взгляду выражение ласковой насмешки.
положил обе ладони на стол. Она прикрыла его руки своими.
глаза и, взяв лежащий под рукой нож, воткнул его в трещину стола.
Эрнестина подошла к буфету.
в губы. Потом вышел и направился к дому Амаблей.
маленький Роже. Напились кофе со сдобными булками. Потом мужчины налили
себе в теплые еще чашки виноградной водки - каждый сколько хотел. Говорили
мало. Всем было как-то невесело.
довезти ее до Клюзо на своем мотоцикле.
старуха Адель.
не надо будет тебя поджидать.
мотоцикле, все маленько подольше здесь посидишь, с сыном побудешь.
идти рядом, то он и не стал возобновлять своих попыток.
3
сосновой рощи, потом, петляя, спускалась к лесу и углублялась в него как
раз в том месте, где они утром видели лису.
с самого начала пути, иногда напрямик пересекали луга. Красавчик шел
впереди с мешком за плечами - дядя и тетка Пьеретты надавали ей припасов
на целый месяц: яиц, масла, сыру. Пьеретта молча шла позади своего
спутника. Каждый думал о своем.
клял себя самого. Клял себя из-за Эрнестины и еще больше - из-за Пьеретты.
Живи он в другие времена и в другой среде, он, наверно, бил бы себя в
грудь и каялся, проклиная свою слабость, вовлекавшую его все в тот же
смертный грех.
героем всяческих историй, одни из них были забавные, а другие печальные.
Познав на опыте, какими опасностями чревато легкомыслие в любовных делах,
он заставлял себя быть осмотрительным. В Генуе, где он долго работал и жил
по-холостяцки в меблированных комнатах, он старался держаться с квартирной
хозяйкой или с какой-нибудь ее молоденькой родственницей как можно
холоднее. В густонаселенных домах больших итальянских городов всегда живет
много молодых женщин. В один прекрасный день он, не выдержав, бросал
какую-нибудь ласковую шуточку, здороваясь утром с соседкой, ему отвечали в
том же тоне, и тотчас устанавливалось приятное взаимное понимание (которое
завистники называли сговором). Поскольку Красавчик не проявлял никаких
завоевательных намерений, женщины даже не пытались защищаться. Держал он
себя с ними очень просто, и они сразу проникались уверенностью, что, будет
или не будет тут любовь, воевать с ним не придется. Непринужденность,
царившая в их отношениях, была плодом безмолвного мирного соглашения. Они
сходились, если обстоятельства толкали их на это или позволяли это.
борьбы в первый же раз, как он пришел в отсутствие Жюстена проверить
расчеты. Вслед за физической близостью наступил час интимных признаний.
Оказалось, что до женитьбы Жюстен "гулял" с Эрнестиной два года, а через
полгода после свадьбы перестал быть ее мужем. Он никогда с ней не
ссорился, даже бывал с ней ласков, особенно на людях, и соседи завидовали
их счастью, но как женщина она для него больше не существовала. Эрнестина
страдала из-за этого отчуждения.
любил крестьянской работы, тем более что она была для него дополнительным
бременем к рабочему дню на фабрике, он не раз предлагал Эрнестине послать
Гранж-о-Ван ко всем чертям и переехать в Клюзо. Она тоже поступит на
фабрику, оба будут зарабатывать, и денег им хватит на городское житье.
Эрнестина и слышать не хотела о переезде в город, не желала расстаться с
деревней, фабрика ее пугала, ей казалось ужасным, что придется жить в
рабочем поселке; ей приятно было чувствовать себя хозяйкой своего
маленького стада и своих одичавших кур. И вот, может быть, Жюстен перенес
на жену то отвращение, которое он питал к деревне. "Если ты любишь мужа, -
твердил ей Бомаск, - брось все. Живи возле него, там, где ему по душе
придется". Но любила ли мужа Эрнестина? "Понятно, люблю", - говорила она.
Красавчик не так уж был уверен, что Эрнестина любит Жюстена, но но
опровергал ее слов, не имея на этот счет твердого мнения; он так любил
женщин, что считал себя полным невеждой в сердечных делах.
работницей", - говорила Эрнестина. Стараясь утешиться, она усерднее
занялась хозяйством, читала душещипательные романы, шила платья, а потом в
ее жизни появился Красавчик.
супругов или по крайней мере щадили их самолюбие и старались не причинить
им боли, как-то легко обманывали своих мужей с этим итальянцем. Они
уступали ему, как уступают пассажирки в железнодорожном купе или в
пароходной каюте домогательствам своих случайных спутников, - в такой
обстановке даже самые добродетельные женщины иной раз поддаются искушению,
ибо уверены, что краткое любовное приключение не превратится в длительную
связь. Но и после расставания женщины мечтали о нем. Красавчик оставался
для них героем романа. Некоторые трезво отдавали себе отчет, а некоторые
лишь смутно догадывались, что женщина имеет право хотя бы на такой роман.
Они годами думали о нем с нежностью, и воспоминание о нем было их заветной
тайной.
невольное их обольщение. Оставленные им женщины никогда на него не
сердились. При встречах с ним прежние его возлюбленные радовались от души.
Драмы же обычно разыгрывались из-за вмешательства мужей, братьев,
родителей, друзей дома. Бомаску было очень неприятно причинять огорчения
ревнивцам, ему было противно лгать и жить двойной жизнью. Не раз ему
приходилось по этой причине менять квартиру, переезжать из города в город;
однажды он даже переселился с одного берега Средиземного моря на другой.
Всякий раз он давал себе клятву никогда больше не поддаваться соблазну
легких побед. Но тщетно он клялся!
послали с женой одного из партизан считать немецкие грузовики,
перевозившие солдат по Неаполитанской дороге. Он и его спутница должны
были изображать влюбленную парочку, отправившуюся на прогулку. По
безмолвному соглашению оба облеклись в броню холодности. Восемь долгих
дней они крепились, а на девятый не выдержали. И в тот же день вечером его
спутница, особа интеллигентная, сочла своим долгом оповестить об этом мужа
и всю группу партизан. Бомаска вызвали и потребовали от него честного
признания. "Это нечаянно вышло", - мог бы он сказать в качестве
единственного и, по его мнению, вполне законного оправдания. Ему дали
нагоняй. Муж потребовал, чтобы жена выбирала между ним и любовником, хотя
жена вовсе не собиралась менять спутника жизни; но и она не посмела
сказать: "Это нечаянно вышло", ей даже на ум не приходили такие слова, она
была женщина интеллигентная. Она немножко поломалась, потом бросилась в
объятия вновь обретенного супруга. Гордясь своей сознательностью,
позволившей ему преодолеть чувство ревности как пережиток феодализма,
столь еще живучий в Италии, муж великодушно протянул обольстителю руку.