часового, - прикажите развязать. Я тоже буду драться.
повернулся к амбразуре, и тут же отпрянул от нее -
инстинктивно. Так близко были немцы. До головной машины - не
больше трехсот метров.
Режь!
мост двигался второй танковый полк.
средних танка; как и раньше, их прикрывал чуть поотставший
тяжелый. Он казался непропорциональным; каким-то горбатым,
набычившимся животным. Танкист на его башне сидел совсем
снаружи, только ноги свисали в люк. Танкист был без шлема, со
значками (а может, это были ордена?) на груди - слева и
справа; он курил трубочку и смотрел на холм. Впечатление было
такое, что он смотрит прямо в амбразуру. Тимофею, хотя он
смотрел не в стереотрубу, а просто так, даже показалось на
миг, что немец и он встретились глазами; это произошло помимо
воли, разум тут был совсем ни при чем: вдруг глаза их
оказались совсем рядом, словно расстояние, что их разделяло,
необъяснимым образом потеряло свою власть. Они смотрели друг
на друга, Тимофей ощутил внутри пустоту и замер. Мысли
исчезли, и утратился контроль над временем. А затем горизонт
стал сжиматься сразу с обеих сторон; Тимофей будто проснулся,
но делать резких движений все же не рискнул, только скосил
глаза - и увидел, как стоявший рядом Залогин, тоже весь
оцепеневший, медленным вращением рукоятки механизма сдвигает
створки амбразуры.
наводчик сидел в креслице, прильнув к дальномеру, крутил
ручки. Даже наушники успел зачем-то напялить.
дырка под сашше.
Там их и прихватим. - Он почувствовал, что кто-то стоит сзади,
повернулся, досадуя, что приходится терять такие важные
секунды. Это был часовой. Он разминал кисти - каждая была с
половину хорошей лопаты. И ни ростом, ни в плечах не уступал
самому Тимофею. Но в красивом лице парня, особенно в выражении
его глаз что-то не понравилось Тимофею сразу; однако
присматриваться, разбираться в своих ощущениях времени не
было. Подавив досаду, Тимофей спросил:
бронебойные. Пока не получишь другого приказа. Одни
бронебойные. Разберешься?
совсем приблизилась. Головной танк - лобастый, упрямый, -
покачиваясь катил по серебряной ленте, жевал гусеницами
собственную черную тень. Тимофей подправил настройку
стереотрубы, определил: до линии огня еще метров пятьдесят;
успеваем. А где же хвост колонны? Второй танковый полк уже
больше чем наполовину был на этом берегу, однако все новые и
новые танки выползали из мрака ущелья. Ладно, что откусим, то
и наше. Не подавиться бы...
что Залогин вынимает из подъемника снаряд. Засуетился
Страшных, с непривычки замешкался, наконец торопливо лязгнул
затвор.
мгновение, когда Тимофей своею командирской волей мог
остановить судьбу и отменить атаку. Интересно: как бы
сложилась их жизнь? И сложилась ли? Вспоминали бы они об этом
мгновении - последнем, за которым лежала пропасть?.. Но
Тимофей даже не подумал, что это последний их шанс остановить-
ся. Он увидел: пора, и закричал:
такое, что сидели в железной бочке, а кто-то знал это,
подкрался и вдруг ахнул от всего сердца - сколько в нем только
силы наскреблось - ломом. Или еще было похоже, что это здесь,
внутри каземата, рванул тяжелый снаряд.
мгновений, и потому прозевал разрыв снаряда; а когда смог
наконец видеть, первое, что ему подумалось: мимо. Головной
танк катил, словно ничего не произошло, к спасительной границе
мертвой зоны - к водостоку. Но затем выяснилось, что движется
он один, а колонна останавливается, теснясь, сжимаясь, как
гармоника. Останавливается, потому что стоит второй танк.
Стоит - и все... Тимофей долго всматривался, пока увидел
маленькие язычки пламени; а потом как-то сразу, будто в танке
какую-то дырочку открыли, из него повалил густой жирный дым.
долиной, и даже дым не мог его замутить; пока не мог.
уже достигли мертвой зоны или по крайней мере стоят на ее
границе, они и держались бы соответственно. Но пока им было
ясно одно: противник напал на колонну, а они неосторожно
оторвались от своих и подставляют себя под огонь. И танк
попятился. Он поднял пушку, навел ее на вершину холма, но не
стрелял, должно быть еще не видел цель. Он отползал медленно.
В этом движении не было страха - лишь мера предосторожности.
Он только хотел соединиться со своим батальоном, который уже
разворачивался, готовясь к бою: несколько танков
рассредоточились влево от шоссе, несколько - вправо. Колонна
осталась на дороге; ждала, когда передовой батальон сметет
преграду и расчистит путь для дальнейшего движения согласно
приказу.
Чапа.
верткий. Токечки, думаю, гоп, а он уже драла дал.
покажешь, як отое роблять?
еще раз?
Там, на шоссе, отползающий танк должен был покрыть последние
два десятка метров, но в стереотрубе это расстояние умещалось
целиком сразу. Тимофей чуть-чуть подрегулировал резкость, хотя
и это было не обязательно, и, чтобы как-то убить оставшиеся
секунды и не жечь понапрасну нервы, шептал: "Ладно...
ладно..." - и смотрел, как шевелится (шалят нервишки у
немца!), целится прямо ему в лицо все еще молчащее (ждут
второго выстрела, чтобы точно засечь дот) дуло танковой пушки;
как уплывают под броневые крылья отполированные дорогой траки;
как командир танка то высовывается из башни и смотрит в
бинокль на вершину холма, то что-то говорит вниз, наверное,
пушкарю... то бишь, как он у них называется? - да!
стрелку-радисту, вот кому.
различает в приоткрытой амбразуре танка, но это было уж вовсе
невероятно; чтобы убедиться точно, хотя ему это было и не
нужно вовсе, Тимофей стал всматриваться в темный срез
амбразуры и чуть не прозевал момент, когда танк стал огибать
горящую машину.
костях, в каждой клеточке тела - взорвался гром, словно это и
не снаряд был вовсе, а само пространство раскалывалось на
куски. Но теперь Тимофей был готов к этому, и не зажмурился
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Смоленский Вадим
Перумов Ник
Орлов Алекс
Орловский Гай Юлий