лихостью возьмет меня, зажав в угол, как уличную девку. Говорили же мне,
что его жестокость гораздо изощреннее! Изгаляясь надо мной, он хочет
вконец меня унизить, добиться покорности, потери всякого достоинства, а
потом... Как звучали эти слова капитана Котиньяка, потрясшие меня до
глубины души: "Насиловали часами..." Вот и меня будут насиловать часами...
Я знаю, что в подобной ситуации многие женщины, в том числе и честные
женщины, вроде меня, прежде чем вызвать гнев чудовища, подумали бы: "Право
сказать, ну и испытание! Вот бы и прочие оказались такими же
смехотворными! Изображая ученика, с волнением заглядывающего под юбку
учительницы, не издевается ли он сам над собой? Хочет увидеть наши ножки?
Покажем ему их, пусть полюбуется". Это было лишь очередным звеном в
длинной цепи издевательств, которой он опутал меня с самого начала.
Вкрадчиво улыбаясь, он глумился над моим одиночеством. Лезвием ножа
распарывал мне блузку Ломал вилку. Тащил в спальню. Чего стоит одна только
его выставленная напоказ нагота! А переодевание! Теперь он заставляет меня
возбуждать его!
Но я не из таких! Говорю это, чтобы вы поняли, как тяжело переживала я
всю эту сцену в классе, освещенном ярко-преярко. Каково мне вспоминать об
этом! Показаться на пляже в купальнике, облегающем бедра, когда нельзя
скрыть ни тонкой талии, ни округлых ягодиц, ни гордо торчащих грудей
двадцатичетырехлетней девушки, - для меня уже сущая пытка. Я выходила
купаться, при последних лучах солнца раза два за все лето, не больше, и
все-таки на пляже всякий раз оказывалось достаточно любителей поглазеть на
меня, выходящую из воды от их любопытных взглядов не могла укрыться ни
одна часть моего облепленного мокрой материей тела. Взоры, устремленные на
бугорок моего лобка, буквально жгли меня. "Какое ханжество!" - скажете вы.
Ничего не могу с собой поделать. Я с детства приучена относиться к себе с
уважением.
Не буду задерживаться на этом моменте, показавшемся мне бесконечным, -
бесчестит он не меня, а моего мучителя. Достаточно сказать, что он угрожал
силой заставить меня сделать это, если я не послушаюсь. Так что пришлось
положить ногу на ногу. Я сделала это очень аккуратно - совсем не так, как
он хотел. Потом много раз перекладывала ногу на ногу - все выше и выше.
Видя, как впиваются его глаза в полоски голого тела над чулками, я не
выдержала и взмолилась:
- Не надо, прошу вас... Вы возбудитесь и больше не сможете сдер...
Мой голос прервался. Он изобразил насмешливое презрение.
- Да кем это вы себя возомнили!.. Делайте, что вам говорят!
Я делала, но зажмурившись, чтобы не видеть его гадкого наслаждения. Не
открывая глаз, подчинялась его командам: "Не так быстро! Расставьте шире!
Я чувствовала, как его взгляд проникает ко мне между ног, елейно
овладевает мной. У меня закружилась голова, ослабло все тело. Я уже не
понимала, что именно показываю ему. Слеза скатилась по моей щеке, и я
открыла глаза.
Он откинулся на спинку скамьи, заложив руки за голову, и пробормотал,
глядя в потолок с отсутствующей улыбкой:
- Черт подери! А хорошо тогда было!
Понимай как хочешь. Я-то кое-что поняла. Некоторое время я не могла
встать, так мне было стыдно. "Да-а-а! - думала я. - Если одно то, что он
узрел твои ляжки, довело тебя до такого, что же будет, когда он перейдет к
действиям? Да ты, несчастная Каролина, прямо расстелешься перед ним,
ляжешь под него, как какая-нибудь мерзкая шлюха!" Я поклялась себе, что
буду изо всех сил стараться сохранять хладнокровие. Терпеть, но оставаться
недвижимой, по возможности безразличной. Я не могла себе представить,
чтобы он, при столь извращенной сексуальности, мог оставить меня в покое.
И не ошиблась. Он отвел меня снова в карцер. Я не протестовала, вообще
не проронила ни слова, только плечами пожала. Открыв дверь и бросив туда
матрас и подушку, он сказал:
- Мне нужно выспаться. Я должен быть уверен, что вы не удерете и не
поднимете на ноги весь город.
Потом взглянул на меня виновато, с каким-то идиотским смущением. Я
заподозрила неладное. Он и так запирает меня на ключ в этом чулане, чего
же не хватает ему для полной уверенности? И вдруг я поняла чего. Ниже
пояса меня опять охватила та странная слабость. Я воскликнула, стараясь
унять дрожь в голосе:
- Не хотите же вы сказать, что... Что вы к тому же потребуете у меня...
мою одежду? Так?
Он плохо справлялся со своей ролью, и я уже знала эту улыбку и
напускной испуг.
- Ну, Ляжка, кто же может этого потребовать?
- Не потребовать, а самому сорвать! Вот это бы вам понравилось! -
возмущенно парировала я.
Я снова пожала плечами, чтобы не выдать своего смятения и сдержать
данное себе слово. Вошла в чулан. Он дал мне прикрыть дверь, а мог бы
распахнуть ее настежь. Его уступчивость меня немного успокоила.
После такого нервного напряжения я не могла бы раздеваться у него на
глазах. Меня бы это убило.
Итак, я начала раздеваться в полумраке. Сначала сняла блузку, потом
туфли, чулки, пояс. Все это я передала ему через щель, видя одну только
руку с платиновым обручальным кольцом. Ни за какие блага мира я не задала
бы ему раньше этого вопроса, но теперь, снимая юбку, осмелела.
- Так вы женаты?
- Я же сказал, что хочу спать!
Я не настаивала на ответе. В этот момент я задавалась вопросом, который
как-то попался мне на глаза в одном из дурацких журналов для женщин у
парикмахерши и уже тогда поразил меня. Вопрос примерно такой: "Что вы
снимете последним, если вас заставят раздеться перед незнакомым мужчиной?"
Может быть, я не допускала такой возможности, а может, напротив, постоянно
боялась, что это со мной случится. На мне оставались только трусики и
комбинация. Сниму комбинацию - мне нечем будет прикрыть грудь. И я сняла
трусики. Ах, будь я тогда столь же невозмутима, как сейчас, когда обо всем
этом рассказываю... Уверена: любая женщина поймет ту тягостную неловкость,
с какой даже при таких обстоятельствах отдаешь другому - пусть даже этот
другой всего-навсего сластолюбивая свинья - то самое интимное, что носишь
изо дня в день.
Но вернемся к нашему повествованию.
Так или иначе, раз уж он решил, что ему нужна моя нагота, которая
вернее всяких пут удержит меня в этих стенах, то он не согласится оставить
на мне комбинацию, пусть даже она из совсем прозрачного шелка и в ней я
выгляжу, возможно, еще неприличнее, чем голая. При тогдашнем положении дел
не было никакого смысла доводить дело до схватки, в которой я бы все равно
проиграла, но зато рисковала бы распалить его еще больше. Так что я без
звука сняла комбинацию и отдала ему.
Потом, кое-как прикрыв грудь и живот, я стояла, ожидая, что же со мной
будет дальше. Я решила не сопротивляться, если он станет меня насиловать.
Он положит меня на матрас, я замру неподвижная, не заплачу, не закричу -
пусть делает со мной что хочет, я останусь бесчувственной как труп, как
манекен. Но меня приводило в ужас то, что однажды сказала мне моя
помощница - не знаю уж, как ей удалось завести со мной разговор об этом:
будто многие женщины слишком чувствительны - вернее, особенно
чувствительна определенная часть их тела. Как бы они ни хотели, они не
могут не испытывать удовольствия, и потому закон считает насилие насилием
даже тогда, когда жертва была в конечном итоге на все согласна. Все равно,
даже если он найдет все мои чувствительные места, я ничем, ничем абсолютно
себя не выдам, мой позор останется при мне. И он никогда не узнает, какие
ощущения я испытывала.
Долгое время он стоял неподвижно - видимо, раздумывал, - а потом закрыл
дверь. Немного погодя дверь опять приоткрылась. Не заглядывая, он протянул
мне ночной горшок, чтобы я ни в чем не нуждалась.
- Я аккуратно сложил вашу одежду, - сказал он. - Спокойной ночи!
Советую вам не будить меня, не то я очень, очень рассержусь.
На этот раз он запер меня надежно. Я слышала, как ключ повернулся в
скважине, как сам он прошел через прихожую и поднялся по лестнице. Видела,
как под дверью исчезла полоска света - значит, поднявшись, он его
выключил. Потом тишина. Долго я стояла в темноте прислушиваясь. Даже голой
мне было жарко. Часы прозвонили половину, я даже не знала какого. Наручные
часы остались при мне, но как было разглядеть циферблат?
Я положила матрас и подушку в угол и свернулась на них калачиком, лицом
к двери. Но скоро усомнилась, дверь ли это. Пошла проверить, ощупывая
руками стены. Да, дверь. Я легла снова. Старалась не думать о том, что
произошло, а перебирала все возможные варианты побега. Ни одного
подходящего. Отгоняла от себя навязчивый образ беглеца - мне все виделись
его черные глаза, его руки. Вероятно, я задремала. Это не был настоящий,
глубокий сон, поскольку я слышала бой часов каждые четверть часа, но,
когда я опомнилась от мучивших меня кошмаров, мне показалось, что они
терзают меня целую вечность. К чему скрывать? Они были исключительно
эротическими. Мне снилось, как он входит ко мне, доводит до изнеможения,
уничтожает. Я вся была в поту. Наконец мне удалось забыться.
Когда я открыла глаза, в щель под дверью пробивался жидкий свет. Я
замерла, прислушиваясь. Ни звука. Видимо, уже рассветало, и первые лучи
солнца проникали в окно над входной дверью. Решив посмотреть в замочную
скважину, я встала и увидела, что тот, кто считал себя столь хитроумным,
забыл в скважине ключ.
Я долго еще вслушивалась, прижавшись ухом к двери, но различала только
безостановочное тиканье часов. Вернулась к матрасу. В этой кромешной тьме
я решила распороть его и вытряхнуть все перья. Как можно тише я надорвала
подушку с двух сторон.
Подушка превратилась в кусок обыкновенной ткани. Я осторожно подсунула
его под дверь, тихо-тихо подталкивая, пока он не исчез до половины, а то и
больше. Потом вытащила из прически шпильку и стала выковыривать ею ключ из
Доставалов Александр
Аникина Наталья
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Шилова Юлия