к себе на колени. До чего ж приятно чувствовать теплое, нежное тельце,
трогать мягкие ручонки, безотчетно сучащие ножки!
пользуюсь. Выпьете со мной чашечку, а? Вы, конечно, не к такому чаю
привыкли, но все ж не откажите.
чай она пьет. Миссис Флинт принялась накрывать на стол заново, выставила
лучшие чашки, самый нарядный чайник.
с малышкой. Поразительно: такая кроха, а уже проснулось женское своеволие.
Конни доставляло поистине чувственное наслаждение это маленькое, теплое
тельце. Новая жизнь! Такая беззащитная, а потому и не ведающая страха! А
взрослых страх держит в узилище!
вареньем из тернослива. Миссис Флинт и стыдливо краснела, и сияла от
счастья, и волновалась, точно перед ней не Конни, а храбрый рыцарь. Они
разговорились, разговор получился задушевный, истинно женский, и обе
остались довольны.
подумает что-нибудь.
жесткие кудерьки.
запертую и заставленную вещами парадную дверь, что выводила в палисадник,
огороженный кустами бирючины. По обеим сторонам тропинки рядами
выстроились пышные бархатные примулы.
Возьмите-ка с собой.
придется вам через ограду перелезать.
уже завели радостные вечерние песни. Пастух скликал отбившихся коров, и
они медленно возвращались по исхоженной, с проплешинами луговине.
- пользуются тем, что Люк Затемно вернется.
Калитка оказалась запертой. С другой стороны на траве стояла пустая
бутылка.
молоко носим, а он потом забирает.
свидания, леди Чаттерли! Приходите, не забывайте. Мы вам всегда рады.
елей. А миссис Флинт бегом поспешила через пастбище домой. На голове у нее
была смешная, старомодная шляпка, одно слово - учительница. Конни не
понравился молодой ельник: очень мрачно, и дышать тяжело. Она ускорила шаг
и опустила голову. Вспомнилась дочурка миссис Флинт. До чего ж милое дитя.
Правда, ноги кривоваты, как у отца. Уже сейчас заметно, хотя, может,
вырастет девочка - выправится. Как греет сердце ребенок! Как полноценна
жизнь матери! И как бесстыдно миссис Флинт хвастала своим материнством! У
нее есть то, чего нет и, скорее всего, никогда не будет у Конни. Да,
миссис Флинт гордилась, и еще как! И Конни - совсем против воли -
позавидовала ей, пусть чуть-чуть, но позавидовала.
мужчина! Стоял недвижно, упрямо, точно Валаамова ослица, и преграждал ей
путь. Это был егерь.
так опаздываю. Впору бегом бежать.
почувствовала, как он прижимается животом к ее телу, как шевелится,
пробуждается его ненасытная плоть.
уходи! Мне без тебя плохо.
Первое побуждение Конни, укоренившееся с юности, - бороться. Вырваться на
свободу. Но странное дело: что-то удерживало, не пускало, точно внутри
тяжелые гири. Она чувствовала нетерпение его плоти, и сил бороться уже не
осталось.
совсем юными деревцами. И позвал взглядом Конни. Но во взгляде его,
неистовом и горящем, она не нашла любви. Впрочем, силы уже покинули ее. Ни
шагу ступить. Ни руки поднять. Она подчинилась мужчине.
пробрались они к прогалине, нашли кучу валежника. Егерь разворошил ее,
расстелил куртку и жилет, сам остался в рубашке и брюках. Затравленно
посмотрел на Конни и застыл, точно зверь перед прыжком. Но звериную
страсть свою смирил: бережно-бережно помог ей лечь. Конни словно
окаменела, и, раздевая ее в нетерпении, Меллорс порвал застежки.
груди. С минуту он лежал на женщине не шевелясь, тело его напряглось и
подрагивало. Потом неистово заходило вверх-вниз. И не в силах сдержать
накопившееся сладострастие, он почти тут же разрядил себя. Как чутко вняла
этому Конни: во чреве одна за другой покатились огненные волны. Нежные и
легкие, ослепительно сверкающие; они не жгли, а плавили внутри - ни с чем
не сравнимое ощущение. И еще: будто звенят-звенят колокольчики, все
тоньше, все нежнее - так что вынести невмоготу. Конни даже не слышала, как
вскрикнула в самом конце. Но до чего ж быстро - слишком быстро! - все
разрешилось. Раньше она попыталась бы своими силами достичь
удовлетворения, однако сейчас все совсем-совсем по-другому. Непослушны
руки, неподвластно тело - не получится у нее больше использовать мужчину
как орудие. Ей остается лишь ждать, ждать и, чувствуя, как внутри убывает
и слабеет его плоть, лишь горестно стенать про себя. И вот настает ужасный
миг - тела уже разъяты, - а все ее естество еще нежно внемлет чудесному
гостю, взывает ему вслед - так актиния, эта морская хризантема, каждым
лепестком тянется за убывающей в отлив водой: вернись, вернись, напои меня
и насыть. Конни бессознательно подалась вперед, снова прильнув к телу
мужчины, и он застыл, долее не отстранясь! Конни вновь почувствовала в
себе его плоть. Словно внутри постепенно распускается прекрасный цветок, -
наливается силой и растет в глубь ее чрева, все дальше и дальше, все
больше и больше, заполняя все вокруг. И она уже не чувствует, как ритмично
движется тело мужчины, опять волна за волной накатывает блаженство, все
полнее и мощнее; оно достает до сокровеннейших уголков плоти и души, и вот
уже волны эти захлестнули, поглотили без остатка, и крики, безотчетные и
бессловесные, рвутся из груди Конни. Из чрева самой ночи рвется наружу
жизнь! И мужчина, благоговея и робея, внял ей и выплеснул свои
животворящие соки.
разомкнулись и ее объятия, она тоже лежала неподвижно. Вряд ли они сейчас
чувствовали друг друга рядом. Страсть ослепила и оглушила обоих. Вот он
пошевелился, видно, вспомнил, что лежит голый, беззащитный - в лесу. И
Конни почувствовала, как разделяются их тела, как вновь она остается одна.
Нет, нет, не смирится душа с этим! Он должен ее согревать и защищать
всегда!
лапы, не находя еще сил подняться. Он застегнул брюки, огляделся. Пусто,
тихо в ельнике - ни звука, даже собака недоуменно и испуганно замерла,
положив морду на лапы. Он присел на кучу валежника и молча взял Конни за
руку.
проживут, а такого не изведают, - говорил он протяжно, как в полусне, и
Суворов Виктор
Контровский Владимир
Конан-Дойль Артур
Шидловский Дмитрий
Никитин Юрий
Мурич Виктор