Ну, еще раз убедился, что было задумано преступление. Ну, узнал еще, что
неизвестный "Ликол" (что за языческое имя!) ловко использовал наши
отношения, о которых мог лишь догадываться. И ничего, ничего больше! А между
тем огромный серый камень лег на могилу человека, который мог быть для моей
родины в сотню раз полезнее, чем я. И не сегодня-завтра такой же камень
может придавить и меня. Что тогда будет с Надзеей Рамановной?
плохой серой бумаге высокопарным слогом излагалось приглашение в уездный
город, в суд. Надо было ехать. Я договорился с Рыгором о коне, поделился с
ним своими соображениями о письме, а он сообщил, что за домом Гарабурды
следят, но ничего подозрительного не замечено.
что ожидает меня в уезде, и решил ни в коем случае там не задерживаться. Я
уже было собрался пойти отоспаться перед дорогой, когда вдруг, свернув за
поворот аллеи, увидел на замшелой скамье Яноускую. Сквозь вековые ели
просачивался темно-зеленый свет и призрачными бликами ложился на ее голубое
платье, на руки с переплетенными пальцами, на рассеянно глядящие глаза,
которые бывают у человека, углубившегося в свои мысли.
еще больше укрепила это слово, и все же я несколько минут с каким-то
ликующим восхищением думал о том, что мог бы обнять эту худенькую фигурку,
прижать к своей груди. И горестно билось мое сердце, потому что я знал:
этого никогда не будет.
глаза.
поступили, значит, иначе было нельзя. Но я очень беспокоюсь за вас. Вы
должны знать: суда здесь нет. Эти крючки, эти лгуны, эти... ужасные и
насквозь продажные люди могут засудить вас. И хотя для шляхтича не такая уж
большая провинность побить полицейского, они могут выслать вас отсюда. Они
все, вместе с преступниками, образуют единый большой союз. Напрасно умолять
их о правосудии: не скоро, может, даже никогда не увидит его этот
благородный и несчастный народ. Но отчего вы не сдержались?
обычай.
Откуда этот ребенок мог научиться читать в сердцах, что придало ему такую
силу?
заплатит слишком дорогой ценой за удовольствие, которое вы получили, дав по
зубам пошлому дураку.
будет охранять Рыгор.
ехать в уезд... Поживите здесь еще день-другой и оставьте Ялины навсегда.
сказал:
ли в округе шляхтича, имя и фамилия которого начинались бы так?
Ликолович... Это вторая часть фамилии покойного Кульши.
животным. Я увидел, как из-под ладони, которой она прикрыла глаза,
выкатилась и поползла вниз тяжелая, нечеловечески одинокая слеза, скорее
изнемогающего от отчаяния мужчины, нежели девушки, почти ребенка.
слез, а эта слеза была такая, какую упаси Боже увидеть кому-то в жизни, к
тому же слеза женщины, ради которой я охотно превратился бы в прах, разбился
в лепешку, чтобы только она не была печальной.
сложились в улыбочку приблизительно того сорта, какая бывает на лице идиота,
присутствующего на похоронах.
настоящим человеком. Я плачу... о Свециловиче... о вас, о себе. Я даже не о
нем плачу, а о его загубленной молодости, - я хорошо понимаю это! - о
счастье, которое нам заказано, об искренности, которой у нас нет. Уничтожают
лучших, уничтожают достойных. Помните, как говорили когда-то: "Не имамы
князя, вождя и пророка и, как листья, метемся по грешной земле". Нельзя
надеяться на лучшее, одиноко сердцу и душе, и никто не откликнется им. И
догорает жизнь.
до конца жизни я буду благодарна вам... Вот и все. И конец.
выпалил:
в глаза и ушла.
слово "предположить", потому что солнце вообще не показывалось из-за туч),
когда я в полдень явился в уезд. Это был плоский, как блин, городок, хуже
самого захудалого местечка, и отделяли его от яноуской округи лишь верст
восемнадцать чахлых лесов. Мой конь чавкал копытами по грязным улицам.
Вокруг вместо домов были какие-то курятники, и единственным, что отличало
этот городок от деревни, были полосатые будки, возле которых стояли усатые
церберы в латаных мундирах, да еще две-три кирпичные лавки на высоких
фундаментах. Худые еврейские козы ироничными глазами смотрели на меня с
гнилых, ободранных стрех.
с двумя стрельчатыми башнями над четырехугольником мрачной каменной
плебании.
крышах, меж ребристыми слегами, росли довольно высокие березки.
зданием уездного суда, рядом с крыльцом, лежало штук шесть свиней, которые
дрожали от холода и временами безуспешно пытались подлезть друг под друга,
чтоб согреться. Это всякий раз сопровождалось эксцессами в виде обиженного
хрюканья.
коридор, где кисло пахло бумажной пылью, чернилами и мышами. Обитую истертой
клеенкой дверь в канцелярию чуть оторвал, так она набрякла. Вошел и поначалу
ничего не увидел: такой скупой, в табачном дыму свет пробивался сквозь
узкие, маленькие окна. Лысый скрюченный человечек, у которого сзади из
прорехи штанов вылезал хвостик рубашки, поднял на меня глаза и моргнул. Я
очень удивился: верхнее веко осталось неподвижным, а нижнее закрыло весь
глаз, как у жабы.
сбегу. Ведите меня к вашему судье.
дымного ада.
таких замусоленных, словно они были сшиты из старой бумазеи. Лица
повернулись ко мне, и я заметил в глазах одинаковое выражение алчности,
наглости и удивления - все же явился.
обдирали клиентов как липку, а потом предавали. Голодный, алчный и продажный
судебный крючок с головой, похожей на огурец.
допетровских времен.
Очань прыятна... Мы уважаем людей са сталичным блеском. - И он, не приглашая
меня сесть, уставился в какую-то бумагу. - Вы, навернае, знаите, что
савершили что-та падобное крыминалу, когда пабили пристава за какую-то
невинную шутку? Этта - действие угаловна наказуемое, ибо какурат
пративаречит нравам нашей акруги, а такжа и сводам законов империи
Рассийскай.
доволен, этот потомок Шемяки, доволен тем, что вершит в уезде суд и
расправу.
придвинул к себе стул и сел на него верхом.
сяду сам.
Орловский Гай Юлий
Флинт Эрик
Суворов Виктор
Корнев Павел
Жюль Верн
Якубенко Николай