блистал слезой умиления, а в другом светился трезвый расчет.
миссис Тоджерс. - Постелить на диване в третьей комнате, рядом с моей
гостиной... Ах вы душеньки мои!
может решить, которая из них больше похожа на покойницу мать (что было
весьма правдоподобно, так как миссис Тоджерс ни разу в жизни ее не видела),
но думает, что скорее младшая, и тут же прибавила, что джентльмены сейчас
придут в столовую, а барышни, верно, устали с дороги, так не лучше ли им
сразу же пройти к ней в комнату?
Тоджерс, обладала тем преимуществом (для Лондона очень важным), что в нее
никто не заглядывает снаружи, в чем они убедятся и сами, когда рассеется
туман. И это не было пустым хвастовством; из окон действительно открывался
вид на бурую стену с черным баком для воды наверху. Из этой комнаты в
спальное помещение, предназначенное для девиц, был ход через очень удобную
маленькую дверцу, которая открывалась только в том случае, если на нее
наваливались изо всех сил. Отсюда, примерно на том же расстоянии, был виден
другой край той же стены и другая сторона бака. "Не самая сырая сторона, -
объяснила им миссис Тоджерс. - Та видна от мистера Джинкинса".
юным прислужником, который в отсутствие миссис Тоджерс дозволил себе
насвистывать за этим занятием (а кроме того, разрисовал углем собственные
плисовые штаны) и, застигнутый хозяйкой врасплох, был выведен из комнаты за
ухо. Приготовив собственноручно завтрак для девиц, она удалилась
председательствовать за столом в другую комнату, где, насколько можно было
слышать, присутствующие довольно громко подшучивали над мистером Джинкинсом.
заглядывая в дверь, - как вам понравился Лондон. Стоит ли спрашивать?
тоном.)
дело тоже, у нас еще впереди. Все в свое время. Все в свое время.
профессиональный характер, как он намекал своему новому ученику, мы увидим,
выражаясь словами этого достойного джентльмена, "в свое время".
ГЛАВА IX
какой деревушке не было и не могло быть такого странного дома, как пансион
М. Тоджерс. И уж конечно Лондон, судя по той его части, которая обступила
пансион кругом и теснила и толкала его своими кирпичными штукатуренными
локтями, не давая ему вздохнуть и вечно загораживая от него свет, вполне
стоил пансиона и вполне мог почитаться состоящим в близком родстве и союзе с
тем эксцентрическим семейством, к которому принадлежат сотни и тысячи таких
домов, как пансион М. Тоджерс.
в другом квартале города. Тут вы целый час могли блуждать по переулкам и
закоулкам, дворам и переходам и ни разу не попасть на что-нибудь такое, что
можно было бы без натяжки назвать улицей. Какое-то покорное отчаяние
овладевало человеком, вступившим в этот извилистый лабиринт, и он, махнув на
все рукой, пускался наугад, путался и кружил и, наткнувшись на глухую стену
или железную решетку, без ропота поворачивал обратно, с мыслью, что выход на
свободу отыщется как-нибудь сам собой и в свое время и что нет никакого
смысла спешить и предупреждать события. Бывали случаи, что гости,
приглашенные на обед к М. Тоджерс, бродили вокруг да около, видели даже и
дымовые трубы на крыше дома, но, убедившись наконец, что добраться до него
нет возможности, возвращались восвояси кротко и без жалоб, погрузившись
душою в тихую грусть. Не было примера, чтобы кто-нибудь мог найти пансион по
устным указаниям, хотя бы он получил эти указания в одной минуте ходьбы от
него. Осмотрительным приезжим из Шотландии и Северной Англии, говорят,
удавалось иногда благополучно добраться до пансиона, завербовав с этой целью
в проводники приютского мальчика, питомца лондонских улиц, или следуя по
пятам за почтальоном, - но то были редкие исключения, только подтверждавшие
правило, что пансион М. Тоджерс скрывается в лабиринте, секрет которого
известен лишь немногим посвященным.
первых впечатлений, поражавших свежего человека, был запах апельсинов,
порченых апельсинов с зелеными и синими пятнами, гниющих в ящиках или
плесневеющих в подвалах. Целый день по узким переулкам с пристани вереницей
тянулись грузчики, каждый с полным ящиком апельсинов на спине, а под
воротами питейного дома с утра до вечера грудой лежали кожаные Заплечья тех
из них, которые отдыхали и угощались внутри помещения. По соседству с
пансионом М. Тоджерс еще встречались допотопные колодцы-отшельники,
укрывавшиеся в тупиках и водившие компанию с пожарными лестницами. Тут был
не один десяток церквей, а при них заброшенные маленькие кладбища, сплошь
заросшие той буйной растительностью, которая сама собой появляется везде,
где есть сырость, могилы и кучи мусора. Кое-где в этих унылых местах
упокоения, столь же походивших на настоящие зеленые кладбища, как горшки с
левкоями и резедой в окне походят на деревенский сад, были и деревья,
высокие деревья, все еще продолжавшие год за годом выбрасывать новые листья
и так же томившиеся воспоминаниями о родном племени, как птицы в клетке, -
так думалось, глядя на их чахлые ветви. Тут дряхлые паралитики-сторожа из
года в год охраняли по ночам покойников, до тех пор пока и сами не вступали
в их молчаливое братство; и если не считать того, что под землей им спалось
крепче, чем на земле, и что будка для них сменялась гробом, - их положение
едва ли существенно менялось после того, как и они в свою очередь попадали
под стражу. Кое-где в узких переулках сохранились еще старинные двери
резного дуба, за которыми в былое время раздавались пиршественные клики;
теперь же эти хоромы, отведенные под склады, тихи и темны, и так как внутри
них хранится шерсть, хлопок и тому подобное - все скучный товар, заглушающий
звук и затыкающий глотку шумливому эхо, - от них так и веет тлением, и это в
соединении с тишиной и безлюдьем придает им нечто зловещее. Есть в этих
местах и мрачные дворы, куда не забредает почти никто, кроме сбившихся с
дороги пешеходов, и где объемистые тюки или мешки с товаром, поднимаясь или
опускаясь, вечно болтаются между небом и землей, подвешенные к высоким
кранам. Ломовых подвод по соседству с пансионом М. Тоджерс, как кажется,
гораздо больше, чем может понадобиться во всем городе; и не то чтобы рабочих
подвод, а подвод-лодырей, праздно стоящих в узких проулках перед хозяйскими
дверьми и загораживающих проезд, так что если случайно свернет сюда
какой-нибудь кэб или загромыхает фургон с товаром, то сразу поднимается шум
и гам на всю округу, и даже колокола на ближней колокольне, дрогнув,
отзываются гудением. В пастях и утробах темных тупиков по соседству с
пансионом виноторговцы и бакалейщики-оптовики понастроили целые города;
глубоко между фундаментами зданий вся земля здесь изрыта галереями конюшен,
и в тихий воскресный день бывает слышно, как лошади, которых донимают крысы,
звякают недоуздками, наподобие того, как в рассказах о привидениях гремят
цепями беспокойные духи.
дремотную, скрытую от мира жизнь по соседству с пансионом, то получилась бы
целая толстая книга, а второй, не менее объемистый том можно было бы
посвятить старым чудакам, завсегдатаям этих неприглядных заведений. Это по
большей части коренные жители здешних мест, которые тут родились и выросли;
они давным-давно обзавелись одышкой и астмой, всегда пыхтят и с трудом
переводят дыхание, кроме тех случаев, когда начинают о чем-нибудь
повествовать; тогда оказывается, что и дыхание у них еще хоть куда. Эти
старозаветные лондонцы в корне отрицают пар и прочие новшества,
воздухоплавание считают смертным грехом и оплакивают современный упадок
нравов, причем те из членов этих маленьких клубов, в чьи профессиональные
обязанности входит хранение ключей соседней церкви, жалуются на
распространение ереси и безбожия, тогда как большинство склонно думать, что
добродетель вывелась из употребления вместе с пудреными париками и что
величие Старой Англии сошло на нет вместе с цирюльниками.
доме, оставляя в стороне его заслуги как пансиона для джентльменов,
занимающихся коммерцией, вполне достоин стоять на том месте, где он стоит.
Там есть одно окно в боковой стене нижнего этажа, освещающее лестницу, о
котором предание рассказывает, будто бы оно не отворялось лет сто, и
которое, выходя в грязный до невероятия переулок, до того запачкалось и
заросло столетней грязью, что ни одно стекло из него не выпало, хотя каждое
из них было в свое время разбито самое меньшее раз двадцать, и все они вдоль
и поперек изрезаны трещинами. Но главную тайну пансиона составляет подвал,
доступ к которому возможен только через маленькую заднюю дверцу и ржавый
решетчатый люк и который, сколько помнят старики, не только никогда не имел
никакого отношения к дому, но всегда принадлежал какому-то другому владельцу
и, по слухам, был полон добра, хотя какого именно - серебра ли, меди,
золота, бочек ли с вином, или бочонков с порохом, - было совершенно
неизвестно и мало интересовало пансион и его обитателей.
площадки, с шестами и обрывками гнилых веревок, когда-то предназначавшихся
для сушки белья, и стояло два-три чайных ящика с засохшими растениями,
торчащими из них, как палки. Всякий, кто поднимался на эту обсерваторию,
бывал сперва ошеломлен, ударившись головой о маленькую наружную дверцу, а
потом на секунду лишался дыхания, невольно заглянув в кухонную трубу; но,
одолев эти два препятствия, вы нашли бы много такого, на что любопытно было
посмотреть с крыши пансиона. Прежде всего, если день был ясный, вы замечали
Флинт Эрик
Свержин Владимир
Каргалов Вадим
Херберт Фрэнк
Чернецов Андрей
Афанасьев Роман