Чтение 31–й страницы книги ~Головорез~

По пути домой он вставил в магнитофон одну из кассет Женевьевы.
Проезжая Дундараву вдоль набережной Вэст-Вэн, он слушал "Ол'Мэн-ривер" в
интерпретации Темтейтской капеллы. В конце торгового квартала он
припарковал машину у 29-го пирса, затем пешком направился обратно, чтобы
купить что-нибудь из диетической кухни. Овсяные хлопья были единственным
блюдом, которое он признавал на ночь.

Де Клерк собирался уже войти в магазин, когда закричал ребенок:
"Папа!". Его словно парализовало, перед его внутренним взором промелькнуло
стремительное видение.

В Шекспир-Гарден парка Стэнли стоят два дерева. "Комедия" было
посажено актрисой Евой Мур; "Трагедия" - сэром Джоном Мартином Харви. С
1920 года каждое из деревьев выращивалось в соответствии со своим
названием, "Комедия", такая же буйная, как и любимые вами комедии, и
"Трагедия", такая же мрачная, как "Ричард III".

Между их стволами, раскинув руки, к нему бежит Дженни, ее испуганный
голос отчаянно зовет: "Папа!"

Не имеет значения, как быстро она бежит, все равно она не
приближается к нему.

- Вы в порядке, шеф?

- А?.. Да, Чарли. Просто переутомился, - сказал де Клерк.

Мужчина рядом подхватил на руки маленькую девочку, занося ребенка в
магазин.

- Стал слишком стар, чтобы проводить ночь без сна, - сказал де Клерк.

- Можете мне об этом не рассказывать. - Чарли потер руки. - Я бы
отдал правую руку, чтобы поваляться на Гавайях.

Чарли был ветераном войны, потерявшим обе ноги в Нормандии. Всегда,
сколько де Клерк его помнил, семидесяти летний калека продавал здесь
лотерейные билеты. Лил ли дождь, ярко ли светило солнце, он сидел в своей
будке у дверей магазина, коротая дневное время с прохожими. Де Клерк
всегда покупал один-два билетика, чтобы Чарли мог получить комиссионные. И
ни разу не проверил, не выиграл ли он.

- Вытащите мне выигрышный, Чарли.

- Входите, шеф.

Де Клерк заплатил за билет и засунул его в свой бумажник.

- Вам лучше немного поспать, шеф, - сказал старик. - Когда сны
появляются днем, это тревожный признак.

- Я так и сделаю, Чарли. Желаю, чтобы вам приснились те островные
девочки.

Возле Лайтхауз-парк он запарковал свой "Пежо", съехав с Марин-драйв,
затем спустился по дорожке к своему дому. Позади дома вечный океан лизал
берег, пока, чувствуя ломоту во всех костях, он отпирал парадную дверь.

Стакан вина, Диетическая Кухня, "Кармен" и постель - или, по крайней
мере, достаточно и оперы, чтобы послушать голос хабанеры.

Шагнув в прихожую, он зажег свет.

Черт побери! - подумал он.

Кто бы ни посетил его дом, он проделал огромную работу.

Пустые ящики.

Перевернутая мебель.

Все его книги вытащены.

Спустя полчаса приехали вэст-вэнские копы. К тому времени он уже
знал, что взломщик похитил "Журнал Паркера" и его заметки о Блейке.

ВОЛЫНКИ, КРОВЬ И СЛАВА

Озеро Медсин, Альберта. Четверг, 9 декабря 1897 года, рассвет.

Он проснулся сразу.

Его мышцы напряглись.

Мозг работал напряженно.

Нервы были натянуты, словно тетива лука.

Под накидкой, которую Блейк использовал в качестве подушки, его рука
нащупала рукоятку "Энфилда", и большой палец взвел курок. Послышалось
звяканье, когда револьвер был взведен, но звук был приглушенным и
затерялся под накидкой. Вытянув револьвер из-под головы на пронизывающий
холод, он остался неподвижно лежать в своей куртке из буйволовой кожи. Не
издавая ни звука. Прислушиваясь. Выжидая.

Ночь была холодной и безлунной. Предрассветный северный ветер веял
над ландшафтом, меняя свое направление с тем таинственным непостоянством,
о котором индейцы говорили "Танец душ умерших". Над его головой в черном
небе мерцали бесчисленные звезды, а на востоке, на открытом пространстве,
розоватый след от метеора указывал на первые, еще слабые признаки
рассвета. Было 6:00 утра.

За те часы, что Блейк спал, арктическая буря покрыла долину слоем
снега.

Теперь же мороз опустился с сурового неба, укрыв место его стоянки
ледяным саваном, и, казалось, весь мир спал в первозданной уединенности.
Но всем нутром, первобытным инстинктом, он чувствовал, что рядом что-то
есть.

"Энфилд" в руке.

Дыхание затаено.

Он медленно поднялся с земли.

Блейк раскинул лагерь в нескольких сотнях футов от берега озера
Медсин. Здесь, пока рассвет начинал обрисовывать зазубренные пики на
востоке, он притаился под защитой группы сосен, прислушиваясь к тишине.

Издалека через неравные интервалы доносился одинокий крик совы.

Воды озера плескали о льдины, отрывающиеся от берега.

Налетающий бриз свистел в ветвях елей, наводя на мысль о
заговорщиках.

Затем - как это часто случается в горах - ветер сменил направление.
Задул южный ветер, едва ли достаточно сильный, чтобы вызвать туман или
разогнать перистые облака на западе. Собаки тут же проснулись и
повернулись в том направлении. Псы закружили возле упряжки в пятидесяти
футах от Блейка.

Железное Дитя, подумал конный, доверяясь инстинкту.

Юношу, пробирающегося по снегу, едва ли можно было назвать мужчиной.
Он был одет в зимнюю одежду своего племени, которая давала слабую защиту
от холода. Куртка из буйволовой кожи, соскользнувшая с его плеча, была
надета на голое тело. Кожаные штаны, свисавшие с его талии, дополнялись
гамашами, закрывающими его ноги от щиколоток до паха. Его мокасины для
дополнительного утепления были обернуты травой, рогатую шапку украшали
шкурки ласок. Двумя руками он держал свой "Винчестер", словно дубину. Он
выбился из сил, подумал Блейк.

Порция адреналина впрыснулась в кровь белого. Именно в такие моменты
он жил наиболее полнокровной жизнью и наиболее ясно осознавал это. Подняв
"Энфилд", Блейк прицелился в Железное Дитя. Но когда он нажал на курок,
револьвер не подчинился. То ли механизм замерз, то ли его заело.

Боевой клич разнесся в студеном горном воздухе. Вырвавшись из кустов
в сорока футах к западу, кри прокладывал себе путь среди сугробов.
Тридцать футов... двадцать... он сокращал разделяющий их промежуток.

Схватив рукавицу зубами, Блейк стащил ее с руки. Нажимая на курок, он
обхватил "Энфилд" двумя руками. Дерево рукоятки было холодным на ощупь,
металл же обжигал, как кусок льда.

Железное Дитя, сорвав свою куртку, остался обнаженным по пояс. Он
спотыкался и падал, его дыхание клубилось вокруг него белыми облачками.
Винтовка, зажатая в обеих руках, была поднята высоко над головой, но когда
он увидел, что "Энфилд" дернулся, то упал на колени.

Дуло вспыхнуло желтым, затем раздался ошеломляющий выстрел. Револьвер
дернулся в руках Блейка, из него вырвался сноп огня. Горное эхо
многократно повторило звук выстрела. Плохо нацеленная пуля промазала. Она
пролетела над головой кри и ударила в приклад его винтовки, расщепив его
на несколько осколков. Один из осколков оцарапал висок юноши, распорол
щеку и вонзился ему в плечо так, что его рука онемела. Энергия от удара
пули в винтовку швырнула его на спину. Нога Железного Дитяти хрустнула.
Затем он потерял сознание.

Кри, оправившись от шока своих ран, обнаружил, что на него смотрит
ствол револьвера.

- Эй, - сказал Блейк по-английски. - Я вижу, ты жив. Тебе больно,
парень?

Конный стоял между Железным Дитятей и пламенеющим шаром солнца,
сияние славы окружало его словно аура. Его рука машинально почесывала
висок, струпья на лбу были ободраны до крови. Теперь ему было шестьдесят,
его усы, волосы и брови были белыми, бледные глаза - холодными, словно
зимний пейзаж.

- Некоторые не дерутся, когда есть надежда на выигрыш, парень.
Гораздо лучше драться тогда, когда от того нет никакой пользы. Сирано де
Бержерак. Может, эт' и твоя философия?

Железное Дитя не понимал слов, произносимых Блейком. Чувствуя, что
было бы самоубийством издать хоть один звук, он следил за конным,
покачивающимся на каблуках, за стволом "Энфилда" в четырех футах от его
головы.

- Ты не п'нимаешь английского? Или, может, он слишком сложен для
твоих мозгов? Н'да мне эт' не важно, парень, потому что мы должны
поговорить наедине, пока у нас есть время.

Один из псов подбежал, чтобы обнюхать лицо кри, его язык слизнул
кровь, стекающую по его щеке.

Поскольку онемение сковало его мышцы, индеец лежал неподвижно.