Мальчик с девочкой -- понятно, код и информационный материал -- тоже
понятно. Еще нужно что-нибудь?
Хоттабыч, очевидно сверяясь по каким-то книгам. -- Так записано. Встреча
временных половинок составит целое время и победит пустоту. Эта встреча -- в
пустыне, среди ничего -- должна длиться сорок дней и один день, и еще
половину дня, и еще одну шестую часть дня, и еще один час.
твоей части. Только учти, у меня нет загранпаспорта. А с Соломоном мы сами
разберемся. Не боись.
глядя задумчиво в небо.
черной жидкостью внутри, -- это вода пустыни. Живая и мертвая. Выпей.
пахла мухоморами, поганками и прелыми травами.
утро приходит, и с ним Хоттабыч. Хоттабыч все выяснил про Соломона, тот
вновь посетил сей мир и приумножил богатства, но лишен мудрости, жен и
любви. Хоттабыч видел его и знает его имя, которое он называет Джинну. Цель
нового Соломона -- интернировать граждан Земли в единый идеальный мир, где
каждый налогоплательщик будет под незримым виртуальным контролем,
переходящим по необходимости в физический. Сам идеальный мир является некой
надстроенной над физическим конусовидной башней, лестницы которой ведут,
однако, вверх не в небо, а лишь к вершине башни, которая есть сам новый
Соломон, который есть ворота земли и неба, мимо которых всякая связь между
последними невозможна. Исключительность такого положения делает пограничного
Ново-Соломона Главным Таможенником Верхнего мира, со всеми вытекающими
привилегиями, и дает возможность безраздельной земной коррупции Нижним
мирам, обеспечившим Ново-Соломону столь высокое положение. Задача
Ново-Соломона похожа на задачу древних вавилонских строителей, с той лишь
разницей, что те начинали в одном языке, а потом распались на разные вместе
с башней, а Ново-Соломон начинает на разных языках, которые необходимо
свести воедино: без уничтожения языковых барьеров ни одно мировое господство
невозможно, это подтверждает и исторический опыт. Заточенный когда-то
Хоттабыч оказывается чуть ли не единственным сохранившимся джинном и теперь
призван сыграть роль всемирного межъязыкового пропускного пункта -- этим
объясняется его появление в Интернете после трех тысяч лет хранения в
кувшине. Бессознательно ведомый партизанскими провиденциальными силами.
Джинн, единственный из пользователей Интернета, находившийся в полосе
полусна в момент постепенного вывода Хоттабыча из полунебытия, как бы
случайно выкрал его из рук Ново-Соломона. Его слабость и малодушие,
помешавшие на всю катушку использовать могучую силу Хоттабыча для личного
обогащения, привели к невозможности адекватных действий со стороны сил
Ново-Соломона, привыкших использовать этот путь как наиболее эффективный.
Потеряв Хоттабыча с радаров всемирности, диспетчеры Нижнего мира днем и
ночью ждали, когда вспыхнет где-нибудь новая звезда успешности, богатства и
счастья, чтобы по этой вспышке вычислить пропавшего эфрита. В силу
бюрократической разобщенности разных миров, сам Хоттабыч, обивавший пороги в
параллельных поисках Соломона, оставался для них долгое время невидим.
Однако теперь, когда он сам явился, ему уготовили рабскую судьбу кирпича
новой башни. Отпущенный попрощаться с Джинном, Хоттабыч угрожает его земной
жизни, однако Джинн предлагает ему вернуться в Интернет свободным сайтом и
таким образом навсегда избавиться от опеки Ново-Соломона, заодно лишив
последнего претензий на мировое господство. В этом помогает ему далекая
возлюбленная, сумевшая самостоятельно сбежать от чар Кащея, который и есть
Ново-Соломон.
Глава шестнадцатая,
будто из стекла треснувших часов истекло время и остановилось. Или это Джинн
внезапно очутился на поверхности песка верхней чаши часов -- в колбе неба с
размазанным по ней горячим жидким солнцем. Солнце немилосердно жгло песок и
медленно стекало по прозрачному куполу к горизонту. Это одинокое изменение
было единственным свидетельством того, что измерение-время еще существует
где-то, но очень далеко. На небе. Недосягаемо на небе.
помогло. Свет остался под веками, прилипший к зрачкам и смешавшись с белками
глаз.
горячий песок, подложив под голову руку, чтобы не обжечься, и закрылся
майкой от солнца. Он решил дождаться ночи, чтобы куда-нибудь идти. Непонятно
было, конечно, -- куда. Но больше делать было нечего.
размягчаться, но во рту уже стала скапливаться подсохшая жажда. Пить
хотелось сначала слегка, как бы между прочим, желание влаги появилось в
мозгу легкой флиртующей идеей, затуманивая постепенно все остальные мысли,
потом поползло вниз, осушая горло, куда-то в живот и в ноги. И вот уже все
тело, обнаженное в своих ощущениях этой неожиданной жаждой, каждой своей
клеточкой стало горячо и страстно требовать влаги. В сухом воздухе
навязчивое стремление к другой, благодатной среде стало единственным
чувством, единственной мыслью и единственным порывом духа. От напряжения
желания Джинн начал покрываться мелкими капельками пота.
собой увидел березу. Это было свежее весеннее деревце с набухшими почками и
белой нежной корой. Джинн вспомнил, как в детстве они с отцом бродили по
воскресшему от зимы лесу и собирали березовый сок. Отец учил его, как делать
надрезы, чтобы не оставлять глубоких рубцов. Сок. Березовый сок
джинсах швейцарский армейский нож и осторожно, как ящерица, медленно подполз
к дереву. Обнял руками ствол у самого основания и, скользя щекой по шелковой
коже ствола, поднялся на колени. И ласково сделал вертикальный надрез на
нежной коре.
причинить дереву боль. На неглубоко раскрывшейся ранке выступила прозрачная
и густая маленькая капля -- первая капля сока. Джинн прикоснулся губами к
этой капле и скорее почувствовал, чем вкусил, чуть сладковатую свежесть
жизни. Он провел горячим языком по трещинке, чувствуя, как из надреза
выделяется сок, и припал к ней ртом, высасывая из дерева всю мокрую
влажность, которой только оно могло поделиться. От сока начала кружиться
голова, мир поплыл, и вот уже нет никакой березы и никакой пустыни тоже нет
-- лишь пустота.
в пустоте. Так и я".
другим. Теперь весь он был этой силой, он сам становился этим движением. И
тесную, сжимавшуюся пустоту вокруг он тоже ощутил. И понял, что в его силах
-- наполнить эту пустоту. И устремился в нее, проникая в нее всю, волнуя ее
всю своей силой и приводя ее всю в движение, чтобы занять ее и сделать
материей.
движением, стала его силой, а он полунаполнился пустотой, ощутил пустоту
внутри себя и окунулся в тесноту обволакивавшей пустоты. В ней, в тесноте,
он расширялся -- и бился внутри ее протяжными пульсирующими замираниями,
измеряя ее, раня ее, изменяя ее, заставляя ее мелко дрожать, пока вдруг
где-то в глубокой сокровенной глубине пустоты его резкие проникновения не
начали наталкиваться на зарождающийся ответ.
сладостью при каждом касании, пока наконец из открывшихся тайников желтой
сладости не потекла желанная жгучая красная боль, смешавшись с ней в
рыже-оранжевый огненный цвет солнца, чтобы еще чуть-чуть, еще одно еле
выдержанное мгновение -- и вдребезги лопнуть брызгами истомы и теплой пеной
остывающей сладкой боли, глубокой синей волной обессиливающего покоя залить,
заполнить пустоту и вытеснить из нее вибрацию мелеющей дрожи, которая,
расходясь, как круги по воде, осела -- ненадолго -- в подушечках кончиков ее
пальцев и пропала прочь.
слабея, услышал словно издалека, но где-то совсем близко, как легкое касание
ушной раковины губами ветра, высокий и чистый голос, спросивший его
ангельским английским языком:
возвратившись в ухо другими, щекочущими словами:
Маккефри Энн
Белов Вольф
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр