перепуганного ребенка.
люди твоей крови, - сказал мистер Хаггеруэллс. - Правда, это несколько
неожиданно...
ему!
увозит!
псевдоафонии, если мы не прекратим нервировать пациентку. Настаиваю на
прекращении беседы. Позже мы поговорим с Каталиной еще раз.
осмелев после решительного заявления Мидбина.
отношение к Приюту - заведению в высшей степени подозрительному; возможно,
Приют-то и организовал нападение на Эскобаров.
картинно взлетевшие брови сделали слово "искренне" двусмысленным, - у меня
сейчас нет никаких полномочий разбираться в мотивах такого решения. Нет,
совершенно никаких. И уж тем более не могу я наси... э... настаивать на ее
отъезде. Нет. Совершенно не могу.
уверен, в конце концов все уладится.
вправе рассчитывать на увеличение компенсации.
сказал мистер Хаггеруэллс тоном, который был для него чрезвычайно
решительным.
официальные лица. Без преду... предварительного уведомления. Мы увезем ее,
как только Его католическое величество сочтет это нужным. И, разумеется,
не может быть и речи об освобождении из-под опеки хотя бы части ее
состояния до ее совершеннолетия. - Он помолчал. - Все это это очень
необычно.
какова была цель злосчастной поездки дона Хайме или хотя бы каковы были
его служебные обязанности. Скорее всего, подделка песет тут была ни при
чем. Но, не сделав ни малейшей попытки выяснить факты, которые могли бы
утихомирить застарелое чувство вины, я вдохнул в него новую жизнь...
сдерживаясь, уткнулась лицом мне в грудь и заплакала навзрыд.
редкость резок. - Компенсация, надо же!
французами или южно-африканскими голландцами он более учтив.
считай - с тех пор, как она начала говорить, ее привязанность уже не
казалась мне столь докучливой. Хотя я и не побаивался, что Барбара увидит
нас вот так.
контрасте со всем тем, что ему предшествовало. Неужели и впрямь я провел в
Хаггерсхэйвене восемь лет? С арифметикой не поспоришь: я попал в Приют в
1944 году, когда мне было двадцать три, и покинул его в 1952, когда мне
стукнуло тридцать один. Спорить нельзя, но и поверить трудно; я был, как
благополучная страна, у которой, вроде бы, и истории-то нет, и смотрю
теперь на ту эпоху словно через матовое стекло, с великим трудом различая
сколько-нибудь приметные события. Годы перетекали один в другой так
плавно, так спокойно...
пахота - и новый сев... Трое из самых старых умерли, несколько других уже
почти не вставали. Принято пятеро новых - два биолога, химик, филолог и
поэт. Мне выпало быть для филолога тек, кем был для меня когда-то Эйс; я
посвящал новичка во все таинства Приюта - и сам чувствовал, как внове,
покой и безопасность, обретенные здесь, и глубочайшую благодарность
приведшей меня сюда судьбе.
даже на обычные для ученого чередования удач и неудач я не могу
пожаловаться. Как докторскую я подал работу "Слаженность действий корпуса
генерала Стюарта с основными силами армии во время Пенсильванского похода.
Август, 1863". Она получила самые лестные отзывы моих коллег даже в столь
далеких от Приюта научных центрах, как Лима и Кембридж; меня наперебой
звали преподавать в самые респектабельные учебные заведения.
я родился и вырос, открылся мне по-настоящему лишь когда я оставил его.
Скрытность и нетерпимость; жадность, страх и бездушие; убожество,
алчность, подлость и ложь, и самообожание притом - до всего этого было от
Приюта не дальше, чем до ближайшей фермы. Вернуться и сразу уйти с головой
в каждодневное состязание с другими работягами, за гроши тянущими
ненавистную лямку в тщетных потугах хоть чуть-чуть подраскрасить жиденькой
акварелькой культуры задубелые студенческие души, с которых все
скатывается, как с промасленной бумаги - чем это могло меня привлечь?
Разумеется, можно было предвидеть, что я сосредоточусь на Войне за
Независимость Юга, коль скоро о ей уже написано столько работ и столько
замечательных ученых уже посвятили себя изучению этого великого
исторического события. Однако окончательный выбор темы диктовался все же
не тщеславием, а одержимостью; ну и, разумеется, близостью мест, где война
бушевала последние тринадцать месяцев... У меня перед глазами уже был весь
план работы: Геттисберг, Ланкастер, осада Филадельфии, злосчастная попытка
контрнаступления Союза в Теннеси, бегство правительства из Вашингтона и
последние безнадежные потуги вырваться из железной хватки Ли, под которыми
Рединг подвел черту. Здесь я мог плодотворно работать годами, собирая
новые и новые факты.
Британии - в Соединенных Штатах не было ни одного - и меня очень радовало,
когда они привлекали внимание; не столько ко мне, сколько к Приюту. Только
это внимание внешнего мира я и мог дать Хаггерсхэйвену - да еще мои
крестьянские руки. Правда, я и брал от Хаггерсхэйвена немного - еда,
одежда, крыша; ну и, конечно, книги. Полевые исследования я проводил в
одиночестве, "на своих двоих", пробавляясь случайной работой на фермах, а
за доступ к частным собраниям писем или документов расплачиваясь тем, что
приводил их в порядок и составлял их описи.
Приюту. Я уже рассказывал, как просто и легко приняла меня в круг друзей
семья Агати, но отношения дружбы и взаимопонимания установились у меня и
со многими другими. За очень редкими исключениями жители Хаггерсхэйвена
быстро излечивались от подозрительности и замкнутости, этих столь
необходимых во внешнем мире защитных механизмов, и становились гораздо
дружелюбнее. Поэтому на душе у меня все время было спокойно; теперь я
смотрю на эти годы, как на единое целое, и мне кажется, они сверкают,
будто золотые, мне кажется, это был один долгий летний полдень.
оказывались то вместе, то врозь - но периоды, когда разрыв, казалось, был
уже окончательным, лишь заставляли нас еще крепче вцепляться друг в друга
назавтра. Ненависть и любовь, восхищение и отвращение, нетерпимость и
жалость - всего этого хватало и в ней, и во мне. Только у нее была еще
ревность.
другого, грешные страсти не так обуревали бы ее. Может быть. А может быть,
нет; ее поведение, при всей его кажущейся разнузданности, для нее
диктовалось самой высокой моралью. О, как ядовито прохаживалась она насчет
женщин, поддающихся искушениям! Для нее же это были не искушения, но
что-то вроде жалованья или регулярных премий; она не поддавалась, а просто
брала то, что заслужила.
уверен, что она, в свою очередь, частенько поглядывая на меня, будто
впервые, расценивала нашу связь, как ошибку. Много раз мне хотелось, чтобы
мы не мирились больше никогда.
никакие доводы рассудка не в силах были ее заглушить - точно так же, как
не могли они заменить глубочайшего удовлетворения, которое давала эта
близость и мне, и ей. Порю мы оставались любовниками в течение едва ли не
месяца - но потом все равно следовала неотвратимая ссора, волоча за собою
недели отчуждения. Все эти недели я только и вспоминал, какой нежной,
веселой и пылкой могла быть эта женщина; но когда мы сходились вновь, я не
мог не отделаться от воспоминаний о ее жестокости и стремлении подавлять.
потребность в обожании и преклонении растаскивали нас в стороны.
Препятствия, которые поначалу казались совершенно несущественными с
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Херберт Фрэнк
Каменистый Артем
Сапковский Анджей
Шилова Юлия