Чтение 31–й страницы книги ~Сорок пять~

- Как так - пошлая? Тридцать музыкантов, которым равных нет в мире!

- Ну знаешь, черта с два развлекли бы меня музыкой в дни, когда я был
влюблен в госпожу де Конде!

- Да, но ведь тогда были влюблены именно вы, сир.

- Безумно влюблен, - ответил король.

Тут снова послышалось какое-то ворчанье, весьма похожее на насмешливое
хихиканье.

- Вы же сами понимаете, что это совсем другое дело, сир, - сказал Жуаез,
тщетно пытаясь разглядеть, откуда доносятся странные звуки. - Дама,
наоборот, равнодушна, как истукан, и холодна, как льдина.

- И ты рассчитываешь, что от музыки лед растает, а истукан оживет?

- Разумеется, рассчитываю.

Король покачал головой.

- Конечно, я не говорю, - продолжал Жуаез, - что при первом же взмахе
смычка дама устремится в объятия дю Бушажа. Но она будет поражена тем, что
ради нее устроен весь этот шум. Мало-помалу она освоится с концертами, а
если они не придутся ей по вкусу, мы пустим в ход актеров, фокусников,
чародеев, прогулки верхом, - словом, все забавы, какие только можно. Так что
если веселье вернется не к этой скорбящей красавице, то уж, во всяком
случае, к самому дю Бушажу.

- Желаю ему этого от всего сердца, - сказал Генрих, - но оставим дю
Бушажа, раз он уж так затрудняется покидать в настоящее время Париж. Для
меня отнюдь не необходимо, чтобы именно он выполнил мое поручение. Но я
надеюсь, что ты, дающий такие превосходные советы, ты не стал бы, подобно
ему, рабом какой-нибудь благородной страсти?

- Я? - вскричал Жуаез. - Да я никогда за всю мою жизнь не был так
свободен, как сейчас!

- Отлично, значит, тебе делать нечего?

- Решительно нечего, сир.

- Но мне казалось, что ты в нежных отношениях с какой-то красоткой?

- Ах да, с любовницей господина де Майена, Эта женщина меня обожала.

- Ну так что же?

- Ну так вот. Сегодня вечером, прочитав дю Бушажу наставление, я покинул
его и направился к ней. Прихожу, совершенно взбудораженный теориями, которые
только что развивал, - уверяю вас, сир, я воображал, что влюблен почти так
же, как Анри, - и передо мной оказывается женщина вся дрожащая,
перепуганная. Прежде всего мне пришло в голову, что у нее кто-нибудь сидит и
я явился некстати. Стараюсь успокоить ее - напрасно, расспрашиваю - она не
отвечает. Хочу поцеловать ее, она отворачивает голову. Я нахмурился - она
рассердилась. Тут мы рассорились, и она заявила, что, когда бы я к ней ни
явился, ее не будет дома.

- Бедный Жуаез! - рассмеялся король. - Что же ты сделал?

- Черт побери, сир, я взял шпагу, плащ, низко поклонился и вышел, даже не
оглянувшись.

- Браво, Жуаез, ты просто герой! - сказал король.

- Тем более герой, сир, что, как мне показалось, бедняжка вздохнула.

- Тем не менее ты ушел?

- И явился к вам.

- И ты к ней больше не вернешься?

- Никогда... Если бы у меня было брюшко, как у господина де Майена, я,
может быть, и вернулся бы, но я строен и имею право быть гордым.

- Друг мой, - серьезным тоном сказал король, - для спасения твоей души
этот разрыв - дело очень благотворное.

- Может быть, оно и так, сир, но пока что я целую неделю буду скучать, не
зная, чем заняться и куда девать себя. Вот мне и пришло в голову предаться
сладостной лени: право же, скучать очень занятно.., раньше у меня такой
привычки не было, и я нахожу ее очень тонной.

- Еще бы это не было тонно, - заметил король, - скуку-то в моду ввел я.

- Вот, сир, я и выработал план: меня осенило, пока я шел от паперти
Нотр-Дам к Лувру. Каждый день я буду являться сюда в носилках. Ваше
величество будете читать молитвы, я стану просматривать книги по алхимии или
лучше даже - по морскому делу, ведь я моряк. Заведу себе собачек, чтобы они
играли с вашими. Потом мы будем есть крем и слушать рассказы господина
д'Эпернона. Я хочу также пополнеть. Затем, когда возлюбленная дю Бушажа
развеселится, мы найдем другую женщину, веселую, и вгоним ее в тоску. Но все
это мы будем делать не двигаясь с места, сир: хорошо чувствуешь себя только
в сидячем положении, а очень хорошо - в лежачем. Какая здесь мягкая подушка,
сир! Видно, что ваши обойщики работали для короля, который изволит скучать.

- Фу, как это все противно, Анн, - сказал король.

- Почему противно?

- Чтобы мужчина в таком возрасте и занимающий такое положение, как ты,
стремился стать ленивым и толстым! Как это отвратительно!

- Не нахожу, сир.

- Я найду тебе подходящее занятие.

- Если оно будет скучным, я согласен.

В третий раз послышалось ворчание. Можно было подумать, что слова,
произнесенные Жуаезом, рассмешили лежащую в кресле собаку.

- Вот умный пес, - сказал Генрих. - Он догадывается, какую деятельность я
для тебя придумал.

- Что же это такое, сир? Горю нетерпением услышать.

- Ты наденешь сапоги.

Жуаез в ужасе отшатнулся.

- О, не требуйте от меня этого, сир, это идет вразрез со всеми моими
мыслями!

- Ты сядешь верхом на коня.

Жуаез так и подскочил.

- Верхом? Нет, нет, я теперь не признаю ничего, кроме носилок, разве ваше
величество не слыхали?

- Кроме шуток, Жуаез, ты меня понял? Ты наденешь сапоги и сядешь на коня.

- Нет, сир, - ответил герцог самым серьезным тоном, - это невозможно.

- А почему невозможно? - гневно спросил Генрих.

- Потому.., потому что.., я адмирал.

- Ну и что же?

- Адмиралы верхом не ездят.

- Ах, вот как! - сказал Генрих.

Жуаез кивнул головой, как дети, которые упрямо решили не слушаться, но
все же слишком робки, чтобы никак не ответить.

- Ну что ж, отлично, господин адмирал Франции, верхом вы не поедете. Вы
правы - моряку не пристало ездить на коне. Зато моряку весьма пристало плыть
на корабле или на галере. Поэтому вы немедленно отправитесь в Руан по реке.
В Руане, где стоит ваша флагманская галера, вы тотчас же взойдете на нее и
отплывете в Антверпен.

- В Антверпен! - возопил Жуаез в таком отчаянии, словно он получил приказ
плыть в Кантон или в Вальпараисо.

- Кажется, я уже сказал, - произнес король ледяным, не допускающим
возражений тоном, как бы утверждавшим его право верховного начальника и его
волю монарха. - Сказал и повторять не желаю.

Не пытаясь сопротивляться, Жуаез застегнул свой плащ, надел шпагу и взял
с кресла лежащую на нем бархатную шапочку.

- И трудно же добиться от людей повиновения, черт побери! - продолжал
ворчать Генрих. - Если я сам иногда забываю, что я - господин, все, кроме
меня, должны были бы об этом помнить.

Жуаез, ледяной и безмолвный, поклонился, положив, согласно уставу, руку
на рукоять шпаги.

- Ваши повеления, сир? - произнес он голосом столь покорным, что воля
короля тотчас же превратилась в тающий воск.

- Ты отправишься в Руан, - сказал он, - в Руан, и я хочу, чтобы ты отплыл
оттуда в Антверпен, если не предпочитаешь сухим путем проехать в Брюссель.

Генрих ждал, что Жуаез ответит ему. Но тот ограничился поклоном.

- Может быть, ты предпочитаешь ехать сухим путем?

- Я не имею никаких предпочтений, когда надо выполнять приказ, сир, -
ответил Жуаез.

- Ну ладно, дуйся, дуйся, вот ужасный характер! - вскричал король. - Ах,
у государей друзей нет!

- Кто отдает приказания, может рассчитывать только на слуг, -
торжественно заявил Жуаез.

- Так вот, милостивый государь, - сказал оскорбленный король, - вы и
отправитесь в Руан, сядете на свою галеру, возьмете гарнизоны Кодебека,
Арфлера и Дьеппа, которые я заменю другими частями, погрузите их на шесть
кораблей и по прибытии на место отдадите в распоряжение моего брата,
ожидающего от меня обещанной помощи.

- Пожалуйста, письменные полномочия, сир! - сказал Жуаез.

- А с каких это пор, - ответил король, - вы не можете действовать
согласно своей адмиральской власти?

- Я имею одно лишь право - повиноваться и стараюсь, насколько возможно,
сир, избежать ответственности.

- Хорошо, господин герцог, письменные полномочия вы получите у себя дома
в момент отъезда.

- Когда же наступит этот момент, сир?

- Через час.

Жуаез почтительно поклонился и направился к двери.

Сердце короля чуть не разорвалось.

- Как! - сказал он. - Вы даже не нашли любезных слов на прощанье! Вы не
слишком вежливы, господин адмирал. Видно, моряков недаром в этом упрекают.
Ну что ж, может быть, мне больше угодит генерал-полковник моей инфантерии.

- Соблаговолите простить меня, сир, - пробормотал Жуаез, - но я еще
худший придворный, чем моряк, и, как я понимаю, ваше величество сожалеет обо
всем, что изволили для меня сделать.

И он вышел, хлопнув дверью так, что портьера надулась, словно от порыва
ветра.