? Черным-то по черному?

- Не волнуйтесь, товарищ лейтенант, все учтено могучим ураганом. Вы пишите, а я потом проявлю.

- Проявишь?

- Вот увидите!

Величественный в своем скафандре, как боевой слон, я подошел к "Мурене" под левой плоскостью, примерился и вывел маркером "За".

- Проявляй.

- Уже?

- Хочу посмотреть, как получается.

- Да пожалуйста.

Петя извлек из безразмерного набедренного кармана своей "Саламандры" плоский баллончик фризера, надел на него насадку и коротко пшикнул.

Вот ушлый народ техники... Явно ведь наткнулись на этот эффект случайно! Но - что работает, то работает.

Черный красящий состав маркера, прореагировав с фризером, стал ядовито-желтым - таким ярким, что я даже испугался: а вдруг на меня сейчас набросится Бабакулов или - пуще того - Белоконь с воплями "Демаскировка! Немедленно стирай или меняй ракету!".

Но, конечно, в предполетной лихорадке никому до меня дела не было, и я спокойно довел начатое до конца.

- А кто такая "Исса"? - спросил Петя.- Извините... Если не секрет.

- Не секрет. Моя невеста. Если бы Конкордия на нас не напала - она бы сейчас жила.

Нас держали в двухминутной готовности к подаче на катапульты. Это значило, что мы, одетые в скафандры, сидим в кабинах. Забрала шлемов откинуты. Фонари кабин закрыты, но не герметизированы - не хватает последнего щелчка.

Электросистемы флуггера активированы, связь включена, можно слушать и внутрикорабельную трансляцию (ВКТ), и все боевые каналы авиакрыла уровней "дом - эскадрилья", "эскадрилья - борт", "борт - борт". Действие последних эмулировалось при помощи резервных каналов ВКТ.

В сущности, мы переступили черту, отделяющую пребывание на борту от боевого вылета. Можно было считать, что мы уже куда-то летим - только расход топлива и кислорода все время "ноль".

Ударную эскадрилью Т-01 тем временем на катапульты подали, но пока не выпускали.

А и то подумать: против кого?

Из вводной вытекало, что наша группа не имеет контакта с крупным соединением противника. Чтобы в контакт вступить, мы должны были либо изменить курс и, основательно увеличив скорость, несколько часов двигаться в обычном пространстве по направлению к более удачливому "Циклону", либо присоединиться к нему путем Х-перехода.