смертный приговор. Никогда в жизни он еще не испытывал такого чувства, какое
охватило его, когда он услышал ее нежный, участливый голос, никогда в жизни
не видел он ничего более прекрасного, чем это милое личико, глядевшее на
него с таким состраданием, - на него, стоявшего на краю готовой могилы. Но
он все еще не решался сказать ей о своем чувстве. Уже год минул с тех пор,
как совершилось убийство в замке - сотни миль пыльных дорог, бурные волны
морские отделяли его от родового гнезда, и сам замок с его толстыми
каменными стенами превратился для него в какой-то смутный сон, - а он все
еще ни единым словом не обмолвился ей о своем чувстве.
приходилось считаться. Стоял опять погожий летний день; Дарней только что
вернулся из Кембриджа в Лондон и направился в тихий тупичок в Сохо; он решил
открыть свою тайну доктору Манетту. День клонился к вечеру, Дарней знал, что
Люси сейчас нет дома, она в этот час обычно уходила гулять с мисс Просс.
некогда помогла ему вытерпеть такие страшные муки, хотя она же и заставляла
его чувствовать их еще острее, постепенно вернулась к нему. Теперь это снова
был необыкновенно деятельный человек, который умел добиваться своей цели,
твердо, решительно, неутомимо. Правда, на него иногда находили приступы
какого-то странного беспокойства, как в ту пору, когда он еще только что
приходил в себя; но это случалось не так часто и последнее время почти не
повторялось.
был в прекрасном расположении духа. Увидев входившего Дарнея, доктор отложил
книгу и протянул ему руку.
вот-вот появитесь. Вчера у нас были мистер Страйвер и Сидни Картон, и оба
удивлялись, куда это вы запропастились.
отношению к своим приятелям отвечал Дарней и горячо пожал руку доктора
Манетта. - Мисс Манетт...
Дарней запнулся, - и будет тоже очень рада, что вы, наконец, появились
снова. Она по каким-то домашним делам ушла ненадолго, скоро вернется.
без нее. Наступило молчание.
садитесь, пожалуйста, давайте поговорим.
видимо, не так просто.
чувствую себя у вас и доме своим, близким человеком, - это для меня большое
счастье, и я смею надеяться, что, если я позволю себе быть с вами
откровенным, это не покажется вам...
его словно замерла в воздухе; потом он медленно опустил ее и сказал:
продолжать этот разговор с вами, Чарльз Дарней, и особенно в таком тоне...
безграничной, восторженной любовью, доктор Манетт.
разговор, что Чарльз Дарней заколебался.
позволили мне открыть вам все, что я передумал и перечувствовал, мои
опасения, страхи и надежды, все, что так долго заставляло меня скрывать мое
чувство, вы бы поняли, насколько это для меня серьезно. Дорогой доктор
Манетт, я люблю вашу дочь, глубоко, самозабвенно, самой преданной
беззаветной любовью. И это на всю жизнь, это настоящая любовь, какая, может
быть, даже не всем выпадает на долю. Вы, доктор Манетт, вы сами любили...
Пусть ваше прежнее чувство подскажет вам...
удержать Дарнея, он опять поднял руку:
Ни слова больше!
Дарнею все еще казалось, что он слышит этот вопль, полный нестерпимой муки.
А вытянутая рука, повисшая в воздухе, судорожно вздрагивала, словно умоляя
его молчать. И Дарней, не смея проронить ни слова, молчал.
понимаю вас, я не сомневаюсь, что вы любите Люси. Я верю вам.
него. Он сидел, опершись на руку, и седые волосы свесились ему на лицо.
самоотверженной сдержанности, не чувствую вашего исключительно бережного
отношения к отцу. Отец благодарит вас.
знать, видя вас вместе изо дня в день, что ваша привязанность друг к другу -
это нечто до такой степени необычайное, трогательное, что могло возникнуть
только в необычайных, исключительных обстоятельствах, и что такую
привязанность, такую близость между отцом и дочерью вряд ли можно увидеть в
другой семье, даже при самых тесных отношениях между родителями и детьми. Я
знаю, дорогой доктор Манетт, и как же мне этого не знать! - что в ее любви к
вам, в ее нежной заботливости, которою она старается вас окружить, как
взрослая преданная дочь, столько детского обожания, детской веры! Оттого ли,
что в младенчестве она была лишена отца, она теперь привязалась к вам со
всей пылкостью юной души, преданной, верной, со всей доверчивой
откровенностью чувств невинного детского сердца. Я знаю, что вы теперь на
всю жизнь окружены в ее глазах таким ореолом, как если бы возвратились к ней
с того света. Я знаю, что, когда она обнимает вас, прильнув к вашей груди,,
все чувства ее принадлежат вам, она ваша всей душой - ребенка, девочки и
взрослой женщины; она любит вас всем своим существом, она любит и видит в
вас и свою матушку в юности, и вас в молодости, и свою матушку, убитую
горем, и вас в эти долгие годы жестокого испытания, и вас, милостью неба
снова воспрянувшего к жизни. Все это я знаю с того самого дня, когда я
впервые переступил порог вашего дома.
волнение, больше он ничем не обнаруживал его.
ее и вас в этом священном ореоле, я не позволял себе говорить, я крепился и
терпел, терпел, пока хватало человеческих сил. Я сознавал и теперь сознаю,
что осмелиться нарушить это священное единение признанием в любви, даже
такой любви, как моя, это значит посягнуть на ваши чувства, задеть их чем-то
менее достойным и возвышенным. Но я люблю. Бог мне свидетель, я люблю ее!
вам.
мне счастье назвать ее своей женой, но с тем, чтобы разлучить вас, я бы
осмелился открыть вам свои чувства или чем-нибудь выдать себя. Уже не говоря
о том, что я понимал бы, сколь это безнадежно, я не способен был бы
совершить такую подлость. А если бы даже я наедине с самим собой и мог
когда-нибудь подумать об этом или в глубине души втайне ото всех питать
такие надежды хотя бы на отдаленное будущее, поверьте, у меня недостало бы
смелости пожать вашу благородную руку.
из Франции, я так же, как вы, не в силах был терпеть ее безрассудства,
угнетение и страдания, на которые она обрекает свой народ, я, как и вы,
стремился сюда, чтобы жить своим собственным трудом и не утратить веру в
светлое будущее; я хотел бы разделить вашу судьбу, жить с вами одной жизнью
под одним кровом, быть преданным вам до конца дней. Я знаю, что Люси никому
не позволит разделить с ней священные обязанности дочери и друга; но я был
бы счастлив помочь ей в ее заботах о вас и - если бы только судьба позволила
это - привязать ее к вам еще крепче.
ответил на его пожатие, потом оперся на подлокотники и первый раз за все
время разговора поднял глаза. Он, видимо, старался побороть себя, и эта
борьба отражалась на его лице, по которому словно пробегала мрачная тень
каких-то смутных подозрений и страха.
Благодарю вас. В ответ и я открою вам свое сердце, или хотя бы позволю вам
заглянуть в него. Скажите, есть у вас основания думать, что Люси любит вас?
потому сочли нужным открыть мне свои чувства?
какую-то надежду. И, может быть, пройдет еще несколько недель, прежде чем я
Орловский Гай Юлий
Прозоров Александр
Корнев Павел
Семенова Мария
Соломатина Татьяна
Посняков Андрей