вышли из-под его пера в два последующих десятилетия. Итог (если -- опять же
-- не считать "Баллады") почти нулевой. Уайльд ушел в прозу и драматургию, в
лекции, афоризмы и просто в жизнь, от которой старался все-таки получить
максимум удовольствия. Поэт же Оскар Уайльд, автор "Хармида" и "Пантеи" умер
во время безобразного оксфордского голосования.
Уайльд, для бессмертия более чем достаточно, -- для сравнения сообщим, что
все целиком наследие Франсуа Вийона составляет около трех с половиной тысяч
строк. При внимательном чтении полного собрания стихотворений Оскара Уайльда
приходится лишь горько пожалеть о том, что неуспех "Стихотворений" 1881 года
отбил охоту у автора писать стихи и добиваться всемирного признания в этой
области. Наверное, это и невозможно было для ирландского приемыша
викторианской Англии, -- может быть, сыграло свою роль и то, что матушка
Уайльда тоже стихами баловалась и безуспешность ее поэтических попыток, а
заодно и ее экстравагантное поведение в свете, неизбежно проецировались на
его собственный не-успех.
Грея" и "Кентервильское привидение", если бы не культ эстетской фигуры
Уайльда, мы бы сейчас, ровно сто лет спустя после его смерти, о книге 1881
года вместе с гениальной "Новой Еленой" просто не вспомнили бы -- мы не
знали бы о поэте, как не знали в Англии девятнадцатого века даже имени
величайшего из английских поэтов века восемнадцатого -- Кристофера Смарта,
проведшего годы в Бедламе и открытого читателям сперва престарелым Робертом
Браунингом, а потом дотошными компаративистами нашего времени. Когда дело
доходит до способности прозевать поэта, то у туманного Альбиона конкурентов
в Европе просто нет. Шестьсот лет ждал своего восстановления в правах
английского поэта герцог Карл Орлеанский. Триста лет -- каноник Томас
Трэхерн. Господи прости, но ведь и актер Шекспир... Тут хочется умолкнуть,
дабы не поминать всуе того, о чем благоразумные люди диспутов не ведут. В
конце концов, не обязаны в Лондоне любить инородцев -- француза Карла
Орлеанского, валлийца Томаса Трэхерна, ирландца Оскара Уайльда...
значение. Когда распадается империя, то в наследство преемникам остается
множество государств, да и множество литератур, объединенных общими корнями
и общим языком: на наших глазах в ХХ веке то же самое происходит и с русским
языком, и с русской литературой. Неприятие Байрона ли, Уайльда ли в родной
стране -- это ее личное дело. Количество почитателей того и другого у
современников в одной лишь России всегда было огромно. Другое дело, что
писатель, воспринятый через призму перевода -- пусть даже очень хорошего --
становится немного не самим собой. Но зато каждое поколение имеет
возможность и прочесть чужого классика заново, и даже заново перевести.
произведение, как это происходит регулярно с "Гамлетом", "Чайльд-Гарольдом"
или "Алисой в стране чудес". Три четверти поэтического наследия Оскара
Уайльда переведены на русский язык впервые, да и комментарий пришлось
создавать собственный -- "импортировать" оказалось почти нечего, а для
переиздания подошло весьма немногое. Пять бессмертных "пространнейших" поэм
никто, насколько нам известно, до сих пор даже и не посягал переводить. Но
это скорей норма: нет русской книги Данте Габриэля Россетти, нет русской
книги Суинберна, единственная книга Роберта Браунинга -- сущий конфуз, а
ведь эти, условно говоря, поэты-прерафалиты, определенно создали и больше
Уайльда, и место их в пантеоне английской поэзии куда почетней. Давным-давно
потеряли счет прибылям издатели художественных альбомов, в которых извлечена
на свет Божий из пыльных запасников живопись прерафаэлитов, -- в первую
очередь, кстати, того же самого Данте Габриэля Россетти. Где их стихи, кроме
как в Англии?..
обычае. Из этого не следует, что прежние творцы непременно обречены на
забвение (как не следует и того, что все из забвения непременно выйдут).
Есть традиция поминать классиков по юбилеям. Печальный юбилей -- сто лет со
дня смерти Оскара Уайльда -- выпал на год двухтысячный от Рождества
Христова.
Уайльдом -- она, по воле Аполлона, оказывается перенесена на небо и
превращена в созвездие. Для поэтической звезды Оскара Уайльда, видимо,
наступило время такого преображения: если не на реальный небосвод, то на
небо поэзии ныне водворяется никогда не угасавшая звезда, чей свет всегда
сиял, но лишь не привлекал внимания созерцающих, и уже теряют значение те
причины, по которым судьба этих стихов сложилась именно так, а не как-то
иначе.
-- то же можно, видимо, сказать и о поэзии. Так ли давно, всего лишь
четверть тысячелетия тому назад, в 1747 году сообщал русский поэт
А.П.Сумароков русскому читателю о том, кто таков есть Шекеспир: он с хорошим
знанием дела поведал, что это "англинский трагик и комик, в котором и очень
худого и чрезвычайно хорошего очень много". Может быть, те же слова можно
отнести и к поэту Оскару Уайльду.
не гласил: "Англия ждет, что каждый станет героем" Он гласил: "Англия ждет,
что каждый выполнит свой долг". <...> Так оно и должно быть.
англичан: его похоронили в Вестминстерском аббатстве. Но ни один знаменитый
английский писатель не шел за его гробом Как выразился великий нидерландский
историк по другому поводу, "так оно и должно быть": когда хоронят Гулливера,
лилипутам неуместно идти за гробом. Это не означает, что "отсутствовавшие"
-- Герберт Уэллс или Грэм Грин, к примеру, -- были во сто раз меньше
Киплинга в целом масштабе дарования. Но в отношении поэзии -- именно так. В
Вестминстерском аббатстве Англия хоронила своего величайшего поэта -- быть
может, самого большого с тех пор, как в 1674 году навсегда закрыл свои
слепые глаза Джон Мильтон. Современники обзывали Киплинга империалистом,
даже Осип Мандельштам в 1927 году писал о том, что у "Киплинга -- писателя
империалистической Англии -- почти всегда можно уловить в его рассказах о
животных нотки правящего класса". Но в искусстве действует древний закон:
часть всегда больше целого, поэтому Английская империя -- частью которой
был и Киплинг, и его творчество -- была всего лишь страной времен Киплинга.
Ибо Джозеф Редьярд Киплинг сам по себе был империей.
литературу, ну а если они рушатся слишком быстро, как империи Александра
Македонского или Наполеона, то от них по крайней мере остается миф, из мифа
-- в другом месте и в другом времени -- вырастает опять-таки великая
литература. А Киплинг, уроженец империи, родившийся "в глухой провинции, у
моря" (в Бомбее!), не был ни реалистом, как Голсуорси, ни модернистом, как
Элиот, -- он был последним великим английским романтиком. Романтизм --
неизбежный атрибут империи, особенно империи погибающей. Не зря первым, кто
взялся в англосаксонском мире восстанавливать доброе имя Киплинга-поэта,
был не собственно англичанин, а "репатриант", американец Т.С. Элиот. При
жизни Киплинга он ехидно обозвал самого молодого (по сей день, в сорок два
года!) лауреата Нобелевской премии "лауреатом без лавров". Через шесть лет
после смерти Киплинга он составил по своему вкусу "Избранное" из
стихотворений Киплинга, где писал:
могущественная способность наблюдения умом и всеми чувствами, маска
"шутника", а под ней загадочный дар провидца <...> дар столь
тревожащий, что, раз признав его наличие, мы уже на в силах распознать,
когда его нет, -- делают Киплинга писателем, которого нельзя до конца
постичь и масштабность которого невозможно преуменьшить <...>
великими стихами <...>. Я могу вспомнить ряд поэтов, создавших
великие поэтические произведения, и очень немногих, кто писал великие
стихи. Если я не ошибаюсь, позиция Киплинга в этой последней рубрике не
просто выдающаяся, она уникальна".
родине, и оказали на мировую литературу большее влияние, чем на
отечественную. Общеизвестен пример Эдгара По, которого англосаксы давно
числят по ведомству дурного вкуса, а в иных странах -- с легкой руки Шарля
Бодлера, первым принявшего темную гениальность Эдгара По и умножившего ее
"Цветы Зла", -- "Эдгар" почти икона. В частности, в России. Если отбросить
пропаганду советского времени, современный русский читатель, пожалуй, с
удивлением прочтет слова Сомерсета Моэма, сказанные о новеллистике Киплинга
(1952):
англичане достигали особенных высот <...>. Рассказ требует формы.
Требует сжатости. Многословие его убивает. Он зависит от построения. Не
допускает повисших в воздухе сюжетных линий. Должен быть законченным в своих
пределах. Все эти достоинства вы найдете в рассказах Киплинга той поры,
когда он достигал своих великолепных вершин, а в этом нам повезло: он
проделывал это из рассказа в рассказ. Редьярд Киплинг -- единственный автор
в нашей стране, которого можно поставить рядом с Мопассаном и Чеховым. Он
-- наш величайший мастер рассказа".
пропаганду, без конца ссылавшуюся на совершенно чужого ей (и почти не
издававшегося в СССР) Поля Валери, случайно обмолвившегося, что знает три