названия, вспомнить, где он их еще так ясно когда-то видел, - и тут же
прорвался сквозь грохот крик Уханова: он тоже смотрел на спину Чибисова с
изумленно-пристальным выражением.
Дав-вай!
серые, вдруг злобно оскалившие зубы комочки со спины Чибисова, выбрасывать
их из ровика в дым.
крикнул Кузнецов и мгновенно подумал, что хотел и мог приказать Уханову -
имел на это право - снять панорамы, то есть властью командира взвода
заставить выскочить его сейчас под бомбежкой к орудиям из спасительной
земли, сам оставаясь в ровике, но не смог этого приказать.
не прощу себе...".
окончательным, случайным, простым: несколькими метрами ближе или дальше,
зоркостью пикирующих со своего смертельного круга "юнкерсов" в этой
беззащитной и чудовищной пустынности целого мира, без солнца, без людей, без
доброты, без жалости, до невыносимого предела суженного в одном ровике,
подталкиваемого разрывами от края жизни к краю смерти.
Почему я боюсь умереть? Я боюсь осколка в голову?.. Где Дроздовский?..
Уханов знает, что я готов приказать... Черт с ними, с прицелами! У меня не
хватает сил выскочить из ровика... Готов приказать, а сам сидеть здесь. Если
выскочу из ровика, ничто не будет защищать. И - раскаленный осколок в
висок?.. Что это, бред?"
толкнул клубящуюся наволочь черного дыма в лицо, и Кузнецов закашлялся - его
душило ядовитостью тола.
- с шапки ссыпались комки грязного снега, - странно посмотрел на надсадно
кашляющего Кузнецова и, блеснув стальным зубом, прокричал, как будто оба
были глухие:
гари. Я забыл и вдохнул ее ртом. Запах горелого чеснока и железа. Впервые я
почувствовал этот запах в сорок первом. И запомнил на всю жизнь... Какие
могут быть еще платки? Только вот грудь выворачивает, болит от кашля. Воды
бы, воды бы холодной глотнуть...".
Нужно снять прицелы! Раскокошит ко всем чертям! Непонятно, когда это
кончится?
ее плотнее на лоб, уперся рукой в дно ровика, чтобы встать, но сейчас же
Кузнецов остановил его:
- к первому, я - ко второму! Снимем прицелы!.. Ты - к первому, я-ко второму!
Ясно, Уханов? По моей команде, ясно? - И, насилу сдерживая кашель, тоже
подтянул ноги, чтобы легче было встать.
лоб шапки смотрели, сощурясь, в небо. - Сейчас...
завершился очередной круг бомбежки. Метельные круговороты жаркого дыма несло
из-за бруствера. "Юнкерсы", поочередно выходя из пике над берегом,
выстраивались в круг, в эту непрерывную небесную карусель, заходя над степью
выше клубящейся черноты. Впереди и сзади за рекой горела огромным пожаром
станица, бегущее по улицам пламя сталкивалось, перекручивалось; обрушивались
кровли, выбрасывая в небо раскаленные тучи пепла и искр, лопались,
выстреливали стекла: на околице пылало несколько исковерканных осколками
автомашин, не успевших уйти в укрытие. Узкими ручейками стекал по откосу к
реке и горел бензин. Над батареей, над берегом, над пехотными траншеями
траурной завесой переваливался сгущенный дым.
моторов вновь заходивших за дымом на бомбежку "юнкерсов", скомандовал:
через бруствер огневой позиции первого орудия, побежал по черному от гари
снегу, по радиально разбрызганной от воронок земле ко второму орудию, откуда
донесся чей-то крик:
дыма, везде комья подпаленного, выброшенного разрывами грунта, везде темный
снег и земля: на брезентовом чехле орудия, на казеннике, на снарядных
ящиках. Но панорама была цела, и Кузнецов, кашляя, задыхаясь, лихорадочными
пальцами стал отсоединять ее, оглядываясь на ровики, откуда поднялась и
пропала чья-то голова круглой тенью в дыму.
со снарядами высовывалась голова в косо державшейся на одном ухе засыпанной
землей шапке. Голова покачивалась на длинной шее, выпуклые глаза мерцали
возбуждением, призывом - это был командир второго орудия младший сержант
Чубариков.
стрелять?
Раненый он...
к нам прибежал!
гигантская карусель "юнкерсов" сомкнулась кольцами над степью - и,
перескочив нишу, спрыгнул в ровик, сунул панораму в грудь Чубарикову. Тот
схватил ее, заморгав как тушью нарисованными ресницами, и стал заталкивать
панораму за пазуху.
насколько можно вжимаясь в стены, сидели, с торопливой ненасытностью куря
толстые цигарки, пожилой, с седыми висками, наводчик Евстигнеев и два
человека из расчета в извоженных глиной шинелях. Здесь же были не успевшие
уйти к лошадям ездовые Рубин и Сергуненков. Оба молчаливо-угрюмые, оба
напряженные, смотрели в одном направлении. Там, куда смотрели они, в конце
ровика полулежал мелово-бледный парень в маскхалате, с откинутым капюшоном,
без шапки; в цыганских курчавых волосах забился вперемешку с землей снег, в
округленных глазах - боль, узкие скулы стянуты желваками. Левый набухший
кровью рукав маскхалата и телогрейки был располосован до плеча финкой,
воткнутой в землю возле ног. Парень, перекосив рот, мертвенно-синими,
перепачканными в крови пальцами неловко перетягивал бинтом индивидуального
пакета предплечье, скрипел зубами:
все моталась из стороны в сторону на длинной шее, будто он вытряхивал из
ушей попавшую туда воду. - Что стоите? Сделайте перевязку!
ладонь, в плевке погасил цигарку, а окурок сунул за отворот шапки. -
Разве-едчик, вишь ты, сам с усам! Куда там - гонор! Не подступись! Орет на
всех, как психовой!.. Разве-едчик!..
ломким голосом заговорил Сергуненков, с выражением изумления и
доказательности возводя на Кузнецова детские голубые глаза, - а он... ну,
ровно бешеный какой... идет, качается, кричит что-то... ввалился потом...
весь в крови. Командир дивизии ему нужен. Из разведки он...
Сергуненкова, выговорил Рубин, обратив свое квадратное коричневое лицо к
разведчику, который, вероятно, ни слова не слышал из разговора, все упорнее
натягивая на предплечье соскальзывающий бинт. - Документы у него надо строго
проверить!.. А что? Может, из совсем другой разведки...
солдатами к разведчику, резко сказал: - Дайте бинт, помогу!.. Откуда? Один
вернулись?
предплечья, угольно-черные бешеные глаза всверлились в пространство над
ровиком, в уголках губ закипела пена, и сейчас, вблизи, заметил Кузнецов
тонкие струйки крови, засохшие на мочках его ушей. Он был, видимо, контужен.
оскалясь, заговорил взахлеб: - К командиру дивизии меня надо, понял? К
полковнику меня... Чего, как на бабу, уставился? Из поиска я, из дивизионной
разведки, понял? К полковнику... звони, лейтенант! Чего глядите, сволочи?
Потеряю сознание - и хана!.. Сознание потеряю!.. Понял, лейтенант? - И из
злых глаз его покатились слезы боли.
пуговицы телогрейки, пуговицы гимнастерки, окровавленными пальцами зацарапал
ключицы, выступавшие над застиранным морским тельником.
Георгиев - моя фамилия. Звони, сказать я ему должен!..
пожилой наводчик Евстигнеев.