глазах. Но ей было хорошо; почему же она все вздыхает, почему эта широкая
равнина, где она думала так беззаботно провести время, наполняет ее
смутным сожалением - сожалением неизвестно о чем? За завтраком ее оглушило
шумное веселье подруги. Полина обожала деревню со страстью актрисы,
проводящей жизнь при свете газа, в тяжелом воздухе толпы; несмотря на
прохладу, она пожелала завтракать в лиственной беседке. Ее смешили
неожиданные порывы ветра, задиравшие скатерть, ей казалась потешною эта
беседка, еще лишенная зелени, с заново выкрашенной решеткой, ромбы которой
отбрасывали тень на накрытый стол. Она ела с алчностью девушки, которую
плохо кормят на службе, и обычно доводила себя до расстройства желудка,
объедаясь любимыми блюдами; в этом была ее слабость; все ее деньги уходили
на пирожные, на неудобоваримые кушанья, на закуски, которые она смаковала
в свободные от работы часы. Дениза решила, что с нее самой достаточно яиц,
рыбы и жареного цыпленка; она не посмела заказать клубнику, которая в ту
пору была еще дорога, боясь как бы чересчур не увеличить счет.
театре; но на этот раз, чтобы доставить удовольствие Денизе, они решили
остаться в Жуенвиле; это будет забавно, они по горло насытятся деревней.
Весь день они бродили по полям. У них возникла было мысль покататься на
лодке; но они отказались от этой затеи, так как Божэ был никудышным
гребцом. Однако все тропинки, которыми они шли, приводили к берегу Марны,
и их заинтересовала жизнь реки, - флотилии яликов и норвежских лодок,
группы гребцов. Солнце клонилось к западу, и они уже направились обратно к
Жуенвилю, как вдруг с двух яликов, наперегонки спускавшихся вниз по
течению, послышалась перебранка; то и дело раздавалось: "Пропойцы!",
"Аршинники!"
из красного дерева... А на другом, должно быть, студенты.
торговыми служащими, которая нередко приводила к потасовкам. При имени
Гютена Дениза остановилась и, напрягая зрение, стала следить за утлой
лодкой; она старалась отыскать молодого человека среди гребцов, но не
различала ничего, кроме двух женщин, казавшихся издали просто белыми
пятнами; одна из них, сидевшая у руля, была в красной шляпке. Вскоре
голоса смешались, заглушенные плеском реки.
воздухе стало уже слишком прохладно, пришлось обедать в одном из двух
закрытых помещений, где зимняя сырость настолько увлажняла скатерти, что
они казались только что выстиранными. С шести часов столиков уже не
хватало, гуляющие торопливо разыскивали, где бы пристроиться, официанты то
и дело приносили добавочные стулья, скамьи, теснее сдвигали приборы,
сбивали людей в кучу. Теперь стало так душно, что пришлось распахнуть
окна. Дневной свет угасал, с тополей струились зеленоватые сумерки;
стемнело так быстро, что хозяин ресторана, не приготовившийся к приему
посетителей в закрытом помещении, должен был за отсутствием ламп поставить
на каждый стол по свече. Стоял оглушительный шум: хохот, выкрики,
дребезжание посуды; от ветра, дувшего из окон, свечи коптили и оплывали, а
в воздухе, согретом паром от кушаний, порхали ночные бабочки и проносились
ледяные дуновения.
по-матросски, которую она находила изумительной. И, наклонившись,
прибавила: - Видите господина Альбера, вон там?
весьма сомнительного поведения: старой дамы в желтой шляпе, с
отвратительной внешностью сводни, и двух девочек, лет тринадцати -
четырнадцати, развинченных и бесстыжих. Он был уже сильно пьян, стучал
стаканом по столу я грозился выпороть официанта, если тот не подаст ему
сию же минуту ликеров.
в Жуенвиле... По пятам друг за другом не ходят!
среди такого галдежа можно ни о чем не думать. Но вдруг в соседнем зале
поднялись крики, заглушившие все остальное. То были какие-то завывания, за
которыми, должно быть, последовали пощечины, потому что послышался шум
свалки, стук опрокидываемых стульев, настоящая драка; раздавались те же
крики, что и днем на реке:
неожиданно появился Гютен. На нем была красная фуфайка и берет, сбитый на
затылок. Он вел под руку высокую девушку в белом, ту самую, что сидела у
руля; она заткнула себе за ухо пучок красных маков - под цвет ялику.
Появившуюся парочку приветствовали криками и аплодисментами. Гютен сиял;
он выпятил грудь и шел вперевалку, по-матросски, выставляя напоказ щеку,
посиневшую от пощечины; он весь надулся от радости, гордясь тем, что им
интересуются. За ним следовала вся компания. Штурмом был взят один из
столиков; гвалт становился невыносимым.
оказывается, студенты узнали в подруге Гютена старую свою знакомую,
которая теперь поет в каком-то кабачке на Монмартре. Из-за нее и вышла
перепалка... А ведь студенты никогда не платят женщинам.
безобразна... волосы морковного цвета... Право, не знаю, где их подбирает
господин Гютен, но только все они одна другой противней.
капля по капле, уходила из ее сердца. Еще на берегу при виде быстрого
ялика по ней пробежала нервная дрожь; теперь же у нее не оставалось
сомнений: эта девушка, конечно, в близких отношениях с Гютеном. Горло ее
сжалось, руки задрожали, она перестала есть.
знаком, Гютен принялся громко с ним переговариваться, чтобы снова привлечь
к себе внимание зала.
"Бон-Марше"?
которые на них засматриваются, имеется исповедальня... Магазин, где
служащих женят, - благодарю покорно!
акушерка. Честное слово!
ей эта акушерка. Но Божэ взбесили шутки насчет непорочности его магазина.
Внезапно он ринулся в бои:
слово вышвыривают на улицу! А у патрона вашего такой вид, что он, того и
гляди, начнет приставать к покупательницам.
"Плас-Клиши". Он знает там девушку, у которой до того благовоспитанный
вид, что покупательницы не осмеливаются к ней обратиться, - боятся, как бы
она не обиделась. Затем, пододвинув к себе прибор, он рассказал, что
заработал за неделю сто пятнадцать франков. Изумительная неделя! Фавье
остался на пятидесяти двух франках, список очередей пошел кувырком... Оно
и видно, не правда ли? Карманы у него набиты деньгами, он не ляжет спать,
пока не спустит все сто пятнадцать франков. Начиная пьянеть, он обрушился
на Робино, на этого плюгавого помощника заведующего, который хочет во что
бы то ни стало держаться особняком и так о себе воображает, что даже
гнушается идти по улице с кем-либо из продавцов.
вином; в те минуты, когда шум в зале неожиданно стихал, в распахнутые окна
доносился отдаленный гул, протяжный гул реки и шелест громадных тополей,
задремавших в ночной тишине. Божэ потребовал счет; он заметил, что Денизе
нехорошо: она побледнела, и подбородок у нее вздрагивал от сдерживаемых
слез; но официант куда-то пропал, и ей волей-неволей пришлось еще
некоторое время выслушивать Гютена. Теперь он хвастался тем, что он куда
шикарнее Льенара, потому что Льенар транжирит деньги своего отца, тогда
как он проедает свой собственный заработок, плоды своего ума. Наконец Божэ
расплатился, и женщины вышли.
девушки, надевавшей манто, когда они проходили через первый зал.
Божэ.
слышала меня, так мои слова, должно быть, ей очень польстили.
задохнется от жары среди всех этих криков; она объясняла свое недомогание
духотой. Теперь она могла свободно вздохнуть. От звездного неба веяло
прохладой. Когда девушки проходили через садик перед рестораном, чей-то
робкий голос тихо окликнул их из мрака:
одиноко обедал; он пришел сюда из Парижа пешком, удовольствия ради.
Дениза, с трудом превозмогавшая головокружение, узнала этот дружеский
Черепнин Владимир
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Ковальчук Вера
Володихин Дмитрий
Смоленский Вадим