Чтение 31–й страницы книги ~Одежды Кайана~

Облачившись в него, он тут же ощутил, как его снова окутывает поле
воздействия костюма. Мгновенно изменился взгляд Педера на внешний мир. Но
теперь эта перемена была не такая, как раньше. В его мозг влились ранее
неизвестные впечатления и знания. Вся окружающая тюрьма стала как бы
прозрачной, открываясь его внутреннему взгляду.

Но это было далеко еще не все. Раньше костюм никогда полностью не
погружал своего "я" в мысли и действия, которые он предлагал. Он всегда
давал Педеру изрядное пространство независимого сознания. Теперь ситуация
изменилась. Теперь его собственный мозг продолжал формировать мысли, но не
было уголка в этом мозгу, который не воспринимал бы четких указаний и
направлений откуда-то снаружи, от чего-то такого, что мозг окружало и
поддерживало.

Сначала сознание, "эго" Педера, сражалось с вторжением. Но успело
сформировать лишь одну независимую мысль:

О_д_е_ж_н_ы_й _р_о_б_о_т_.

Потом оно прекратило борьбу за собственную независимость, рухнуло,
расплавилось, стало бледной лужицей, пассивно отражая все то, что
происходило снаружи.

И Педер, Новый Человек, гомо проссимо, сунул руку в карман костюма,
обнаружил несколько электронных ключей-пропусков. Нагнувшись, осмотрел
валявшегося без движений тюремщика. Дыхание его было легким. Он явно был в
глубоком трансе, коме.

Педер выпрямился. Вокруг пульсировала жизнь тюрьмы Ледлайд. Теперь он
знал факты, детали, имена, которые никогда бы не узнал, если бы не
усовершенствовавшиеся органы чувств. Часы для сна, для работы, отдыха и
общения, так называемые часы бесед.

И кроме того, он теперь знал, что побег с Ледлайда возможен.
В_о_з_м_о_ж_е_н_!

Покинув камеру, он не спеша пошел по молчаливой галерее своего
уровня. За запертыми дверями храпели, бормотали, вздыхали во сне люди.
Слева шли поручни. Колодец галереи, в нужных интервалах перекрытый
экранами-предохранителями, уходил вниз на тысячу футов. На противоположной
стороне он видел исторически не изменяющуюся картину: ряды за рядами,
площадки и камеры, гигантские тюремные соты.

В конце галереи он остановился. Использовав один из электронных
ключей, отворил дверь камеры Маста, тихо вошел туда.

Маст спал чутко. Он проснулся сразу же, как в камеру проник свет.
Нахмурившись, он вылез из постели, уставился на Педера:

- Педер... как тебе удалось? Они тебе разрешили надеть твой старый
костюм?

- Я ухожу, - объявил вместо ответа Педер. - Можешь пойти со мной. Это
было бы удобно для меня.

- Уходишь? С Ледлайда? Побег! - Маст тихо засмеялся, все еще
озадаченный, покачал головой. - Это невозможно, Педер. Тебе придется здесь
остаться. Лучше смирись и прими это как неизбежность.

- Я могу выбраться отсюда. На Кайан. Это лучше, чем Ледлайд, даже для
тебя.

- Кайан? - Маст тревожно нахмурился. - Но здесь просто нет никакого
выхода.

- Я знаю выход. Корабль ждет меня снаружи, на поверхности. Но мне
трудно будет одному управлять им. До Кайана дальний путь. Было бы очень
хорошо, если бы ты пошел со мной.

Маст отступил на шаг.

- Нет, - сказал он встревоженно. - Срок автоматически удлиняется,
если ты...

Он замолчал. Педер прислонился к косяку двери. Линии пиджака
образовали узор необыкновенно воздействующей грации и элегантности.

- Двадцать лет, - напомнил он Масту. - Двадцать лет серой
однообразной тоски. Двадцать лет в подземелье. Пойдем со мной, и ты будешь
свободен... Свободен... - Его голос парил и нежил. - Свободен... на новых
мирах!

Маст цинично скривил губы.

- Свободен?

Он вздохнул.

- Хорошо, Педер, - попробую испробовать твою ставку.

Он потянулся за своей робой. Вместе они покинули камеру. В конце
площадки электронный пропуск Педера впустил их сквозь крошечную дверку в
небольшую камеру, где ждал пулеобразный экипаж-челнок с двумя креслами.
Линия челноков никогда не использовалась заключенными без сопровождения
тюремщика, но, повинуясь жесту Педера, Маст занял свое место в кресле
рядом, и челнок помчался по направляющему рельсу.

Они миновали сонную тишину их секции, оказались в пределах другой,
словно в иностранной стране. Здесь не спали, а наоборот, работали -
сменная работа не давала машине тюрьмы замереть ни на мгновение. Другие
челноки расплывчатыми пятнами проносились мимо. Педер уверенно управлял
экипажем. Когда они остановились, то оказались в зоне мастерских, где гул
машин смешивался с топотом и криками заключенных, направлявшихся в
столовые, спальные галереи, в бани или залы для упражнений.

Педер не колебался ни доли секунды, уверенно шагая вперед, ведя за
собой Маста. Маст все больше и больше нервничал, видя вокруг такое
количество тюремщиков. Он замер, когда один направился в их сторону. Но
офицер прошел мимо, обменявшись с Педером приветствием.

- Расслабься, - пробормотал Педер. - Я тюремщик, веду тебя в
медкомнату.

- Но на тебе гражданская одежда!

Педер улыбнулся:

- Я в маскировке.

- Это что, какой-то гипноз? - спросил Маст после паузы. - Люди видят
то, что ты заставляешь их видеть?

Педер не ответил. Правда была не совсем такова, как сформулировал
Маст, но близка к его словам. Костюм мог сделать себя незаметным,
неподозрительным, он настолько адаптировал носителя к избранной роли, что
детали вроде отсутствия униформы оставались незамеченными. Сознание
тюремщиков обманывалось на уровне подсознательного восприятия.

Педер обдумал вариант с проникновением таким же способом через
главный портал наружу, наверх, но пришел к выводу, что это невозможно;
если он и проникнет из секции, состоящей из отделений для заключенных, в
сектор администрации, ему не выбраться наверх, не приведя в действие
сигнализацию. Автоматы-сторожа внушению не поддаются.

Кроме того, у костюма имелся способ получше. Педер повернул в узкий
уходящий вниз проход, заканчивавшийся металлической дверью, которая
открывалась без электронного ключа. Они вошли в машинное отделение,
наполненное низким гулом энергоустановок.

В гудении рядами протянувшихся генераторов говорить и слышать
собеседника было нелегко. Заключенные, занимавшиеся ими, мимоходом
повернули к ним головы, затем вернулись к своему занятию, не обращая более
внимания на проходивших Педера и Маста. Педер пробрался в дальний конец
отделения и отодвинул в сторону какой-то ящик наподобие шкафчика или
картотеки. Он поманил Маста, потом начал прощупывать стенку позади
шкафчика.

Ящички были расположены так, что, образуя треугольное свободное
пространство, закрывали Маста и Педера от чужих взоров. Сначала ничего не
происходило, затем со щелчком часть стены отодвинулась в сторону.

Ногами вперед Педер проник в люкообразное отверстие, прыгнул и
приземлился футах в четырех ниже. После того, как за ним проследовал Маст,
часть стены, скрывавшая люк, автоматически встала на место. Гул машин стал
несколько тише.

Педер и Маст стояли в плохо освещенной комнатке-камере, стены
которой, кажется, были склепаны вручную из кусков бросового металла.
Единственным человеком в этой каморке был мужчина в серой тюремной рубахе,
скособочившийся над светящимся экраном. Услышав, что в каморке кто-то
появился, человек испуганно обернулся к ним лицом.

Это был Грашник, пожизненный заключенный, такой же, как и сам Педер.
Но у него было уникальное свойство, выделявшее его среди жителей Ледлайд -
он отказывался признать, что побег с Ледлайд невозможен. Он упорно
держался за убеждение, что может и когда-нибудь сможет вырваться на
свободу.

Его оптимизм был награжден в первый раз двадцать лет тому назад,
когда, работая в горной бригаде, расширявшей пространство тюрьмы на
несколько сотен ярдов, он, дробя скалу, обнаружил трещину, ведущую на
поверхность.

Об этом он ни с кем делиться не стал. Доступ к трещине был перекрыт,
когда делали наружную стенку. Еще двенадцать лет ушло у Грашника на
восстановление доступа к трещине. Маршрут, который он наконец установил,
был полон мучений. Сначала он отыскал прореху в сенсорном поле, окружавшем
тюрьму. Семь лет ушло на создание самодельных электронных пропусков для
двадцати трех различных дверей и люков, через которые по боковым
малопосещаемым - только таким! - коридорчикам и переходам можно было
добраться к прорехе в электростатической паутине, окутавшей тюрьму. Затем
он занялся трудоемким делом создания дыры в стене, чтобы можно было
пробраться в трещину и на поверхность.

Предприятие требовало вдохновения гения, титанического трудолюбия и
терпения. Грашник все эти годы работал в тайне, один, пользуясь
преимуществами своего инженерного опыта и доверием администрации: он был
постоянным мастером на фабрике.

Он подсчитал, что имея еще двадцать лет, он бы выбрался на
поверхность и без трещины. Ровно столько понадобилось бы, чтобы прорыть на
поверхность тоннель. Было совершенно ясно, почему никто не пытался
осуществить подобный план - Грашник действовал, вдохновляемый лишь
собственной упрямой верой. Основная проблема была не в достижении