его по имени, но он не мог поднять головы, посмотреть, ответить ему. Он
один лежал на спине в пустынном поле, и гигантские бесформенные глыбы,
нависая, шевелились, тяжело скапливаясь, жестко и душно сдавливали его. Не
было сил двинуть прижатыми к земле руками, столкнуть их с груди, эти тяжко
вжимавшие его в землю глыбы, сквозь которые раскаленно вонзался тоненький
голос, мольбой дрожавший в его ушах.
голом осеннем поле, среди которого он лежал один, придавленный,
обессиленный, кто мог звать его, когда никого нет. Но он ведь видел
когда-то узкую щель над землей - она зловеще и сумеречно уходила до конца
земли, плоской, как пустыня, до горизонта.
тяжестью, давило на грудь, на горло, и потом бесформенные, имеющие в своей
глубине огромные человеческие руки-глыбы поволокли его, переворачивая, как
осенний лист ветром, по полю, подальше от жалобно зовущего голоса - к краю
земли, где над черным провалом холодно клубился туман.
воздуха в груди, невозможно было его вдохнуть.
упорнее и ближе подвигали к бездонной пропасти, дышащей ледяным холодом
ему в голову, и голова уже свесилась в этот холодный дымящийся провал, так
что край земли жестко, больно впивался в его плечо. А бестелесные багровые
глыбы стояли над ним, и какие-то вспышки высекались на низком сером небе.
бескрайнем осеннем поле нескольких людей без выражения лиц, без жизни, без
силы в переступающих ногах. Они далеко друг от друга замедленно шли к
нему, немо раскрывая рты; они, эти люди, видимо, готовы были помочь. Они
не замечали друг друга, но шли к нему, и он не по лицам, а по одежде
догадался, узнал, кто они. Это были его мать и возле шел Валерий, странно
похожий на Алексея, и рядом был еще кто-то, весь белый и вместе
траурно-черный, у всех у них не было лиц.
было?.. Зачем же он хочет мне помочь?.." - думал он с какой-то мучительной
и умиленной до слез радостью, видя, как Греков, траурно-черный, с палкой,
своей старческой походкой и беззвучно плача, тоже идет к нему; и он,
напрягаясь, ждал всех их и теперь хорошо понимал, что они пришли искать
его.
услышали его.
грозно и враждебно клубящимися глыбами. Они протягивали руки. Они не
знали, что делать, они беспомощно звали его. "Еще один шаг! Последний шаг!
- жалобно умолял он. - Помогите мне!.."
разъединяли его и их, и тогда он окончательно понял: они не услышат его и
уже не помогут ему. Но в эту секунду он еще понял и другое, и это другое
было похоже на мелькающие лучезарно-вишневые блики, краски не то заката,
не то какой-то сказочно яркой и тихой воды, где он видел самого себя, и с
неуловимой отчетливостью видел он, пытаясь запомнить, как в бреду, свои
будущие действия, поступки, слышал свои слова, которые должен был сказать
матери, Алексею, Грекову, но которые не сказал, потому что раньше не мог
это точно и твердо ощутить, увидеть, услышать это в себе. И, все дальше
подталкиваемый в пропасть, он закричал, застонал, летя в пропасть, и с
предсмертным ужасом увидел в последний момент незнакомое, будто спящее
лицо Валерия, уткнувшееся лбом в окровавленные руки.
своего стона Никита пришел на минуту в ясное сознание.
доносились до него. Серый сумрак рассвета стоял над ним, и нечто
беспредельно серое, огромное, как небо, уходило в высоту, двигалось перед
глазами дымными глыбами; он не мог повернуть голову, чтобы охватить
взглядом это серое, непонятное, огромное.
но лишь застонал жалобно, и сразу кто-то, всхлипывая, задыхаясь, бормоча,
забегал вокруг него, потом, хрипло дыша, низко наклонился - белое и чужое,
с трясущимся подбородком лицо, с обезумело остекленелыми глазами
заколыхалось над ним, и колыхался, вскрикивал из тишины этого серого неба
рыдающий шепот:
Пропа-ал!.. Все мне теперь! Шофер я... из Можайска. В колонне и ехал...
Заснул я. Ты жив, жив ты?..
случившегося, все вспомнив, глядя наполненными ужасом глазами в это
обезображенное отчаянием лицо, Никита снова застонал, не в силах поднять
головы, задвигал бровями, мускулами лица, стараясь найти взглядом то, что
должен был увидеть, прохрипел еле слышно:
же? Как же это?..
несвязно бормоча, тенью закачался посреди нескончаемого неба, водянистого
сумрака. И по звукам его прерывистого всхлипывания, по плачущему
бормотанию Никита, напрягая шею и голову, стал искать его взглядом, все
ожидая найти то, что искал.
безумно бегая вокруг чего-то черного, мокрого, искореженного, торчащего в
рассветное небо углами железа. - Дружок твой? Дружок?..
и то, что будто пытался поднять и робко, в страхе трогал руками этот
человек, было не Валерием, а кем-то другим - незнакомым, страшным в своей
неподвижности и молчании, с застывшим, окровавленным лицом и руками,
мертво прижавшимся щекой к расколотому щитку приборов.
суетясь возле темной массы железа, и сумасшедше оглядывался на Никиту, то
прикасаясь рукой к голове, волосам Валерия, то бессмысленно пытаясь
вытащить его за плечи из исковерканного невероятной силой кузова. - Что же
это, а? Что же это, а? Твой дружок...
всей силы Никите, но он заплакал, задохнулся от резкой боли в сердце,
застонал, в тоске ворочая голову по холодной, колющей щеки траве.
14
крыльях. Он не знал, зачем это делает.
затем грудью лег на горячий капот и, стиснув зубы, замер так.
безвыходно, это не укладывалось в его сознание. Даже в приемной, увидев
наигранно, привычно успокаивающее лицо дежурного врача, услышав его мягкий
баритон, он еще сам себе сопротивлялся и не поверил полностью; и, не теряя
веры, цеплялся за паузы, за неопределенные интонации в сдержанных
объяснениях вызванного потом хирурга, которого он тоже хотел немедленно
увидеть, чтобы полностью выяснить, есть ли надежда. Но вызов вчера в
милицию, и вторичное посещение больницы, и подробности, которые стали
известны, неопровержимо и ясно объяснили ему: никакими силами ничего
нельзя изменить, предупредить, сделать иначе.
сжимая тряпку, и опять провел ею ненужно по капоту. Он оттягивал время -
знал, о чем его спросят.
испуганный голос:
Дина стояла возле; в ее растерянных глазах, в их глубине блестели зрачки;
и она зачем-то торопила его упавшим от ожидания несчастья голосом:
Почему ты так смотришь? Что?..
надежда? Почему ты так смотришь?..
успокаивающе положил руку на ее подавшееся плечо.
выживет. Его спасло то, что толчком выбросило в дверцу. Но Валерий...
с мольбой заговорила Дина и даже порывисто привстала на цыпочки, в
каком-то исступлении прижалась к нему. - Алеша... Там он... У нас, -
проговорила она и отстранилась, со страхом озираясь на окна дома. - Он сам
пришел. Он ждет тебя час.
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Жюль Верн
Маккарти Кормак
Глуховский Дмитрий