заговорили разом и с такой быстротой, что почти невозможно было установить,
что именно говорило каждое из них.
верещало другое. "Ну, хорошо, допустим Зензим... Сербелон... Бенангель...
Агария... французский раб Рикели... молодой эфиоп Фезака... но что касается
пошляка Бархатной Лапки... дерзкого Фадаэса... клянусь Брамой... призываю в
свидетели великого идола и гения Кукуфу... я их не знаю... у меня никогда не
было с ними никаких дел"...
камня в обратную сторону; едва прекратилось действие таинственного перстня,
как сокровища замолкли, и после произведенного ими шума наступило глубокое
молчание. Тогда султан поднялся и сказал, бросая грозные взгляды на наших
молодых вертопрахов.
которым вы никогда не имели чести и которые едва знают вас по имени! Откуда
у вас такая дерзость, что вы решаетесь лгать в моем присутствии? Трепещите,
несчастные!
такой крик, что он остановился.
заслуживаете, но предоставляю этим дамам, которых вы оскорбили, решить вашу
участь. Гадкие насекомые, теперь от них зависит раздавить вас или дать вам
жить. Говорите, сударыня, что вы прикажете.
возможно.
когда-нибудь позабудете, на каких условиях она вам подарена, клянусь душой
моего отца...
камергеров, доложивший, что актеры готовы начать представление. Этот
государь взял за правило никогда не задерживать спектаклей.
ее в ложу.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
СЕМНАДЦАТАЯ ПРОБА КОЛЬЦА.
целого ряда актеров. Из тридцати лиц, составлявших труппу, едва можно было
насчитать одного крупного актера и двух сносных актрис. Талантливые актеры
должны были применяться к посредственному большинству, и можно было
надеяться, что пьеса будет иметь некоторый успех, если позаботились о том,
чтобы приспособить роли к порокам комедиантов. Вот что называлось в мое
время быть опытным в постановках. Раньше создавали актеров для пьес, - в
описываемую эпоху, наоборот, создавали пьесы для актеров; если вы предлагали
драматическое произведение, в театре обязательно начинали разбирать,
интересен ли сюжет, хорошо ли завязана интрига, выдержаны ли характеры,
чиста ли и плавна ли речь; но если там не было роли для Росция{516} и для
Амиана - пьесу отвергали.
труппу в ее наличном составе, и в этот вечер в серале давали премьеру
трагедии. Она принадлежала перу одного современного писателя, который
пользовался уже давно таким успехом, что будь его пьеса сплетением
несуразностей, ей все равно аплодировали бы по привычке; однако он не ударил
лицом в грязь. Пьеса была хорошо написана, сцены умело построены, эпизоды
искусно расположены; интерес все возрастал, страсти развивались; акты,
логически вытекавшие друг из друга и насыщенные содержанием, оставляли
зрителя в неведении относительно будущего и удовлетворенным прошлым. Шел уже
четвертый акт этого шедевра; играли напряженную сцену, подготавливавшую
другую, еще более интересную, когда Мангогул, чтобы избежать смешного вида,
какой бывает у зрителей во время трогательных пассажей, вынул лорнетку и,
симулируя невнимание, начал разглядывать ложи; он заметил в амфитеатре одну
очень взволнованную даму, однако ее волнение имело мало отношения к пьесе и
было явно неуместно; немедленно же перстень был направлен на нее, и все
услыхали, посреди весьма патетического признания, задыхающийся голос ее
сокровища, которое обращалось к актеру с такими словами:
Ах!.. Ах!.. Нет больше сил...
партере распространился слух о том, что заговорило какое-то сокровище. - "Но
какое именно и что оно сказало?" - спрашивали себя. В ожидании более точных
сведений не переставали аплодировать и кричать: "Бис! Бис!" Между тем,
автор, находившийся за кулисами, опасаясь, как бы этот досадный инцидент не
прервал представления, в бешенстве посылал все сокровища к чертям. Сильный
шум не смолкал, и, если бы не почтение к султану, пьеса была бы прервана на
этом пассаже. Но Мангогул дал знак молчания, актеры возобновили игру, и
пьеса была доведена до конца.
велел наблюдать за сделавшим его сокровищем. Вскоре узнали, что актер должен
быть у Эрифилы; султан опередил его благодаря могуществу своего кольца и
очутился в апартаментах этой женщины в тот момент, когда докладывали об
Оргольи.
небрежно раскинулась на кушетке. Актер вошел с видом чопорным и вместе с тем
победоносным, самонадеянным и фатовским. В левой руке он вертел скромную
шляпу с белым плюмажем, а кончиком пальца правой руки изящно ковырял у себя
в носу, - жест весьма театральный, приводивший в восхищение знатоков. Его
поклон был галантен, а приветствие фамильярно.
Эрифилой, - вот вы каковы! Знаете ли, в этом неглиже вы прямо
очаровательны...
конечно, мог не знать всех обычаев...
место твоей роли, которое так меня взволновало в тот раз. Это место... да...
вот это именно... Как сообразителен этот плутишка!.. Но продолжай. Это меня
глубоко волнует.
взгляды и протягивала ему руку, которую дерзкий Оргольи целовал с самым
небрежным видом. Более гордясь своим талантом, чем своей победой, он
декламировал с пафосом; и его дама, взволнованная, заклинала его то
продолжать, то перестать. Мангогул, решив по выражению ее лица, что ее
сокровище охотно будет участвовать в этой репетиции, предпочел вообразить
конец сцены, а не быть ее свидетелем. Он покинул комнату и направился к
фаворитке, которая его поджидала.
последнее дело - актер, раб публики, гаер! Если бы против этих людей
говорило только их положение, - но ведь большинство из них безнравственны,
бесчувственны, в том числе и Оргольи - сущий автомат. Он никогда ни о чем не
думал, и если бы не учил ролей, может быть, и вовсе бы не говорил...
беспокоиться о созданиях, которые не стоят того. Пускай себе Палабрия
боготворит своих мартышек, Салика отдает себя заботам Фарфади во время
истерических припадков, Гария живет и умрет среди своих животных, и Эрифила
отдается всем гаерам Конго, - что мне до того! Ведь я рискую только дворцом.
Я чувствую, что мне надо отказаться от моих утверждений, и я уже решилась...
мнение, которое было у меня о моем поле. Мне кажется, я уже не вернусь к
нему. Государь, позвольте мне не принимать у себя женщин, по крайней мере,
две недели.
фаворитка, - а если у меня окажется избыток времени, я проведу его с
Рикариком и Селимом, которые ко мне привязаны и общество которых я люблю.
Когда меня утомит эрудиция моего лектора, ваш приближенный станет меня
развлекать рассказами о своей юности.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
БЕСЕДА О ЛИТЕРАТУРЕ
ее туалете можно было увидеть, среди бриллиантов и финтифлюшек, романы и
литературные новинки, о которых она превосходно судила. Она переходила
непосредственно от каваньолы и бириби к беседе с академиком или ученым, и
все они соглашались, что тонкое чутье позволяло ей открыть в различных
произведениях красоты и недостатки, иногда ускользавшие от их учености.
Мирзоза поражала их своей проницательностью, приводила в замешательство
своими вопросами, но никогда не злоупотребляла преимуществами, которые ей
давали остроумие и красота. В беседе с ней не было обидно оказаться
неправым.
Черепнин Владимир
Гюго Виктор
Пехов Алексей
Андреев Николай
Посняков Андрей
Сертаков Виталий