земли, улиц и зданий, и воображение тут же задавало вопрос: что будет, если
потолок сейчас рухнет? Иногда свет проваливался в ответвляющиеся тоннели или
вспыхивал в лужицах не более дюйма глубиной.
живой человек. А тот, кто идет рядом с ним, вслушиваясь в темноту, -- мертв
вот уже три с половиной столетия. Тот же, кого они ищут, умер чуть ли не
шесть веков назад.
разбежалось по ветвящимся коридорам. -- Почему ему понадобилось преследовать
именно Кальвара?
задержался, чтобы обозначить меловую стрелку на стене, и двинулся дальше. --
Кальвар хотел стать мастером вампиров. Если он действительно беседовал с
вампиром церкви Невинных Младенцев, то мог оскорбить его своим стремлением к
единоличной власти. Мы не знаем, когда они встретились. Кальвар мог покинуть
Париж, именно спасаясь от этого вампира, а вовсе не потому, что его планам
препятствовала Элиза. Не следует сбрасывать со счетов и то, что Кальвар был
протестант. Сотню лет назад я бы, например, ни за что вас не нанял, если бы
заподозрил в вас хоть какую-то склонность к этой ереси.
Ирландии. -- Эшер усмехнулся. -- Но это, однако, никак не объясняет, зачем
ему понадобилось убивать в Лондоне знакомых Кальвара.
прояснятся немедленно.
белые пятна оказались беленым порталом вырезанных в камне ворот. Над
перемычкой черными буквами на белом фоне было выведено:
было когда-то перенесено сюда, кости аккуратно сложены в ужасающие хребты
шестифутовой высоты, как хворост для гигантского костра. Коричневые,
блестящие, кости пропадали во тьме перекрестных тоннелей; глазницы черепов,
казалось. Провожали свет фонаря; челюсти ухмылялись вслед. Аристократы,
обезглавленные во время террора, мусорщики, монахи, короли из династии
Меровингов -- все они были здесь, сравнявшись друг с другом в чудовищной
демократии.
выкрашенный так же, как и ворота, белой и черной краской. Перед грудами
костей иногда встречались таблички, объявляющие, с какого кладбища были
вывезены останки, или напоминающие туристам (на французском и на латыни) о
том, что и они со временем обратятся в прах.
ужасу есть черта национального французского характера, однако ему было
доподлинно известно, что его соотечественники приходят сюда целыми стадами.
Следуя за доном Симоном, углубляющимся все дальше и дальше в черные тоннели,
останавливаясь лишь затем, чтобы пометить мелом новую стрелку, он чувствовал
чудовищную притягательность этих подземелий, болезненный соблазн
гамлетовского раздумья над этими безымянными останками.
сказать: "Я знал его..."
спросил: -- Вы никогда не заказывали свой портрет?
сваленные у стен, и кивнул, не выразив удивления.
Испанию. Я никогда не посылал за ним, поскольку портрет вышел непохожий и
довольно безобразный -- Ренессанс в ту пору до Мадрида еще не добрался. А
позже -- согласитесь, было бы несколько затруднительно позировать ночью и
при свечах.
остановился. В тот же миг выяснилось, что шедший на шаг впереди Исидро уже
стоит, повернувшись к нему лицом. Вампир, как оказалось, следил за ним не
менее внимательно, чем недавно в отеле Монтадор.
показалось ли ему то, что он увидел.
потряс головой, озадаченный не менее своего спутника. Затем медленно
двинулся в узкий каменный коридор.
порядок был нарушен. Кости лежали, рассеянные по полу, иногда собирались в
пригорки, словно хворост, сложенный для костра. Под подошвами захрустело.
Впервые (на памяти Эшера) шаги Исидро не были бесшумны. Затем пол снова
очистился, и Эшер моргнул, пораженный новой картиной.
ни рабочие, ни туристы. Вы же сами обратили внимание: мы прошли первыми по
этим костям.
них причудливую игру теней, когда Исидро и Эшер проходили по узкому проходу
между двух насыпей. Тазовые кости -- и никаких других. Потом они уступили
место черепам; пустые глазницы провожали их с печальным вниманием. В боковом
тоннеле Эшер углядел охапки ребер, хрупких и распадающихся. Потом были
пригорки позвонков, а за ними пошли фаланги пальцев -- все мельче и мельче.
В конце тоннеля их ждал еще один алтарь -- третий по счету.
человеку вашей эпохи, да и любому, родившемуся в так называемый Век
Рационализма.
стен подобно кучам зерна в амбаре. Повертел в пальцах, бессознательно
повторяя движения Лидии, когда она изучала разрубленный позвонок Лотты.
Маленький изящный стерженек с шишечками суставов, освобожденный от хрупкого
чуда нервов и мышц, позволявших ему когда-то чутко отзываться на
прикосновение любовника или сжимать рукоятку пистолета. Эшер повернулся,
намереваясь пуститься в обратный путь, когда из темноты пришел шепот:
взглянул на дона Симона. Глаза вампира метались от тени к тени --
расширенные, испуганные, ищущие. Ясно было, что Исидро не только не видит
говорящего, но даже и не может его почувствовать.
ответ на этом же языке:
ребрами, фалангами пальцев, даже за маленькими ушными косточками -- не
больше камушка в перстне. Вострубит труба -- и они начнут искать себя,
искать то, что от них осталось. А потом поднимутся по лестнице -- каждый со
своим прахом. Все, кроме меня.
увидел, как в каком-нибудь ярде от него тени сложились в подобие
человеческой фигуры. Он почувствовал, как рядом вздрогнул дон Симон --
несмотря на свое сверхъестественно острое зрение, он тоже прозрел лишь
теперь.
рясой; истлевшая, расползающаяся дырами, она, видно, была немногим моложе
лежащих вокруг костей. Владелец ее старчески горбился, ежась, словно от
холода; в изможденной ссохшейся плоти сияющие глаза казались огромными --
зеленые, как полярный лед. Хрупкие детские челюсти были вооружены невиданно
длинными и острыми клыками. Лохмотья рясы не закрывали горла, и Эшер мог
разглядеть на груди вампира черное от времени и грязи распятие.
ногти были длинные, обломанные.
идти, тебе и мне. Мы останемся невоскресшими, несудимыми, одинокими; все
другие уйдут... Куда? Этого мы так и не узнаем... Может быть, они замолвят
за меня словечко, они ведь должны понять, зачем я делаю это, они умолят...
латынь с сильным испанским акцентом.
украл это... -- Он коснулся своего черного облачения, и ветхий лоскут
остался у него в руке. -- Украл у бенедиктинца на рю Сен-Жак, украл и убил