сигарету за сигаретой и к тому времени, без четверти десять, когда он дополз
до второй комнаты и повалился на постель со смятыми грязными простынями, на
лице его сияла безоблачная улыбка.
3
смена Вильмы Ержик в Хемфилл Маркет. В семь пятнадцать она свернула на
подъездную дорогу к своему дому. Мягкий свет сочился из-под полуопущенных
штор в гостиной.
Фортуны". Ноги прикрывал свежий номер портлендской Пресс-Геральд.
Ужин я засунул в печь. Будет готов в семь тридцать.
выполнять домашнюю работу с давних пор и достаточно успешно. У него,
конечно, случались и промахи, но прошло то время, когда он мог лечь на диван
в башмаках, отваживался закурить в доме трубку, и скорее снег мог выпасть в
августе, чем он, пописав, не опустил бы на место сиденье унитаза.
добродушном круглом лице.
уже надевал туфли.
газету или телепрограмму только потому, что простояла последние шесть часов
за кассой. Сиди, дорогой Питер, отдыхай, сделай одолжение.
семи лет супружества она была уверена, что Питер Майкл Ержик сюрприза ей не
поднесет. На лице у него, без всякого сомнения в этот момент появилось
выражение обиды и досады. Он теперь наверняка будет несколько минут стоять и
смотреть в одну точку, как человек, который вышел из туалета и никак не
может вспомнить, вымыл после этого руки или нет, а потом вздохнет и начнет
накрывать на стол и сервировать ужин. Некоторое время спустя он спросит ее,
как прошла смена в магазине и ни разу не перебьет рассказом о собственном
рабочем дне в Уильямс-Браун, большом агентстве по недвижимости в Оксфорде.
агентстве по недвижимости самая скучная, какая только может быть. После
ужина он без дополнительной просьбы с ее стороны уберет со стола, а она
будет читать газету. Все это он проделает без единой жалобы только потому,
что допустил промах - не принес со двора выстиранное белье. Надо сказать,
что Вильма вовсе была не прочь сделать это самостоятельно, более того, она
даже любила эту работу, так как запах свежевыстиранного, прогретого на
солнышке и выветренного белья доставлял ей удовольствие, но не станет же она
сообщать об этом Питу. Ни в коем случае, это ее маленький секрет.
той же причине: на войне как на войне, нужно использовать любое, самое
малейшее преимущество. Иногда по вечерам ей приходится выдерживать полутора,
а то и двухчасовой бой, прежде чем враг сдастся, и она сможет на карте
военных действий сменить булавки с белыми головками, принадлежавшие Питу, на
свои, красные. Но сегодня бой был выигран мгновенно и без кровопролития, это
был блицкриг к вящему удовольствию Вильмы.
в подобной столетней войне, когда пленников не берут в плен, не сдаются, ни
единого белого пятна на поле военных действий не остается, поскольку на них
тут же накладывают аккуратную заплату, от таких легких побед можно быстро
потерять вкус к сражению. Но до этого было еще далеко, и поэтому она вышла
во двор с корзиной под мышкой и с сердцем, трепещущим где-то в области
диафрагмы.
сраженная. А где же, черт побери, простыни?
полощущиеся на ветру. Должна была. но не видела. Может быть, они улетели?
сильный. Тогда, вероятно, их украли?
здесь... где-то. Старшая дочь огромного католического клана, состоящего из
тринадцати детей, не может не знать, как хлопает на ветру белье. А с этим
звуком было не все в порядке. Каким-то он казался тяжелым.
подспудно всегда ожидает неприятностей, потемнело. Она уже видела свои
простыни... вернее, очертания, которые должны были быть простынями. Но они
сливались с вечерней мглой.
протянула руку, что-то толстое и вязкое шлепнулось ей на щеку, что-то липкое
и противное прижалось к ней. Как будто ледяная рука мертвеца пыталась
вцепиться в нее.
теперь она закричала, закричала и выронила свою бельевую корзину. Снова
послышалось мерзкое вязкое хлюпанье - хлопанье, и она попыталась увернуться
от этого нечто, протягивающего к ней свои сырые, отвратительные клешни. При
этом стукнулась лодыжкой о корзину и упала на колени. Только везение и
быстрота реакции не позволили ей при этом растянуться во весь рост.
шее. Вильма снова закричала и поползла прочь от бельевых веревок на
четвереньках. Пряди волос выбились из-под платка, которым она повязывала
голову, и повисли вдоль щек. Она терпеть этого не могла, потому что волосы
щекотались. Но отвратительное поглаживание чего-то темного, висевшего на ее
бельевой веревке, было еще невыносимей.
связок в распухшем горле. На соседнем дворе залилась истерическим визгливым
лаем собачонка Хэйверхиллов, - тяф-тяф-тяф - что никоим образом не придало
Вильме бодрости.
крыльца.
чувствую! Включи же наконец свет, черт тебя подери!
руку о куртку. Теперь и куртка была выпачкана липкой грязью. Вильма впала в
такую ярость, что перед глазами заплясали красные горошинки в такт стучащей
в висках крови. Но больше всего она была зла на себя, за то что испугалась.
Хоть и на секунду.
она ненавидела собак, особенно тех, что лаяли.
просунулась внутрь и, наконец, двор до самого конца залил яркий поток света.
новой осенней куртки. Она с силой провела рукой по лицу и поняла, что оно
тоже покрыто слоем бурой грязи. Она чувствовала, как липкие холодные ручейки
текут по спине.
ощущениям, не понимала что разговаривает вслух. Кто мог такое сделать?
теперь остановился в нескольких шагах. Лицо Вильмы строило такие гримасы,
что Питеру Ержику это показалось чересчур опасным: как будто под кожей у нее
завелся целый клубок ядовитых змей.
полетели с ее пальцев в его сторону. - Грязь, говорю! Грязь!
воплей. Нижняя челюсть у него отвалилась. Вильма обернулась и посмотрела по
направлению его взгляда. Поток света, вырвавшийся из кухни, осветил бельевые
веревки и с беспощадностью обнажил то; что нужно было скрыть.
прищепок грязным старым тряпьем; они были не просто облеплены грязью, они ею
были покрыты сплошь, они были в грязь закованы.
зачерпывали. В траве осталась протоптанная тропинка, по которой носился взад
и вперед метатель грязи; носился, зачерпывал, носился, швырял.
как только в голову пришла счастливая мысль:
визга, и тут же захлебнулся лаем пес Хэйверхиллов: Тяф-тяф-тяф! Как она
ненавидит собак. Господи, ты видишь, ты слышишь, как я их ненавижу?