миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем, - Буба или
Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы".
"Но вот, - печально думал Саша, - она чужая; милая, но чужая. Пришла и
ушла, и уже обо мне, поди, и не думает. Только оставила сладкое благоухание
сиренью да розою и ощущение от двух нежных поцелуев, - и неясное волнение в
душе, рождающее сладкую мечту, как волна Афродиту".
Скоро вернулась Коковкина.
-- Фу ты, как пахнет сильно! - сказала она.
Саша покраснел.
- Была Людмилочка, - сказал он, - да вас не застала, посидела, меня
надушила и ушла.
- Нежности какие! - с удивлением сказала старуха, - уж и Людмилочка.
Саша засмеялся смущенно и убежал к себе. А Коковкина думала, что уж
очень они, сестрицы Рутиловы, веселые да ласковые девицы, - и старого, и
малого своею ласкою прельстят.
x x x
На другой день с утра Саше весело было думать, что его пригласили. Дома
он с нетерпением ждал обеда. После обеда, весь красный ог смущения, попросил
у Коковкиной позволения уйти до семи часов к Рутиловым. Коковкина удивилась,
но отпустила. Саша побежал веселый, тщательно причесавшись и даже
припомадившись. Он радовался и слегка волновался, как пред чем-то и
значительным, и милым. И ему приятно было думать, что вот он придет,
поцелует Людмилину руку и она его поцелует в лоб, - и потом, когда он будет
уходить, опять такие же поцелуи. Сладостно мечталась ему Людмилина белая,
нежная рука.
Сашу встретили еще в передней все три сестры. Они же любили сидеть у
окна, глядючи на улицу, а потому завидели его издали. Веселые, нарядные,
звонко-щебечущие, окружили они его буйною вьюгою веселья, - и ему сразу
стало приятно и легко с ними.
- Вот он, молодой таинственный человек! - радостно воскликнула Людмила.
Саша поцеловал ей руку и сделал это ловко и с большим удовольствием.
Поцеловал уж заодно руки и Дарье с Валериею, - нельзя же их обойти, - и
нашел, что это тоже весьма приятно. Тем более, что они все три поцеловали
его в щеку: Дарья звонко, но равнодушно, как доску, Валерия нежно, опустила
глаза, - лукавые глазки, - легонько хихикнула и тихонько прикоснулась
легкими, радостными губами, - как нежный цвет яблони, благоуханный, упал на
щеку, - а Людмила чмокнула радостно, весело и крепко.
-- Это - мой гость,- решительно объявила она, взяла Сашу за плечи и
повела к себе.
Дарья сейчас же и рассердилась.
- А твой, так и целуйся с ним! - сердито крикнула она. - Нашла
сокровище! Никто не отнимет.
Валерия ничего не сказала, только усмехнулась, - очень любопытно с
мальчишкою разговаривать! Что он понимает?
В Людмилиной горнице было просторно, весело и светло от двух больших
окон в сад, слегка призадернутых легким, желтоватым тюлем. Пахло сладко. Все
вещи стояли нарядные и светлые. Стулья и кресла были обиты золотисто-желтою
тканью с белым, едва различаемым узором. Виднелись разнообразные скляночки с
духами, с душистыми водами, баночки, коробочки, веера и несколько русских и
французских книжек.
- А я тебя сегодня ночью во сне видела, - хохоча, рассказывала Людмила,
- ты будто бы у городского моста плавал, а я на мосту сидела и тебя на
удочку выудила.
- И в баночку положили? - смешливо спросил Саша.
- Зачем в баночку?
- А куда же?
- Куда? Нарвала за уши, да назад в речку кинула.
И Людмила звонко и долго хохотала.
-- Ишь вы какая! - сказал Саша.- А что вы мне сегодня хотели сказать?
Людмила смеялась и не отвечала.
- Обманули, видно, - догадался Саша. - А еще обещали показать что-то, -
укоризненно сказал он.
- Я тебе покажу! хочешь есть? - спросила Людмила.
- Я обедал, - сказал Саша. - Экая вы обманщица!
- Нужно очень мне тебя обманывать. Да никак от тебя помадой разит? -
вдруг спросила Людмила. Саша покраснел.
- Терпеть не могу помады! - досадливо говорила Людмила. - Барышня
помаженная!
Она повела рукою по его волосам, замаслила руку и хлопнула его ладонью
по щеке.
- Пожалуйста, не смей помадиться! - сказала она.
Саша смутился.
- Ну, ладно, не буду, - сказал он. - Строгости какие! Душитесь же вы
духами!
- То духи, а то помада, глупый! нашел сравнить, - убеждающим голосом
сказала Людмила. - Я никогда не помажусь. Зачем волосы склеивать! Духи
совсем не то. Дай-ка я тебя надушу. Желаешь? Сиренькой надушу,- желаешь?
- Желаю, - сказал Саша, улыбаясь. Ему приятно было думать, что он
принесет домой аромат и опять удивит Коковкину.
- Кто желает? - переспросила Людмила, взяла в руки скляночку с серингою
и вопросительно и лукаво смотрела на Сашу.
- Я желаю, - повторил Саша.
- Ты же лаешь? лаешь? вот как! лаешь! - весело дразнилась Людмила.
Саша и Людмила весело хохотали.
- Уж не боишься, что задушу? - спросила Людмила:- помнишь, как вчера
струсил?
- И ничего не струсил, - вспыхнув, горячо отвечал Саша.
Людмила, посмеиваясь и дразня мальчика, принялась душить его серингою.
Саша поблагодарил и опять поцеловал ей руку.
- И пожалуйста, остригись! - строго сказала Людмила, - что хорошего
локоны носить, лошадей прическою пугать.
- Ну, ладно, остригусь, - согласился Саша, - ужасные строгости! У меня
еще коротенькие волосы, в полдюйма, еще инспектор ничего мне о волосах не
говорил.
- Я люблю остриженных молодых людей, заметь это, - важно сказала
Людмила и погрозила ему пальцем. - И я тебе не инспектор, меня надо
слушаться.
x x x
С тех пор Людмила повадилась все чаще ходить к Коковкиной, для Саши.
Она старалась, особенно вначале, приходить, когда Коковкина не бывала дома.
Иногда пускалась даже на хитрости, выманивала старуху из дому. Дарья сказала
ей однажды:
- Эх, ты, трусиха! Старухи боишься. А ты при ней приди, да его и уведи,
- погулять.
Людмила послушалась, - и уже стала приходить когда попало. Если
заставала Коковкину дома, то, посидев с нею недолго, уводила Сашу погулять,
но при этом задерживала его только на короткое время.
Людмила и Саша быстро подружились нежною, но беспокойною дружбою. Сама
того не замечая, уже Людмила будила в Саше преждевременные, пока еще
неясные, стремления да желания. Саша часто целовал Людмилины руки,- тонкие,
гибкие пясти, покрытые нежною, упругою кожею, - сквозь ее желтовато-розовую
ткань просвечивали извилистые синие жилки. И выше - длинные, стройные - до
самого локтя легко было целовать, отодвигая широкие рукава.
Саша иногда скрывал от Коковкиной, что приходила Людмила. Не солжет,
только промолчит. Да и как же солгать, - могла же сказать и служанка. И
молчать-то о Людмилиных посещениях не легко было Саше: Людмилин смех так и
реял в ушах. Хотелось поговорить о ней. А сказать - неловко с чего-то.
Саша быстро подружился и с другими сестрами. Всем им целовал руки и
даже скоро стал девиц называть Дашенька, Людмилочка да Валерочка.
XVII
Людмила, встретив Сашу днем на улице, сказала ему:
- Завтра у директорши старшая дочка именинница,- твоя старушка пойдет?
- Не знаю, - сказал Саша.
И даже радостная надежда шевельнулась в его душе, и даже не столько
надежда, сколько желание: Коковкина уйдет, а Людмила как раз в это время
придет и побудет с ним. Вечером он напомнил Коковкиной о завтрашних
именинах.
- Чуть не забыла, - сказала Коковкина. - Схожу. Девушка-то она такая
милая.
И впрямь, когда Саша вернулся из гимназии, Коковкина ушла к Хрипачам.
Сашу радовала мысль, что на этот раз он помог удалить Коковкину из дому. Уже
он был уверен, что Людмила найдет время притти.
Так и сталось, - Людмила пришла. Она поцеловала Сашу в щеку, дала ему
поцеловать руку и весело засмеялась, а он зарделся. От Людмилиных одежд веял
аромат влажный, сладкий, цветочный, - розирис, плотский и сладострастный
ирис, растворенный в сладкомечтающих розах. Людмила принесла узенькую
коробку в тонкой бумаге, сквозь которую просвечивал желтоватый рисунок.
Села, положила коробку к себе на колени и лукаво поглядела на Сашу.
- Финики любишь? - спросила она.
- Уважаю, - сказал Саша со смешливою гримасою.
- Ну, вот я тебя и угощу, - важно сказала Людмила.
Она развязала коробку и сказала:
- Ешь!
Сама вынимала из коробки по ягодке, вкладывала их Саше в рот и после
Шломо Вульф
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Орлов Алекс
Никитин Юрий