Чтение 31–й страницы книги ~Белеет парус одинокий~

брату своему, Терентию. Мальчик знал, что Терентий все устроит. Однако он
понимал, что следует еще кое с кем посоветоваться, кое-где побывать, может
быть, даже в том самом "комитете".

Значит, нужно пока что ждать. Но ждать становилось опасно.

Несколько раз матрос приоткрывал дверь и осторожно выглядывал наружу. Но
хотя вокруг было уже довольно темно, все же не настолько, чтобы можно было
выйти в таком виде, не обратив на себя внимания, тем более что на берегу еще
оставалось много народу и с моря слышались песни катающихся на лодках.

Матрос снова садился на койку и, уже не стесняясь старика и Гаврика,
громко говорил:

- Драконы... Шкуры... Ну, только пусть они мне когда-нибудь попадут в
руки!.. Я из них не знаю что наделаю... Голову положу, а наделаю... - и
постукивал тихонько по койке литым кулаком.

26 ПОГОНЯ

Уже смеркалось, когда дверь хибарки неожиданно открылась и вошел большой
человек, на миг заслонив собой звезды. Матрос вскочил.

- Ничего, дядя, сидите, это наш Терентий, - сказал Гаврик.

Матрос сел, силясь в темноте рассмотреть вошедшего.

- Вечер добрый, - сказал голос Терентия. - Кто тут есть, никого не вижу.
Почему лампу не зажигаете: керосину нема, чи шо?

- Ще трошки есть, - прокряхтел дедушка и зажег лампочку.

- Здорово, диду, как дело? А я вышел сегодня в город - и дай, думаю,
заскочу до своих родичей. Э, да, я вижу, у вас тут еще кто-то есть в хате!
Здравствуйте!

Терентий быстро, но очень внимательно оглядел матроса при слабом свете
разгоравшейся коптилки.

- Наш утопленник, - с добродушной усмешкой пояснил дедушка.

- Слыхал.

Матрос с сумрачным сомнением смотрел на Терентия и молчал.

- Родион Жуков? - спросил Терентий почти весело.

Матрос вздрогнул, но взял себя в руки. Он еще тверже уперся кулаками в
койку и, сузив глаза, выговорил с дерзкой улыбкой:

- Допустим, Жуков. А вы кто такой, что я вам обязанный отвечать? Я,.
может быть, обязанный отвечать лишь перед одним комитетом.

Усмешка сошла с рябоватого лица Терентия. Гаврик никогда не видел брата
таким серьезным.

- Можешь меня считать за комитет, - немного подумав, заметил Терентий и
сел рядом с матросом на койку.

- Чем вы докажете? - упрямо сказал матрос, отвергая товарищеское "ты" и
отодвигаясь.

- Надо сначала, чтоб вы доказали, - ответил Терентий.

- Кажется, мои факты довольно-таки ясные. - И матрос сердито показал
глазами на ноги в подштанниках.

- Мало что!

Терентий подошел к двери, приоткрыл ее и негромко сказал в щель:

- Илья Борисович, зайдите на минуту.

Тотчас зашумел бурьян, и в хибарку вошел маленький, щуплый, очень молодой
человек в пенсне с черной тесемкой, заложенной за ухо. Под старой
расстегнутой тужуркой виднелась черная сатиновая косоворотка, подпоясанная
ремешком. На обросшей голове сидела приплюснутая техническая фуражка.

Матросу показалось, что он уже где-то видел этого "студента".

Молодой человек стал боком, поправляя пенсне и посмотрел на матроса одним
глазом.

- Ну? - спросил Терентий.

- Я видел товарища утром пятнадцатого июня на Платоновском молу в карауле
у тела матроса Вакулинчука, зверски убитого офицерами, - быстро и без
передышки проговорил молодой человек. - Вы там были, товарищ?

- Факт!

- Видите. Стало быть, я не ошибся.

Тогда Терентий молча достал из-под пиджака сверток и положил на колени
матросу.

- Пара брюк, ремешок, тужурка, ботинок, к сожалению, не достали, пока
будете ходить так, а потом купите, не теряя времени - одевайтесь, мы можем
отвернуться, - так же быстро и без знаков препинания высыпал молодой
человек, прибавив: - А то мне кажется, что за этим домом слежка.

Терентий мигнул:

- А ну-ка, Гаврик.

Мальчик сразу понял и тихонько выбрался из хибарки в темноту. Он
остановился. Прислушался. Ему показалось, что на огороде трещит сухая
картофельная ботва.

Он пригнулся, сделал несколько шажков и вдруг, привыкнув к темноте, ясно
увидел посреди огорода две неподвижные фигуры.

У мальчика захватило дух. В ушах так зашумело, что он перестал слышать
море. Прикусив изо всех сил губу, Гаврик совсем неслышно пробрался за
хибарку, с тем чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь на тропинке.

На тропинке стояло еще двое, из которых один белел кителем.

Гаврик пополз к горке и увидел на ней несколько городовых. Он сразу узнал
их по белым кителям. Хибарка была окружена.

Мальчик хотел броситься назад, как вдруг почувствовал большую горячую
руку, крепко схватившую его сзади за шею. Он рванулся, но тотчас получил
подножку и полетел лицом в бурьян.

Сильные руки схватили его. Он вывернулся и, к ужасу своему, нос к носу
увидел над собой усатого, его открытый рот, из которого разило говядиной,
его жесткий, как сосновая доска, солдатский подбородок.

- Дяденька-а-а, - притворно тонким голосом заплакал Гаврик.

- Молчи, шкура... - зашипел усатый.

- Пусти-и-ите!

- А ну, покричи у меня, сволочуга, - сквозь зубы выцедил усатый, взяв
железными пальцами мальчика за ухо.

Гаврик съежился и диким голосом закричал, повернув лицо к хибарке:

- Тикайте!

- Молчи, убью!

Усатый так рванул ухо, что оно затрещало. Показалось, что лопнула голова.
Ужасная, ни с чем не сравнимая боль обожгла мозг. Вместе с тем Гаврик
почувствовал прилив ненависти и ярости, от которой потемнело в глазах.

- Тикайте! - еще раз закричал он во всю глотку, корчась от боли.

Усатый навалился на Гаврика, продолжая одной рукой изо всех сил крутить
ухо, а другой затыкая рот. Но мальчик катался по земле, кусая потную,
ненавистную волосатую руку, и, обливаясь слезами, исступленно орал:

- Тикайте! Тикайте! Тика-а-а-айте-е-е!

Усатый яростно отшвырнул мальчика и кинулся к хибарке. Раздался длинный
полицейский свисток.

Гаврик поднялся на ноги и сразу понял, что его крик был услышан: три
фигуры - две рослые и одна маленькая - выскочили из хибарки и, спотыкаясь,
бежали через огород.

Два белых кителя преградили им дорогу. Беглецы хотели повернуть, но
увидели, что окружены.

- Стой! - закричал в темноте незнакомый голос.

- Илья Борисович, стреляйте! - услышал мальчик отчаянный крик Терентия.

В тот же миг сверкнули огоньки, и раздались подряд три револьверных
выстрела, похожих на хлопанье кнута. По крикам и возне Гаврик понял, что в
темноте происходит свалка.

Неужели их возьмут? Ничего не соображая от ужаса, Гаврик бросился вперед,
как будто мог чем-нибудь помочь.

Не успел он пробежать и десяти шагов, как увидел, что из свалки вырвались
все те же три фигуры - две большие и одна маленькая, - кинулись к обрыву и
пропали в темноте.

- Держи! Держи-и-и!

Вылетел красный сноп огня. Ударил сильный выстрел из полицейского
смит-вессона. Вверху на обрывах заливались свистки городовых. Было похоже,
что оцеплен весь берег.

Мальчик в отчаянии прислушивался к шуму погони. Он совершенно не понимал,
зачем Терентий выбрал для бегства это направление. Надо быть сумасшедшим,
чтобы взбираться наверх: там засада, и наверняка их там схватят. Лучше было
бы проскользнуть вдоль берега.

Гаврик пробежал еще немного, и ему показалось, что он видит, как по
крутому, почти отвесному обрыву карабкаются три фигурки. Верная гибель!

- Ой, Терентий, куда ж вы полезли! - с отчаянием шептал мальчик, кусая
руки, чтоб не заплакать, а едкие слезы щекотали нос и кипели в горле.

И вдруг, в одну секунду, мальчик понял, зачем понадобилось им лезть на
обрыв. Он совсем упустил из виду... А ведь это так просто! Дело в том,
что... Но в это время усатый налетел на Гаврика, схватил его под мышку и,
разрывая на нем рубаху, поволок его обратно. Он с силой втолкнул мальчика в
хибарку. Возле нее уже стояло двое городовых. Гаврик больно треснулся скулой
о косяк и упал в угол на дедушку, сидевшего на земле.

- Уйдут - головы сорву! - крикнул усатый городовым и выбежал вон.

Гаврик сел рядом с дедушкой, совершенно так же, как и он, подвернув ноги.
Они сидели, ничего не говоря, прислушиваясь к свисткам и крикам, мало-помалу
затихающим в отдалении. Наконец шума совсем не стало слышно.

Тогда Гаврик почувствовал ухо, о котором было забыл. Оно ужасно болело.
Казалось раскаленным. До него страшно было дотронуться.

- У, дракон, чисто все ухо оторвал, - проговорил Гаврик, изо всех сил
сдерживая слезы и желая казаться равнодушным.

Дедушка искоса посмотрел на него. Глаза старика были неподвижны, страшные
своей глубокой пустотой. Губы мягко жевали. Он долго молчал. Наконец покачал
головой и укоризненно произнес: