Чтение 31–й страницы книги ~Не стреляйте в белых лебедей~

вновь разыскать утерявшую паспорт жену:

-- Знаешь, у Марины ребенок.

Он все-таки разыскал ее. Написал письмо на домашний адрес, и в ответ на
вопрос, не его ли это ребенок, получпл ровно три слова:

"Все может быть".

И вот теперь ему надо было знать правду, как никогда. Знать, кто он:
муж или не муж, отец или не отец, свободен или не свободен. Но насмешливый
цинизм ее ответов выводил Чувалова из равновесия, и он только писал письма,
рвал их и писал снова.

А сейчас он боялся потерять Нонну. Здесь было кого терять, и поэтому
Юрий Петрович никак не мог решитьься сесть в поезд и приехать к ней.
Приехать означало решить: да или нет,-- а так оставалось еще, спасительное
"может быть". А тут как раз из Москвы прибыл большой начальник, и Юрий
Петрович обрадовался, потому что никуда не мог поехать. Три дня он вводил
начальство в курс дела, а потом вдруг затосковал и неожиданно для себя
объявил:

-- Тут интересного для тебя мало: леса в основном вторичные. А вот возле
Черного озера сохранился еще любопытный массивчик.

Сказал и испугался: вдруг согласится?

-- Опять комаров кормить?

-- Комаров нет: мошка появилась.-- Юрий Петрович с удивлением обнаружил,
что уговаривает.-- А массив интересен с точки зрения естественного биоценоза:
как раз твой конек.

-- Ладно, уговорил,-- сказал начальник, и Юрий Петрович расстроился.

Прибыв в поселок, Чувалов представил начальство местным властям и
побежал к Нонне Юрьевне. Сочинял на бегу горячие речи и не сразу поверил
глазам, увидев на знакомых дверях амбарный замок. Потрогал его рукой,
походил вокруг и пошел к директору школы.

-- В Ленинграде Нонна Юрьевна. Три дня как уехала.

-- Когда вернется?

-- Должна двадцатого августа, но...-- Директор вздохнул.-- Аналогичный
случай был в позапрошлом году.

-- Что вы говорите?

-- Ее предшественница тоже уехала повидаться с мамой, а прислала
заявление с просьбой "по собственному желанию".

-- Не может быть!

-- Все может быть,-- философски сказал директор.-- Конечно, Нонна Юрьевна
-- педагог серьезный, но ведь и Ленинград -- город серьезный.

-- Да, да,-- тихо сказал Юрий Петрович.-- Адреса мамы не знаете?

Записал адрес, рассеянно пообещал директору дровишек для школы и уже
без всякого интереса повел большого начальника в заповедный массив.

-- Пешком поволок,-- ворчал начальник, не без удовольствия шлепая босиком
по лесной дороге.-- И спать, наверно, на лапнике заставишь? Бирюк ты,
Чувалов, недаром до сих пор бобылем живешь.

-- Оставь это! -- вдруг заорал сдержанный Юрий Петрович.-- Привыкли треп в
кабинетах разводить!

-- Нет, ты настоящий бирюк,-- сказал, помолчав, начальник.-- Самая пора
тебе в министерство. Между прочим, как инспектирующий, могу там доложить о
полном порядке в твоем хозяйстве. Лес ухожен, порубок не видно. Нет, знаешь,
Юра, мне нравится. Ей-богу, нравится.

Юрий Петрович хмуро молчал. Впрочем, начальник замолчал тоже,
наткнувшись на солидных размеров щит, сбитый из струганых досок. На щите
были выжжены стихи:

Стой, турист, ты в лес вошел,

не шути в лесу с огнем,

лес -- наш дом, мы в нем живем.

Если будет в нем беда, где мы будем жить тогда?

По бокам щита раскаленным гвоздем были выжжены зайцы, ежи, белки, птицы
и большой лось, похожий на усталого Якова Прокопыча.

-- Толково,-- сказал начальник.-- Твоя инициатива?

-- Еще чего! -- сказал Юрий Петрович.-- Сам удивляюсь, когда он все успел.

-- Кто?

-- Лесник мой. Егор Полушкин.

-- Любопытно,-- сказал начальник.-- Это я сниму. И полез за фотоаппаратом.
Чувалов усмехнулся:

-- Пленки не хватит.

К вечеру они добрались до Егорова шалаша. Начальник переписал по дороге
все Колькины сочинения и растратил всю пленку.

-- Значит, ты автор? -- допрашивал он Кольку.-- Молодец! Поэтом будешь?

-- Не-а.-- Колька застеснялся.-- Лесничим. Как Юрий Петрович.

-- За это ты вдвойне молодец, Николай!

Утомленный и немного обеспокоенный вниманием большого начальника, Егор
тихо отодвигался от костра.

Чувалов был хмур, но Егор не обращал на это внимания. Его занимал
незнакомый начальник, и он все думал, не допустил ли где промашки.

-- В Москве бывал когда, Егор Савельич?

-- В Москве?--Егор не умел так быстро перестраиваться.-- Чего там?

И Юрий Петрович с ходу поведал Егору печальную историю своей семенной
жизни. Егор слушал, сокрушался, но ему все время мешало смутное упоминание о
Москве. Поэтому он и переспросил:

-- Ну, дык, она-то в Москве?

-- Эй, заговорщики, уху хлебать! -- весело окликнул начальник.

Через неделю из Москвы пришел официальный вызов. Лесник водоохранного
массива Егор Полушкин приглашался на Всесоюзное совещание работников лесного
хозяйства за особые, видать, заслуги, поскольку |в лесниках ходил без году
неделю.

-- Слона погляжу, сынок,-- сказал Егор.

-- Слона глядеть -- невелик прибыток,-- проворчала Харитина.-- Ты главный
ГУМ погляди: люди денег собрали и список составили, кому чего нужно.

Никого на Егоровых проводах не было, только Яков Прокопыч. У того своя
просьба:

-- Докладывать придется -- про лодочную станцию не забудь, товарищ
Полушкин. Пригласи вежливо: мол, удобства, вода мягкая, лес с грибом. Может,
кто из центра оживит нашу окрестность.

Совсем уж к поезду собрались -- Марьица. Засветилась улыбкой еще сквозь
двери:

-- Ах, Егор Савельич, ах, Тинушка! В Москву ведь, не в область.

-- Совершенно согласен,-- сказал Яков Прокопыч.

Но не Яков Прокопыч Марьице сейчас был нужен. Она с Егора Полушкина, с
бедоносца божьего, глаз масленых не сводила.

-- Егор Савельич, батюшка, тайно я тебе кланяюсь. И от мужа тайно и от
сына тайно. Спаси ты нас, Христа ради. Угрозыск ведь Федора-то Ипатыча
таскает. По миру ведь закруглить грозятся.

-- Закон уважения требует,-- строго сказал Яков Прокопыч.

Егор промолчал. А Марьица заплакала и сестре в плечо уткнулась.

-- Пропадаем!

-- Скажи ты начальнику какому, Егор,-- вздохнула Харитина.-- Родня ведь.
Не сторонние.

-- А кто меня спросит? -- нахмурился Егор.-- Велико ли дело -- лесник в
Москву приехал.

Как ни плакала Марьица, как ни убивалась, ничего он больше не сказал.
Взял чемодан -- специально для Москвы самый большой купили,-- попрощался,
посил перед выходом и пошел на вокзал. А Марыща домой побежала.

-- Ну, что обронено? -- спросил Федор Ипатыч.

-- Отказал он, Феденька. Гордый стал больно.

-- Гордый? --И желваки по скулам забегали.--Ну, добро, если гордый. Добро.

А Егор сидел у окна в вагоне, и колеса стучали: в Москву! в Москву! в
Москву!..

Но пока не в Москву, правда, а в областной центр, на пересадку. И как
раз в это время из областного того центра другой поезд отходил: с Юрием
Петровичем у вагонного окна. И колеса тут по-иному стучали: в Ленинград! в
Ленинград! в Ленинград!..
20

Не обнаружив в областном городе Юрия Петровича, Егор сразу утратил всю
гордость и сел в московский поезд очень растерянным. Правда, билет ему
Чувалов взял заранее и оставил в гостинице, где Егору этот билет и вручили с
сообщением, что сам Чувалов отбыл в неизвестном направлении.

Впервые Егор ехал в купейном вагоне, где из бережливости не стал брать
постель. Попутчики попались солидные, о чем-то калякали, но Егор разговора
не поддерживал. Он не получил последних напутственных указаний от Юрия
Петровича, и ому было не до разговоров. И ночь почти не спал и мыкался на
голом тюфяке, опасаясь ворочаться, чтобы никого не разбудить.

К утру он весь занемел и прибыл в столицу в окостенолом состоянии.

Однако его опасения оказались преждевременными: в Москве Егора
встретили и определили в гостиницу. Вам, вероятно, придется выступить в
прениях,-- сказал встречавший его молодой человек, когда они прошли в номер.

-- В чем?

-- В прениях.-- Молодой человек достал бумагу, положил на стол.-- Мы
подготовили для вас кое-какие тезисы. Ознакомьтесь.

-- Ага,-- сказал Егор.-- А зоопарк далеко?

-- Зоопарк?--недоверчиво переспросил молодой человек. -- По-моему, метро
"Краснопресненская". Завтра в десять утра ждем в министерстве.

-- Загодя приду,-- заверил Егор.

Встречавший ушел, а Егор, наскоро перекусив в буфете, расспросил, как
проехать до станции "Краснопресненская", и не очень уверенно спустился на
эскалаторе в метро.

В зоопарке он подолгу задерживался перед каждой клеткой, а перед
слоновником замер. Вокруг менялись люди, приходили, смотрели, уходили, а
Егор все стоял и стоял, сам себе не веря, что видит живого слона, Правда,
слон этот не ходил по улицам, а стоял в крепко огражденном вольере, но вел