силой хлеснул плетью коня.
испуганно заржал, замотав головой, вырвав поводья и шарахнулся назад.
Мерзлая корка под ногами прогибалась и трещала, но вес бездоспешного кметя
выдерживала.
Лукьян прыгнул еще раз, и на этот раз провалился в бурую, холодную торфяную
воду по пояс. Штаны промокли мгновенно - вода, впитываясь в ткань, стала
забираться все выше и выше по телу. Мальчишка, скребя беличьми варежками по
льду и не находя опоры, не выдержал и завопил от ужаса.
ясно понимая всю смертоносную глупость своего поступка и не переставая кричать,
поднял руки высоко над головой. Болото, словно дожидаясь именно такой
возможности, рывком всосало тело почти до плеч. Руки снова подчинились доводам
рассудка, принялись соскребать снег вокруг в надежде на затаившуюся под тонким
слоем травяную кочку или плавучую корягу, но ничего, способного ему помочь не
нашлось. Жижа неторопливо потекла по плечам, приласкала холодом горло,
устремилась за ворот косоворотки.
самое ухо.
погрузившись еще на несколько пальцев, но смешок звучал уже с другой стороны. -
Помогите!
стволов, оставив незадачливого гонца наедине с болотом и предсмертным ужасом.
надвигающегося на нее призрака. - Он идет! Никита, он идет!
первые холода, и свиньи в их символической загородке могли замерзнуть. Настя
предложили запустить их, по чухонскому обычаю, на зиму в избу, но бывший
сотрудник мэрии категорически отказался. Он, конечно, любил животных, но не до
такой степени, чтобы делить с ними кров. По счастью, после летнего набега
варягов в деревне остался бесхозный дом. За прошедшие полгода у него успели
оборваться двери, прохудиться пленка на окнах и просесть пол у печи, зато печь
стояла целехонькая. Никита решил пожертвовать парой дней и привести жилище в
надлежащий вид - во всяком случае, достаточный для того, чтобы хряки не
накатали жалобу в райсобес. Он предпочитал топить на протяжении зимы два жилья,
но спать без жизнерадостного похрюкивания под кроватью.
привычно засовывая топор за пояс.
и примирительно пожал плечами:
Богом, а жадностью с тысячами Припекал.
остановить его, Никита! - неожиданно повернулась к своему супругу навь.
Я ведь не священник, чтобы заклинать духов.
нового Бога. И он не может сражаться сам, ибо бесплотен. Но он подчинил себе
смертных и заставил их воевать вместо себя.
поклоняются Христу, Будде, Аллаху, Элтону Джону и Ошо Раджнишу, это всем по
барабану?
слишком древен и может не знать о его существовании.
прижалась к его груди. - Ты не вой, ты плоть земли. Твое дело не сражаться, а
трудиться на ней. Но ты можешь предупредить людей железа, что на землю пришла
беда. Она крадется тайно, как змея, увидевшая мышонка, она ядовита и станет
умерщвлять всех, кто встретится на пути.
предупреждать следует именно их.
запах, я ощущаю бесполезно истекающую жизнь. Торопись.
мне поверит?!
поход собираются. Змею в свой дом пускать нельзя. После нее остается яд...
виноваты, их в тепло перевести нужно. Да и не успею я засветло до Суйды дойти.
Лесом туда пути нет, а по реке дорога втрое длиннее выходит.
Хомяк преодолевал на своем "Додже" всего за час, на этот раз оказался заметно
длиннее. Двигаться, правда, пришлось почти по тому же, что и раньше, пути.
Четыре километра от Келымы до Ивановского, и оттуда поворот на Ульянку. Вместо
поселка с многотысячным населением на небольшом взгорке сейчас имелась только
опрятная барсучья нора с чертовски осторожными хозяевами: неоднократно
натыкаясь на их следы, самих барсуков Хомяк ни разу так и не увидел.
гладкому льду извилистой Тосны, все еще сохраняющей название "Тесна" из-за
своего слишком узкого русла.
минуты, на широких охотничьих лыжах, найденных по подсказке Насти на чердаке,
пришлось вымахивать почти два часа.
останавливаясь, двинулся дальше, к Тосно.
полтора часа хода. Будущая столица бытовой химии и "крупный железнодорожный
узел" ныне обозначивалась тремя длинными высокими избами, над трубами которых
курился теплый воздух, временами перемежающийся хлопьями сизого дыма. Как ни
хотелось Хомяку познакомиться со своими соседями, но времени на это не
оставалось, и он продолжил отмахивать километр за километром по временами
потрескивающему льду. Каждый раз в душе зарождался неприятный холодок, но
Никита знал, что провалиться под лед на лыжах - это нужно сильно постараться.
Тем более, что промоин за середине русла ни разу не встречалось, а значит, лед
уже достаточно окреп.
невысоким обрывом, усевшись на положенные рядом лыжи, развязал заплечную
котомку и достал проложенную ломтями густой пшенной каши буженину. Холодная еда
распарившемуся путнику показалась вкусной вдвойне. Он запил ее чуть теплой
медовой водой из спрятанного на груди бурдючка, и снова встал на лыжи.
внимательно присматриваться к уходящим вправо ручейкам. Пару раз Хомяк уже
почти решался повернуть, но потом все-таки продолжал двигаться дальше.
уступала самой Тосне. Хомяк с облегчением повернул под скелетоподобные,
раскрашенные инеем березовые кроны и еще быстрее задвигал лыжами. За спиной
осталось больше шести часов дороги, и день уже подумывал о переходе в сумерки.
неожиданно обрывающихся в широкие замерзшие болота, никаких ориентиров не
имелось. Никита двигался по руслу примерно полтора часа, а потом наугад
повернул на запад, прямо под садящееся в островерхие вершины солнце.
промелькнуло под лыжами одинокого путника. Наконец стройные высокие сосны,
сменившие лиственные рощи, показали, что болота остались позади. Никита
продолжал упорно пробиваться вперед, стараясь не смотреть на опускающийся все
ниже и ниже ослепительный диск, и начиная подумывать о том, чтобы выбрать место
для ночлега.
пять. Хомяк остановился, посмотрел налево, направо...
повернул направо. Через пару сотен метров русло вывело его к обширному полю,
уходящему далеко на север. Судя по тому, насколько оно возвышалось над руслом -
это было не очередное болото, а именно поле. Немного впереди на фоне быстро
темнеющего неба различался изящный, православный крест. Никита побежал к нему и
вскоре вышел к небольшой крепостице, составленной из трех построенных буквой
"П" домов.