Чтение 31–й страницы книги ~Упадок и разрушение~

пропускала в камеру руку с куском хлеба и миской похлебки. После завтрака он
кое-как убирал камеру, мыл посуду и снова шил, пока колокол не призывал его
на молитву. В часовне он минут пятнадцать внимал мистеру Прендергасту,
который, по мере своих сил, богохульствовал, изощряясь над красотами
старинного английского Евангелия. Эти минуты, разумеется, навевали уныние,
как, впрочем, и следующий час, когда Поль должен был кругами ходить по
тюремному двору, сквозь асфальтовые трещины которого пробивались ростки
капусты. Некоторые арестанты имели обыкновение во время прогулки садиться на
корточки и, притворяясь, будто они завязывают шнурки, покусывать капустные
листья. Если кого-нибудь заставали за этим занятием, следовало суровое
наказание. Однако у Поля никогда не возникало желания полакомиться
капусткой. После прогулки вообще ничего не происходило, если не считать
обеда, ужина и обхода сэра Уилфреда. Дабы занять Поля в течение девяти
часов, закон предусматривал шитье почтовых мешков из дерюги. Арестанты,
сидевшие по соседству, были, судя по рассказам надзирателя, не совсем в
своем уме и с трудом успевали выполнить норму к тому времени, когда гасили
свет. Поль же обнаружил, что, ничуть не перенапрягаясь, может завершить
труды свои задолго до ужина, и проводил вечера в размышлениях или заносил на
грифельную доску мысли, которые пришли ему в голову за день.

"Глава 2"

"ИЗЫСКАНИЯ ЛУКАСА-ДОКЕРИ"

Сэр Уилфред Лукас-Докери, как уже можно было догадаться, сочетал в себе
честолюбие, ученость и неподдельный оптимизм в масштабах, редких для его
ведомства. С волнением грезил он о том времени, когда изыскания
Лукаса-Докери будут признаны поворотными в науке о тюрьмах, и не раз
мысленно повторял отрывки из исторических трудов будущего, в которых
встречались такие суждения: "Одним из немногочисленных важных событий во
время непродолжительного пребывания лейбористского правительства у кормила
власти было назначение сэра Уилфреда Лукаса-Докери начальником Блекстонской
тюрьмы. Деяния этого неустрашимого и зоркого мужа заслуженно считаются
краеугольным камнем современной пенитенциарной системы. Более того, не будет
преувеличением сказать, что никто другой не занимает такого выдающегося
места в истории социальных реформ текущего столетия... -- и так далее.
Впрочем, эти замечательные качества не спасали Лукаса-Докери от бесчисленных
столкновений с главным надзирателем.

Как-то раз, когда Лукас-Докери заперся в своем кабинете, чтобы
поработать над объяснительной запиской для тюремной инспекции (одним из тех
якобы незначительных документов, опубликование которых по выходе сэра
Уилфреда в отставку должно было подтвердить, что не кто иной, как он,
является первопроходцем в деле люминесцентного освещения тюрем), к нему
зашел главный надзиратель.

-- Скверные вести из переплетной мастерской, сэр. Мне сообщили, что у
заключенных завелась привычка есть клей, выданный им для работы. Клей,
говорят они, вкуснее баланды. Придется поставить в переплетную еще одного
надзирателя или подмешать в клей какой-нибудь гадости.

-- Клей питателен? -- спросил сэр Уилфред.

-- Не могу знать, сэр.

-- Взвесьте всех переплетчиков и доложите, если хоть один из них
прибавит в весе. Сколько раз вам повторять -- все факты должны быть собраны
до доклада!

-- Слушаюсь, сэр. Имеется просьба от заключенного "Дэ четыреста
двенадцать". Он уже отсидел месяц в одиночке и хочет еще.

-- Я не люблю, когда заключенные работают в камере. От этого они
становятся эгоистами. Кто такой этот "Дэ четыреста двенадцать"?

-- Получил длительный срок, сэр. Ждет перевода в Эгдон.

-- Я с ним лично побеседую.

Слушаюсь, сэр.

Привели Поля.

-- Если не ошибаюсь, вам угодно оставаться в камере, вместо того чтобы
пожинать плоды коллективного труда. Почему?

-- Так куда интереснее, сэр, -- отвечал Поль.

-- Возмутительная постановка вопроса! -- вмешался главный надзиратель.
-- Заключенного можно содержать в одиночной камере, только если он совершит
проступок в присутствии двух надзирателей, каковые этот проступок
засвидетельствуют. Так сказано в Правилах внутреннего распорядка.

-- Может быть, вы страдаете нарциссизмом? -- осведомился начальник
тюрьмы. -- Министерство до сих пор не откликнулось на мой запрос о штатном
психоаналитике.

-- Посадите его под особое наблюдение, -- посоветовал главный
надзиратель. -- Сразу станет ясно, нормальный он или нет. Помнится, бывали
случаи, когда под наблюдение сажали таких, что их и не примешь за психов.
Так просто, со странностями. За два-три дня они превращались в озверевших
маньяков. Полковник Мак-Аккер свято верил в этот метод.

-- Вы, вероятно, были очень одиноки, до того как к нам попали? Служили,
наверно, смотрителем маяка или пасли овец...

-- Нет, сэр.

-- Невероятно! Вот что, я хочу еще поразмыслить над вашим мучаем. Со
временем я вас вызову и дам ответ.

Поля отвели в камеру, но уже на следующий день он вновь предстал перед
начальником тюрьмы.

-- Я самым тщательным образом изучил вашу просьбу, -- сообщил сэр
Уилфред. -- Вообще-то, я решил использовать ваш случай в моей книге о
психологии преступления. Хотите послушать, что я о вас написал? "Случай Р.,
-- начал он. -- Довольно образованный молодой человек из приличной семьи.
Никаких преступных действий в прошлом. Осужден на семь лет тюремного
заключения за вербовку проституток. По окончании месячного одиночного
заключения Р. попросил и впредь не выводить его на общие работы. Меры,
предписываемые Правилами внутреннего распорядка: а) содержать под
наблюдением врача для исчерпывающего заключения о душевном состоянии
заключенного или б) принудить к труду совместно с другими арестантами, пока
заключенный не лишится этого почетного права, совершив проступок согласно
указанным Правилам.

Меры, предпринятые сэром Уилфредом Лукасом-Докери. Я определил, что Р.
отягощен мизантропическими тенденциями, вызванными чувством собственной
неполноценности в присутствии посторонних. Преступление Р. явилось попыткой
самоутвердиться за счет общества (ср. случаи Г. Д. и Ж.). В соответствии с
этим я попытался нейтрализовать психологическое торможение Р. как социальный
феномен, последовательно применяя следующие меры: на первом этапе Р.
совершал получасовые прогулки с другим заключенным, с которым ему
разрешалось вести беседы на ряд дозволенных тем (история, философия,
общественная жизнь и т. п.). Собеседники Р. выбирались среди заключенных,
чьи преступления не могли вызвать обострении в состоянии Р.". Дальнейших
этапов я пока не разработал, -- заметил сэр Уилфред, -- но, как видите,
отнесся к вашей просьбе внимательно. Вам, наверное, приятно будет узнать,
что благодаря этим заметкам о вас со временем узнает мировая наука. Отчего
бы случаю Р. из практики сэра Уилфреда Лукаса-Докери не стать примером для
грядущих поколений? Согласитесь, что это возвышает над повседневной
губительной рутиной!

Поля увели.

-- Заключенные с кухни жалуются, что не в силах работать с "Цэ двадцать
девять", -- сообщил главный надзиратель. -- У него на руках заразный лишай.

Не отвлекайте меня! -- возмутился сэр Уилфред. -- Я занят: работаю над
третьим этапом перевоспитания Р., то бишь "Дэ четыреста двенадцать".

В тот же день трудновоспитуемый Р. перешел на новый распорядок.

-- На выход! -- скомандовал надзиратель, открывая камеру. -- Возьми
шапку.

Тюремный двор, где обычно кружили заключенные, был пуст и безлюден.

Стой смирно! Я сейчас, -- сказал надзиратель и ушел.

Он вернулся в сопровождении плюгавенького человечка в арестантском
халате.

-- Вот тебе дружок, -- пробурчал надзиратель. -- А вот дорожка. Будете
здесь гулять. Касаться друг друга запрещается. Хватать друг друга за рукава
запрещается. Обмениваться предметами -- тоже запрещается. Разрешается:
ходить на расстоянии метра друг от друга и разговаривать про историю,
философию и смежные области. По звонку разговоры прекращаются. Ясно? Быстро
ходить нельзя. Медленно -- нельзя. Так велел начальник. И упаси вас бог
сделать что-нибудь не так! А теперь -- гуляйте.

-- Идиоты! -- сказал человечек. -- В шести тюрьмах сидел, но такой
глупости не видывал! Бред! Не поймешь, что творится. Что касается тюрьмы,
она может отправиться к чертям собачьим. Возьмите хотя бы священника. Носит
парик!

-- Надолго вас сюда? -- вежливо спросил Поль.

-- На этот раз нет. Не могли выдумать, в чем меня обвинить. "Полгода за
злостное бродяжничество". Выслеживали меня аж месяц, но так и не придумали,
к чему прицепиться. Вообще, полгода -- срок что надо. Понимаешь, что я имею
в виду? Встречаешь старых дружков, а потом выходишь на волю. Посидеть
полгода -- с нашим удовольствием, я не против. Меня тут знают, завсегда
поручают мыть лестницу. Сам понимаешь, надзиратели знакомые, поэтому чуть
прослышат, что я опять загремел, сразу придерживают это местечко для меня.
Найди с ними общий язык, и вот посмотришь в следующий раз, как к тебе станут
относиться.

-- Это что же, лучшая работа?

-- Ну, лучшая не лучшая, но для начала сгодится. Лучшая работенка --
мыть приемную. Этой работы ждут годами, если, конечно, не имеешь особых
заслуг. Встречаешь свежих ребят с воли, узнаешь новости, а кое-когда
поделятся табачком или подскажут лошадку, -- можно и на бегах сыграть. Ты
видел того парня, который моет приемную? Знаешь, кто это?