Чтение 31–й страницы книги ~Собака, которая не хотела быть просто собакой~

от островка.

Матт тут же исчез из моего поля зрения, но некоторые из его прежних
врагов с островка теперь пришли ему на помощь. Стая чаек с криками носилась
над ним и ныряла вниз, создавая таким образом ориентир, которым я мог
воспользоваться.

Папа видел, как я покинул островок, и понял, что что-то неладно. Он
круто повернул и устремился ко мне. Я помахал в сторону чаек, и папа сразу
же сообразил, что Матту не встретиться с яликом.

Матта пришлось втаскивать на борт судна, но он не проявил ни малейших
признаков благодарности за свое спасение. Заплыв отмыл его тело, но
воспоминание о перенесенном унижении осталось. Он заполз в уютное местечко
под банкой в кокпите, оставался там весь остаток дня и вышел с опаской,
только когда мы в тот вечер вошли в док на канале Марри. Даже тогда он не
поспешил на берег, как ему хотелось, а долго стоял на палубе, подозрительно
разглядывая зеленые луга и соблазнительные деревья.

Матт считал длительные переходы мучительными. Мы никогда не могли
убедить его, что с нашей стороны не будет никаких возражений, если он
использует вместо телеграфных столбов мачты судна. Но во время плавания он
наотрез отказывался удовлетворять требования природы, либо потому, что
воспринимал "Скотч-Боннет" человеческим жилищем -- а он был хорошо
воспитанным псом и знал, как следует вести себя, -- либо движение судна
делало для него затруднительной, если не невозможной, стойку на трех лапах.

В соответствии со сказанным, когда мы приближались после
продолжительного плавания к нашему берегу, Матт начинал проявлять страстное
желание достигнуть берега поскорее. Он чуял сушу задолго до того, как мы
могли различать ее, и, когда он начинал суетиться, скулить и с тоской
смотреть на горизонт, мы знали, что берег близок.

Однажды летом мы всей семьей поплыли по озеру от Ниагары с конечной
целью доплыть до Кингстона и из-за маловетрия находились в плавании почти
тридцать шесть часов. Когда Кингстон наконец появился на горизонте, Матт
едва мог сдерживать себя.

Кингстон был построен в раннюю пору Верхней Канады 48 и сохраняет многое от степенного
викторианства 49 его лучшей поры. Стройные
ряды домов из серого камня до некоторой степени отражают твердокаменную
серость его жителей.

Мы вошли в гавань и не успели пришвартоваться, как Матт, одним прыжком
покрыв внушительное расстояние между "Скотч-Боннет" и пирсом, исчез. В
непосредственной близи деревьев не было, поэтому он помчался по старой
улице, мощенной булыжником, в самый город.

Наши швартовы принял человек в потрепанной одежде, и после того как мы
были ошвартованы, он по собственному почину явился на борт, заявив, что он
"старый моряк", -- заветные слова, которые всегда производят впечатление на
моего папу.

Мы дали "старому моряку" выпить, и немного погодя он спросил:

-- Кажется, у вас есть собака?

Мы признались, что таковая имеется.

-- Тогда лучше держите ее на прочной привязи на борту, -- посоветовал
старик. -- Слышал я о разных страшных вещах, о молодых студентах -- медиках
там, в университете. Они очень жестоко расправляются с собаками.

-- Что они им делают? -- спросил я в своем неведении.

Старик сплюнул и налил себе еще стаканчик.

-- Они делают ужасные вещи. -- Это было все, что он мог сказать мне.

Я спросил, где они достают собак, и он ответил, что большая часть их
поступает из городского загона.

-- Я должен был получить эту работу -- ловить собак, -- объяснил он
удрученным голосом, -- но я либерал 50, а
это занятие подходит только для консерваторов 51. Хотя было бы нелишним и для меня: десять
долларов за собаку и пять за кошку -- вот сколько платят студенты.

Папа бросил несколько обеспокоенный взгляд на пристань, но там не было
никаких признаков Матта.

-- А что, -- спросил папа старика как-то опасливо, -- разве в Кингстоне
существует какой-нибудь закон против собак, бегающих без привязи?

Старик фыркнул.

-- Закон! Конечно, есть закон. Однако человеку, собаколову, не
требуется никакого чертова закона. Он берет собак прямо с заднего двора,
вместе с цепью, и все.

Ворча себе под нос, старик покинул нас, но не успел он дойти до конца
пирса, как мы обогнали его. Мы спешили.

Я пошел по дороге, ведущей от пристани в город, папа решил идти на
восток по кромке воды, а мама двинулась в западном направлении. Никто из
людей, которых я расспрашивал, не видел ничего, соответствующего приметам
Матта, а я не мог найти никаких следов его самого.

Когда час спустя я возвратился на пристань, то оказалось, что папе и
маме повезло не больше, чем мне.

Папа начал паниковать. Одна мысль о Матте в сетях местного собачника, а
возможно, уже на столе для анатомирования вызвала у него вздутие и боль в
надпочечниках.

-- Ты берешь напрокат велосипед в правлении лодочной гавани и едешь на
поиски, -- приказал он мне. -- Я еду к загону.

К тому времени, когда папа добрался до загона для бездомных собак, он
взвинтил себя до неистовой ярости; но собаколова не оказалось на месте.
Вместо него в старом кресле сидел развалясь худой, жующий резинку парень,
занятый чтением программы скачек. Он совершенно равнодушно выслушал папино
требование немедленно отпустить Матта.

В конце концов парень лениво махнул в сторону проволочного загона
позади дома.

-- Если ваша собака там, можете за два доллара забрать ее, мистер, --
промямлил он и добавил: -- Как вы думаете. Красное Яблоко имеет шанс на
скачках в Кингс-Плейт?

Еле сдерживая себя и не отвечая, папа поспешил к загону только для
того, чтобы обнаружить там зловещее отсутствие собак -- ни одной во всем
загоне. Он возвратился к парню и голосом, который заставил этого лентяя
подняться с кресла, потребовал самого собаколова.

Парень повел себя нахально.

-- Тогда попытайтесь вести себя, как собака, мистер, -- посоветовал он.
-- Бегите к университету. Собачник обязательно сцапает вас где-нибудь по
пути.

Если бы этот парень знал, что в тот миг он был на волосок от смерти, он
предпочел бы программе скачек Библию. Его шкуру спасло только то, что папе
было некогда отвлекаться.

Папа поймал такси и поехал прямо в ратушу. Сначала он попытался попасть
на прием к мэру, но этот джентльмен уехал из города на конференцию по
вопросам канализации.

Однако рядом находилась канцелярия начальника полиции, и папа ринулся
туда, как на штурм вражеского редута. Но там не было никого, кроме рослого и
тучного констебля, человека несимпатичного и склонного к вспыльчивости.

Констебль величественно объяснил, что не ведает этим "выпускающим
кишки" загоном для бездомных собак и что в любом случае папа совершает
уголовное преступление, разрешая своей собаке "бегать непривязанной".
Автоматически в папе заговорил библиотекарь.

-- Бегать без привязи, -- резко поправил его папа.

Констебль не был филологом.

В ылучше бегите отсюда! -- - заорал он. -- Иначе, черт возьми, я вас
арестую!

Отказавшись от всякой надежды на помощь гражданских властей, папа
отыскал телефонную будку и позвонил в медицинский корпус университета.

Сигналы в трубке звучали с той механической настойчивостью, которая
указывает, что либо никого нет на месте, либо если кто-нибудь и есть, то он
слишком занят, чтобы ответить. Папа подозревал, чем они там заняты; на него
нахлынуло ужасное видение: распластанный Матт, которого терзают коновалы в
белом. Он даже не взял монету из автомата, а выскочил из будки, хлопнув
дверью, так как вспомнил, что в Кингстоне есть одно место, где можно найти
помощь и друзей: военные казармы.

Когда он вбежал в офицерскую столовую, помещение пустовало, если не
считать дежурного офицера, который (надо же так случиться!) служил вместе с
напой в четвертом батальоне во время первой мировой войны.

Офицер был рад встретить старого товарища, особенно потому, что нет
ничего скучнее обязанностей дежурного в казармах мирного времени. После того
как папа, выпив с ним по одной, стал излагать свою историю, он слушал с
сочувствием, и в его глазах загорелся огонек.

Когда повествование закончилось, офицер хлопнул папу дружески по плечу
и воскликнул:

-- Попробуй доверить хоть что-нибудь проклятым штатским -- не
обрадуешься! Это чрезвычайное обстоятельство, старик. Вот что я тебе скажу:
мы вызовем караул и развернем спасательную операцию как положено.

Офицер был верен своему слову, и пять минут спустя усиленный караул из
солдат быстро зашагал по улицам города к университету.

Собаколову исключительно повезло, что он не попался по дороге этому
караулу, так как канадские солдаты очень любят собак и очень не любят
гражданские власти. Но было еще большей удачей то, что караул повстречал
меня. Не случись этого, в тот день в Кингстоне могли бы произойти
чрезвычайные события.

Сомневаюсь, что студенты сидели бы сложа руки, в то время как здание
медицинского факультета превращают в осажденную крепость, и нет сомнения,
что начальник полиции бросил бы свои силы в драку на стороне студентов.
Потребовались бы подкрепления из форта, а в их состав могли включить и те
две легкие полевые пушки, которые стоят перед офицерской столовой (реликвии
бурской войны, все еще способные издавать грозный шум).

Я немножко сожалел, что вмешался, но я вмешался. На взятом напрокат
велосипеде я перехватил папу и отряд на расстоянии в четверть мили от ворот