весь город. Подруги Тони, среди них и Армгард фон Шиллинг, для этого
случая прибывшая из своего имения в высокой, как башня, карете, танцевали
в большой столовой и в коридоре, где пол посыпали тальком, с приятелями
Тома и Христиана; в числе последних был Андреас Гизеке, сын брандмайора и
studiosus juris [студент-юрист (лат.)], а также Стефан и Эдуард
Кистенмакеры, представлявшие фирму "Кистенмакер и Кь".
расколотивший о каменные плиты нижних сеней все горшки, которые ему
удалось раздобыть в доме.
высших кругах: она помогала мамзель Юнгман и портнихе одевать Тони к
венцу. Накажи ее бог, если она когда-нибудь видела невесту красивее!
Позабыв о своей толщине, фрау Штут ползала по полу и, закатывая глаза от
восторга, пришпиливала миртовые веточки к moire antique. Церемония эта
происходила в маленькой столовой.
дожидался у двери. На его розовой физиономии застыло серьезное и
корректное выражение; бородавка возле левой ноздри хранила явственные
следы пудры, а золотисто-желтые бакенбарды были тщательно расчесаны.
вся семья - изрядное множество народа: старики Крегеры, уже несколько
одряхлевшие, но, как всегда, элегантные, консул Крегер с сыновьями Юргеном
и Якобом (последний, так же как и Дюшаны, нарочно прибыл из Гамбурга); на
этот раз присутствовал и Готхольд Будденброк с супругой, урожденной
Штювинг, и с дочерьми Фридерикой, Генриеттой и Пфиффи, из которых, к
сожалению, ни одна уже не имела надежды выйти замуж. Боковая,
мекленбургская линия была представлена отцом Клотильды, приехавшим из
"Неблагодатного" и все время таращившим глаза на невероятно величественный
дом богатых родственников. Франкфуртская родня ограничилась присылкой
подарков, - путь был уж очень неблизкий; вместо них присутствовали -
единственные не принадлежавшие к семье - доктор Грабов - домашний врач, и
мадемуазель Вейхбродт - престарелая подруга Тони, Зеземи Вейхбродт, в
чепце с новыми зелеными лентами и в черном платьице. "Будь счастлива,
милое дитя мое", - сказала она, когда Тони об руку с г-ном Грюнлихом вошла
в ротонду, и звонко чмокнула ее в лоб. Вся семья осталась довольна
невестой. Тони держалась бодро, непринужденно и выглядела очень красивой,
хотя и была несколько бледна от любопытства и предотъездного волнения.
Обряд венчания совершал пастор Келлинг из Мариенкирхе, не преминувший в
энергичных выражениях призвать молодых к умеренности. Все шло по раз
навсегда установленному порядку. Тони с наивной готовностью произнесла
"да", между тем как г-н Грюнлих перед этим предварительно издал свое
"хэ-эм", чтобы прочистить глотку. После венчания приступили к ужину, еще
более вкусному и обильному, чем обычно.
консул с супругой вышли на заснеженную улицу - проводить молодых.
Громоздкая дорожная карета с привязанными к ней чемоданами и баулами уже
стояла у подъезда.
погостить домой и что родители, в свою очередь, не станут слишком долго
откладывать приезд к ней в Гамбург, Тони в безмятежнейшем расположении
духа уселась в карету, предоставив консульше укутать ей ноги меховой
полостью. Супруг занял место рядом с ней.
маленькой сумке, с самого верху. Подъезжая к Гамбургу, спрячьте их под
пальто, понятно? Эти таможенные пошлины... по мере возможности надо
стараться обходить их. Будьте здоровы! Еще раз будь здорова. Тони
душенька! Господь с тобою!
консульша.
Грюнлих.
все уже кончено, пора захлопнуть дверцы кареты, но тут Тони подалась
внезапному порыву: она выпуталась из полости, хотя это было не так-то
просто, бесцеремонно перебралась через колени г-на Грюнлиха, который
проворчал что-то себе под нос, и в волнении обняла отца:
мною?
оттолкнул и горячо пожал ей обе руки.
лошади тронули так, что окна кареты задребезжали. Консульша махала своим
батистовым платочком, покуда карету, громыхавшую по Менгштрассе, не
застлала снежная пелена.
грацией поплотней запахнула на плечах меховую пелерину.
счастлива с ним?
земле не дождаться.
15
верхом по Брейтенштрассе ему не хотелось, чтобы не раскланиваться с
поминутно встречающимися знакомыми. Засунув руки в карманы своего
темно-серого пальто с меховым воротником, он задумчиво шагал по
смерзшемуся, искристому, скрипучему снегу. Он шел привычной ему дорогой, о
которой никто не подозревал. Небо голубело, холодное и ясное; воздух был
свеж, душист и прозрачен; мороз доходил до пяти градусов; стоял на
редкость погожий, безветренный, прозрачный и приятный февральский день.
на Фишергрубе. Пройдя несколько шагов по этой улице, параллельной
Менгштрассе и также круто сбегающей к реке, он очутился у маленького
домика, в котором помещался скромный цветочный магазин с узенькой входной
дверью и небольшим окном, где на зеленых подставках было выставлено
несколько горшков с луковичными растениями.
словно усердная дворовая собачонка. У прилавка, занятая разговором с
молоденькой продавщицей, стояла приземистая и толстая пожилая дама в
турецкой шали. Она внимательно разглядывала горшки с цветами, брала их в
руки, нюхала, ставила назад и болтала так ретиво, что ей приходилось то и
дело вытирать рот платочком. Томас Будденброк учтиво поклонился и отошел в
сторону. Покупательница эта была бедная родственница Лангхальсов,
добродушная и болтливая старая дева, которая, несмотря на свою громкую и
аристократическую фамилию, отнюдь не принадлежала к высшему кругу. "Тетю
Лотхен", как ее, за редкими исключениями, звал весь город, никогда не
приглашали на парадные обеды и балы, а разве что на чашку кофе. С горшком,
завернутым в шелковистую бумагу, она наконец направилась к двери, а Том,
вторично поздоровавшись с продавщицей, громким голосом сказал:
французских...
пришел к тебе с тяжелым сердцем!
поразительно хороша собой. Нежная, как газель, с лицом, почти малайского
типа - чуть выдающиеся скулы, раскосые черные глаза, излучавшие мягкий
блеск, и матовая кожа, с желтоватым оттенком. Руки ее, тоже желтоватые и
узкие, были на редкость красивы для простой продавщицы.
улицы. Томас, последовавший за ней с внешней стороны прилавка, наклонился
и поцеловал ее в губы и в глаза.
меня было так грустно на душе.
пора.
подол фартука.
ведь с тобой решили быть благоразумными, правда! Ну, что поделаешь! Через
это надо пройти!
тебя!.. Хоть пять дней!..
меня в Амстердаме... Я при всем желании не могу ни на один день отсрочить
отъезд!
угодно, ведь верно я говорю? Я буду писать тебе! Не успею приехать, как
уже напишу...
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Акунин Борис
Шилова Юлия
Сертаков Виталий