Чтение 31–й страницы книги ~Ричард де Амальфи~

Мелкая сухая трава, похожая на редкую серую шерсть, незаметно исчезла, земля пошла твердая, как кость, встречный ветер несет сухой песок, похожий на поземку.

Сухая горячая пыль начала выедать глаза, забивается в рот, скрипит на зубах, сушит кожу. Когда я коснулся лица, кожа заскрипела, сухая, как пергамент, найденный в склепе фараона. Харальд и Зигфрид едут следом, абсолютно серые на серых конях. Даже блестящий металл доспехов покрылся пылью, словно каждая пылинка стала крохотным магнитиком.

Ветер время от времени поднимал с земли серые облачка, мы следили за ними настороженными глазами, как за врагом, и едва пыль несло к нам, поспешно зажмуривались, закрывались рукавами, боевыми рукавицами. За первый же час, как мы выехали из леса в эту неожиданную пустыню Гоби, мы так измучились, что уже через пару часов кони едва тащились, а мы пошатывались в седлах.

Я прохрипел:

- Теперь понимаю, почему здесь все еще белые пятна...

- Белые? - переспросил Харальд.

- Так говорится, - пояснил я. - В моих землях.

- А у нас их называют черными, - произнес Алан.

- И у нас, - подтвердил Харальд. - Белое... это перья ангелов, это непорочность дев, это смех ребенка... А здесь чувствуется зло, все еще живое, уцелевшее...

Я поежился, попытался припомнить, сколько же лет требуется, чтобы радиация истощилась, тут же одернул себя, ну что за дикарь, все меряю на свой аршин, здесь катастрофы намного грандиознее и, если можно так сказать, технологически продвинутее, чем примитивные термоядерные взрывы. О их последствиях глупо даже гадать. Во всяком случае, ясно уже то, что кое-где остались такие застрявшие осколки, как сгустки свернутого пространства, закапсулированные дыры в другие миры... то ли бывшие когда-то дверьми, то ли прорвавшие в результате катастроф мировую ткань пространства-времени...

Небо дышит зноем, от земли сухой жар, и между раскаленным небом и раскаленной землей все заполнено иссушающим жарким воздухом. Зигфрид то и дело прикладывался к фляжке, охал, постанывал, проклинал Юг, виноватый и в таком климате, мне так и чудилось в его восклицаниях знаменитое: до чего коммунисты страну довели!

Он первый заметил вдали двигающуюся точку, насторожился, одна рука вешает фляжку на крюк, а вторая уже проверяет, на месте ли меч:

- Какая-то нечисть... Прет в нашу сторону.

Я тоже проверил, на месте ли молот, меч, лук со стрелами, даже кинжал на поясе, кто знает, что впереди за чудище, стиснул ногами тугие конские бока.

Ульман, самый зоркий, присмотрелся, заметил неуверенно:

- Нет, это мы догоняем... Что-то неладное...

Зигфрид удивленно вскрикнул:

- Это человек!.. Но он совсем голый!

Кони пошли быстрее, мы держали руки на рукоятях мечей, а я еще и щупал молот. Через несколько минут путник услышал конский топот, остановился, обернулся. Это оказался совсем дряхлый старик, изможденный, кожа да кости, иссохший, идет босиком, но насчет одежды Зигфрид ошибся: из грязной и вконец обветшалой мешковины на нем набедренная повязка, а также отбеленный солнцем платок на голове. Да еще небольшой мешок за спиной, вместо ремня через плечо - толстая волосяная веревка.

Харальд крикнул повелительно:

- Не двигайся, кто бы ты ни был!..

Старик замер, я морщился, хотел было послать коня вперед, но уловил предостерегающий взгляд Харальда, да и вспомнил сам, как нечисть любит принимать личины простых путников, мирных странников.

- Кто ты? - спросил Харальд. - Ответствуй правду, иначе...

Старик кротко улыбнулся:

- Я монах из обители святого Леонарда Сайонтиста Блаженного.

- Это мы сейчас увидим, - сказал Харальд. - Стой!

Лучники заехали с обеих сторон и взяли старика на прицел. Я тоже чуть подал коня вбок, чтобы метнуть молот, не задев Харальда. Старик бестрепетно ждал, пока Харальд подъехал вплотную, показал старику крест, брызнул на него святой водой.

- А теперь прочти, - потребовал он, - Аве Мария! Старик кротко улыбнулся, ответил:

- С превеликим удовольствием. А потом могу исповедовать тебя, сын мой...

- У нас есть кому нас исповедовать, - ответил Харальд с угрозой. Он оглянулся, отставший отец Ульфилла изо всех сил подгонял упрямого мула.

Молитву старик прочел уверенно, с чувством, улыбнулся беззубым ртом. Харальд кивнул:

- Ладно, поверим... Хоть никогда не слыхал о таком монастыре... Но как ты можешь в такой жаре? Что у тебя в мешке?

- Одежда, - ответил монах. - И некоторые книги.

Харальд вытаращил глаза:

- Одежда?.. Так чего же ты мучаешь себя... А, у тебя обет?

Монах покачал головой:

- Без одежды проще. Тело мое привыкло, лишний жир вытопился, а кожа да кости переносят зной легко.

- Ладно, - сказал Харальд, - а какая нелегкая тебя несет на Юг? Или ты соглядатай? Вызнал в наших христианских краях что-то важное, а теперь спешишь предать братьев своих?

Я помалкивал, не дело сеньора вмешиваться в дела простолюдинов, но ловил каждое слово. Подъехал отец Ульфилла, вытаращил глаза, побагровел, вскричал страшным голосом:

- Еретик!.. Господа Бога нашего отринул!.. Схватите и убейте!

Монах смотрел на него и всех бестрепетно, Харальд и лучники сделали движение схватить старика, а Тюрингем крепко взял за худое костлявое плечо.

Я проговорил как можно более равнодушно, чтобы любую мою оплошность могли истолковать как небрежность:

- Здесь, в этих странных землях, где вера Христа еще не укрепилась, нам дорог каждый христианин.

Отец Ульфилла заорал в ярости:

- Это еретик!.. Его надо сжечь!

- Здесь не на чем жечь, - ответил я резонно.

- Тогда просто убейте! Не дайте расползтись заразе! Тюрингем, поглядывая на патера, вытащил меч, повернул голову в мою сторону.

- Когда одолеем нечисть, - сказал я веско, - тогда и будем разбираться, кто из нас жид, кто бритоголовый, а кто и вовсе демократ, не к ночи будь помянуто. А сейчас у нас дружба народов и всех конфессий, ясно?

Все молчали, озадаченные, я спросил Тюрингема:

- Ты знаешь, что такое дружба конфессий?

Он вздрогнул, вытянулся, сказал быстро:

- Дружба конфессий - это когда все конфессии вместе, плечом к плечу, идут дружно и рука об руку... резать неверных!

Судя по лицам, всем определение дружбы конфессий понравилось. Я вздохнул.

- Оставь диссидента. Отец Ульфилла, разберетесь с ним после полной и окончательной! А сейчас каждый солдат в великой битве дорог. Aut vincere, aut mori.

Я благочестиво потупил взор и перекрестился. Отец Ульфилла яростно сверкал очами, но перекрестился тоже, вдруг да я сказал что-то очень уж святое из речей самого Господа.

Тюрингем отпустил старика, я направил коня вперед. Следом застучали копыта. Я не оглядывался, чувствовал: старика не тронут. Как ни велик авторитет церкви в лице отца Ульфиллы, но власть сюзерена этих земель выше и реальнее.

* * *

По настоянию Харальда заехали по дороге в два села, что стоят рядом, довольно людные, огородившиеся как ямами-ловушками между болот, так и крепкими воротами на въезде. Стражу несут двое подростков, но, когда мы приблизились, десятка два мужчин, побросав дела, ухватились за луки и укрылись за высокими заборами.

Харальд издали помахал рукой, привстал в стременах, чтобы увидели и узнали, прокричал:

- Куница, ты еще староста?.. Это я, Харальд! Я снова управитель замка!

Мы ехали шагом, я все ждал, что вот-вот прозвучит крик: "Стой, дальше ни шагу!", однако нам позволили подъехать к воротам, а потом после небольшой задержки створки раздвинулись, загребая землю.

Из-за высоких заборов выглядывают дети, женщины боязливо посматривают из окон, мужчины уже на порогах с топорами в руках, кое-кто даже в доспехах, пусть кожаных, самодельных, однако добротных, из толстых шкур то ли троллей, то ли горных гоблинов, у тех кожа плотнее.

Навстречу вышел крепкий еще мужик, хотя голова и бородка почти белые, даже волосы в распахнутом вороте рубахи серебрятся, однако взгляд бойца, а руки крепкие, жилистые.

Харальд заговорил первым:

- Куница, сэр Гуинг пал в бою. Замок Амило отныне принадлежит сэру Ричарду Длинные Руки, вот он, преклони колени. А я снова, как уже сказал, начальник стражи и управляющий замком, а также всеми землями Амило.

Я покосился в его сторону, но смолчал. Насчет земель ничего не говорил, это Харальд уже присвоил себе сам. То ли с ним надо держать ухо востро, то ли мужик добровольно берет на себя больше нагрузки, чем возложил на него я. Куница поклонился мне с такой натугой, что вот-вот спина переломится:

- Добро пожаловать... господин.

- Уже пожаловал, - ответил я. - Пока что ничего менять в вашей жизни не буду, так что расслабьтесь и получайте удовольствие. Как здесь насчет общественной тишины? Соседи не беспокоят?

Он снова поклонился, но уже чуть-чуть, ответил степенно:

- Соседи нет, не беспокоят. А вот проклятые тролли и гоблины захаживают все чаще. Не успеваем копать ловчие ямы. Уже идут разговоры, что надо бы ров, а еще огораживать село водой: нечисть, как известно, через воду не перебирается.

- А как же сами будете? - спросил я, потом сообразил, сказал вдогонку: - Ведь замаетесь опускать и поднимать подъемный мост.

Староста объяснил:

- Опасны только ночью, когда в селе спят. Чаще всего нападают не на людей, а на скот. Как и волки! А ночью мост всегда будем держать поднятым.

Я кивнул:

- Мудрое решение. Когда-нибудь доживем до времен, когда и ночами ходить вокруг села будет безопасно. Я, Ричард де Амальфи, приложу к этому все усилия. Теперь вы под моей защитой! На время копания этого рва освобождаю от всех налогов и поборов.

Они не сразу сообразили, что надо радоваться, смотрят настороженно, ждут подвоха, а я объяснил:

- Конечно, в замке понадобится еда, дрова и много всего, но за все будут платить!

На лицах появились неуверенные улыбки, я посмотрел на небо:

- Похоже, что к вечеру вернуться не успеваем. Харальд, загоняй ребят в седла! Поехали, поехали дальше. Уже вдогонку нам выкрикивали благодарности и благословения, ребятишки побежали вровень с конями, самые смелые решались хвататься за стремена.

Рыцари за моей спиной весело переговариваются, с их точки зрения все пока хорошо, я же, выезжая на осмотр свалившихся на меня владений устрашенным, сейчас вовсе чувствую на плечах гору.

Еще не разобрался с теми деревушками, что Роберта вернула, не укрепил, не обеспечил, а теперь такие просторы, что, как уже убедился, не объехать и за сутки, это на автомобиле бы все за полдня, но на конях, эх... впрочем, не дело генералиссимуса входить в эти мелочи, его задача - поставить, так сказать, общую задачу. А я, не надо забывать, не только верховный правитель этого региона, я его судья, прокурор и адвокат, а также исполнитель приговоров.

Последнюю деревню посетили перед заходом солнца. Нет, деревни я велел пропускать, заезжали только в села, уже сбился со счета. В общем, с населением особых проблем нет: Одноглазого соседи побаивались, в его владения не влезали. Но еще неизвестно, что будет, когда соседи прознают, кому замок Одноглазого принадлежит теперь, а также все его земли и все владения.

Пока что основная забота у крестьян - справляться со все возрастающим нашествием нечисти и нежити. Здесь они пока что лучше меня знают, что и как делать...

* * *

Харальда я отправил в замок Амило, а сами всем отрядом понеслись напрямик в сторону Амальфи, чтобы успеть до темноты.

Земля гремела под копытами, рощи выпрыгивали навстречу и суетливо проскальзывали за наши спины. Я несся впереди, стараясь не вырываться чересчур вперед, первым увидел далеко впереди на холме изумительный замок, горящий в лучах заходящего солнца, похожий на высеченное из непомерно огромного рубина произведение искусства.

Небо залито красным, а прямо над замком золотое облако, похожее на выкованную загадочную фигуру спящего зверя.

Я невольно остановил коня, первым догнал Зигфрид, тоже засмотрелся на гордо вознесенные к небу остроконечные башенки. Лицо рыцаря стало удивленным и задумчивым одновременно, покачал головой.

- Что-то с волшебницей не то...

- А как надо? - спросил я заинтересованно.

- Да все из головы не идет, - ответил он честно, - как она к вам прибыла!

Я переспросил:

- А что особенного?

Он посмотрел, как мне показалось, с некоторым сожалением.

- Сэр Ричард, - сказал он проникновенно. - Она ж появилась одна. Одна, дорогой сэр! Без охраны. Ее можно было удавить голыми руками. Взять и удавить.

Я сдвинул плечами:

- Не все, что можно, делается.

Он покачал головой.

- Сэр Ричард, в этих краях опасаться надо всего. Любой, чтобы захватить замок соседа, пойдет на все, поверьте... А сейчас могло быть куда уж проще: взять за горло и слегка сжать пальцы. У нее такая тонкая белая шейка! Вот и достался бы удавившему замок и земли. Насчет взять и удавить - она самая лакомая! За других хоть родня вступится, а за нее - никто.

Я не отрывал глаз от ее замка. Сейчас он показался залитым огнем заката сказочным лебедем, присевшим во время перелета в рай на сером лугу, где обычно пасутся неопрятные утки

- И что, не сумела бы защититься?

- Нет, - пояснил Зигфрид. - Если бы могли с собой таскать столько магии, сколько накопили в замках или в башнях, стали бы властелинами мира.

Я вспомнил свою старую квартиру со стальной дверью и тремя запорами, телескопическим глазком, домофоном, не говоря уже о вневедомственной охранной сигнализации.

Человечек дома везде король, у многих даже ружья, в доме можно, а вот на улице, как в случае с волшебницей, мы все уязвимы не только для шахидов, взрывающих поезда и троллейбусы, но даже для обкуренного подростка с ножом за спиной.

- Значит, - сказал я с иронией, - по нашим мордам видно, какие мы бла?а?агородные!..

Он ухмыльнулся:

- Неужели видно издали?

- Поверила же леди?

Он хмыкнул:

- Бабы - дуры.

- Так она ж волшебница?

- Но все равно баба.

Я вспомнил ее разрумянившееся лицо, белую шею и вздымающуюся в негодовании грудь.

- Бери выше. Ее Величество Женщина!.. Ей бы королевой быть. Чего забралась в эту глушь?

Зигфрид подумал, пожал плечами, снова подумал, процесс сопровождался взмыкиванием и сдвиганием бровей, но нижняя часть лица оставалась неподвижной.

- Значит, - проговорил он туповато, - что-то где-то случилось. Такие женщины, вы правы, сэр, не для наших диких земель.

Застучали копыта остальных коней, я вздохнул и пустил Зайчика вперед. Отсюда даже я помню дорогу к замку Амальфи. Моему замку.

Глава 5

Солнце опустилось за край неба, краснота перешла в багровость, небо полиловело, готовясь стать темно-фиолетовым, когда щедро высыпают первые звезды, на этой неземной лиловости появилась и начала вырастать громада моего замка.

Я смотрю критически, теперь могу сравнивать с разными типами и проектами, но замок хорош, неприступен, грозен и даже величав. Не потому, что мой первый замок, а значит - роднее других, даже замок Одноглазого еще не совсем мой, хотя и мой, но в Амальфи чувствуется некая мрачная изысканность, суровая лаконичность, отсутствие лишних украшений, это как современная гаубица, что не нуждается в украшающих ее ствол единорогах и грифонах.

Ульман, самый зоркий, всмотрелся, прокричал:

- А в Амальфи идет монах!

Я пока видел крохотную человеческую фигуру, но Ульман и Тюрингем уже с жаром обсуждали, почему монах, откуда монах, священники в наших краях и то редкость, а монахи в церквях не живут, им подавай особые приюты, здесь же нигде ничего подобного нет, а это значит, что бредет очень издалека...

Кони и без того шли живо, фигурка начала увеличиваться, наконец монах услышал стук копыт, обернулся и отступил на обочину. Высокий, очень худой, кожа да кости, одет в простой балахон, голова выбрита, как у буддистского монаха, или же просто лыс, даже наверняка лыс, вон солнце отсвечивает от плеши.

Я замер, чувствуя, как внезапно преобразился мир, стал ярче, чище, умытее, светлее. Горизонт стремительно убежал в стороны, опустился, я ощутил себя на вершине мира, а со всех сторон вижу только блеск и величие. Под ногами все та же трава, но и не та: зеленее, ярче, хотя земля сухая и звонкая, как черепица, которой у моего дедушки покрыта крыша его загородного домика.

Из блеска и яркого света материализовался сверкающий ангел, с длинными золотыми волосами до плеч, словно и не еврей вовсе, из глазниц ослепительный свет, но мои глаза не щурятся, вижу все ярко и отчетливо, а в теле счастливая дрожь, как будто я - щенок, увидевший долгожданного хозяина.

Я всмотрелся в лицо, вздрогнул, с трудом взял себя в руки, но дрожь оставалась, только ушла глубже. Вместо глаз монаха - плещущее море белого плазменного света, а когда в улыбке приоткрыл рот, я не увидел зубов, а все тот же чистый плазменный свет, как будто монах весь из света, на который натянута смертная оболочка.

Плащ без украшений, вышивки, простой серый плащ, только на груди многолучевая звезда, скромная, но выполненная изящно, чересчур изящно для этого мира.

Взамен волны восторга, ишь, чуть не поддался двадцать пятому кадру, нахлынула волна стыда. Я выпрямился, взглянул сверху вниз, хозяин здесь я, а также судья и законодатель.

- Не спрашиваю благословения, - произнес я холодно, - так как не знаю Устава твоей церкви. Идешь с Юга?

Он кивнул, все так же глядя на меня плазменными очами. Сейчас, когда закрыл рот, я видел только два озера из белою огня. Алан проговорил дрогнувшим голосом:

- Монах церкви Ксенобратства...

Я ощутил, что монах смотрит не на меня, а на мой щит. Когда перевел взгляд на меня, лицо осталось неподвижным, маска, а не лицо, но я ощутил настойчиво пробивающийся ко мне вопрос: кто ты?

- Птица без перьев, - ответил я бесстрастно, - рыба бесчешуйчатая, тростник мыслящий, голая обезьяна, тварь дрожащая, что звучит и гордо, и трагически, потому - венец творения. А также всякая мелочь: я - царь, я - раб, я - червь, я - бог...

Лицо не менялось, из глаз плещется плазменное пламя, рот приоткрылся, там такой же свет, но теперь еще и два источника белого света из ноздрей, словно старается понять еще и органолептически, то есть нюхом.

Он произнес вслух:

- Это ваш замок?

А мысленно повторил вопрос: кто ты?

- Если бы я знал, - ответил я с раздражением. - Кто я и что делаю в этом мире? И для чего призван?

На этот раз он даже не стал задавать отвлекающий вопрос вслух, в моем мозгу сразу всплыло четкое: ты призван?

- Всяк призван, - ответил я уклончиво. - Для Господа нет сирых и убогих, как говорит нынешняя церковь, все равны... если бы она знала, что породит этим равенством! Словом, труба зовет всех, да только немногие слезают с печи, откликаясь на зов. Ладно, если есть желание отдохнуть и перевести дух, ворота моего замка распахнуты.

Рыцари с изумлением и страхом слушали странный разговор, Тюрингем с частью лучников поспешно направили коней к мосту. Я, не двигаясь с места, предупредил с холодком в голосе:

- Но только никаких штучек, понятно?..