человека, с которым он не успел свести давние счеты; но тут же, обуянный
праведным гневом против двух наглецов, осмелившихся оскорбить
австралийскую боевую славу, а особенно против Тома - щенок, мальчишка
бросает вызов всему городу и лично ему, бравому кавалеристу Джо! - тут же
дал шпоры своей точно с полотна Жерико сошедшей кобыле и поскакал прямо на
них.
земле, оборонялся своим плакатом, а старик Драйзер пытался его оттащить,
но Джо чувствовал себя рыцарем, побеждающим дракона, он снова и снова
поднимал лошадь на дыбы, грозя обрушить на Тома куда придется удары черных
полированных копыт. Спасла Тома природная ловкость: ему удалось,
извернувшись, ударить Джо плакатом. Плакат разорвался в клочья, а Том,
превозмогая боль, схватил Джо за ногу и попытался стащить с седла, но Джо
свирепо лягался, стараясь высвободить ногу, а Ганс, наш старый Ганс,
революционер и поклонник Гете, тянул Тома в сторону и твердил: "Том, Том,
только без насилия, Том!" Затем он что-то крикнул Джо Коллинзу по-немецки,
тот, услыхав звуки немецкой речи, круто повернул лошадь на Ганса, и плохо
бы пришлось старику, если бы не вмешались в дело несколько анзаковцев из
колонны. Кто-то вытащил Драйзера из-под копыт, кто-то поволок на тротуар
разъяренного, брыкающегося Тома.
его анзаковцев.
расправиться с Томом - я не стал ждать, когда выяснятся их истинные
намерения. Увертываясь от кулаков и каблуков, я протолкался к Тому, и мне
удалось поднять его с земли, но тут я получил такой удар в спину, что у
меня потемнело в глазах, а когда опомнился, Том был на ногах, хотя и
шатался из стороны в сторону, и на все корки честил наш город, полный
дураков, не умевших и не желавших видеть его правоту, так же как они не
умели и не желали видеть правоту нашего отца. Ничто не могло умерить
воинственный запал Тома, и, когда в конце концов на месте действия
появился констебль Пинки Райен, старик не злой и лишенный национальных и
религиозных пристрастий, я сказал Тому:
уйдешь.
в моду в наши дни, - и парад продолжался, и Джо, не желая пропустить тот
единственный час в году, который составлял цель и средоточие всей его
жизни, круто повернул свою гнедую красавицу, в два прыжка нагнал уходившую
колонну и вновь с балетной грацией загарцевал во главе праздничного
шествия, торжественность которого уже никто больше не нарушал.
его коренными обитателями.
19
прошел слух, будто его видели в Каслмэйне, у стен обители св.Винсента, где
он, должно быть, искал случая хоть издали поглядеть на Пегги. Но если он и
приезжал в Каслмэйн, Пегги его не видела, и ей об этом ничего не было
известно. Что до меня, так я этому слуху не поверил. Дело в том, что
накануне отъезда Тома мы с ним вечером пошли побродить (мама закатила
такой прощальный обед, после которого требовалась проминка), и тут я
напрямик спросил его насчет Пегги.
какие чувства живут в этом молодом теле спортсмена, чья спортивная закалка
теперь должна была пригодиться на войне. Мне это необходимо было знать
потому, что я видел, как догорала заря его юности под стук колес поезда,
увозившего Пегги; и не то чтобы он очерствел после этого (он все-таки еще
был очень молод), но порывистый подросток превратился в молчаливого юношу,
который словно отсек себя от всех нас, никому больше, видно, не доверяя, и
я уже не мог так легко проникать в его мысли, как бывало прежде.
же ответ получил. Когда мы молча шагали по нагревшемуся за день асфальту
дороги, ведущей к кладбищу, он вдруг принялся насвистывать равелевскую
"Павану для умершей инфанты", и я понял, что для Тома с его душевной
прямотой, не терпевшей никакой неразрешенности, Пегги уже умерла.
казалось, живи мы в те далекие времена, которые больше подходили для
нашего средневекового захолустья, я бы сам учинил набег на монастырь и
вызволил заточенную в его стенах деву. Но Том слишком твердо стоял на
земле для подобной игры воображения; быть может, именно это помогло ему не
сломиться. Он похоронил Пегги так прочно, как если бы она уже лежала в
земле недалеко от Доби-Нырялы.
каслмэйнского монастыря. Никак это с ним не вязалось. И к тому же он в это
время находился в училище АВВС, приобретал знания, необходимые для
профессии летчика-истребителя. Тому было на роду написано стать
летчиком-истребителем.
летать - для того он родился в должный год и чуть ли не месяц и час, для
того был вспоен молоком и медом, взращен на лучших пастбищах земли,
издавна служивших питомником мировых рекордистов, для того точно вовремя
достиг зрелости, потребной, чтобы понять суть и назначение могучих машин,
на которых ему предстояло мчаться по воздуху, как когда-то Джо Коллинз
мчался по Галлипольским пескам на лошади, точно сошедшей с полотна Жерико.
Но, к несчастью, в отличие от четвероногих рекордистов у
летчика-рекордсмена Тома были свои мысли и чувства.
вполне оперившимся пилотом, готовым к управлению "хоукер-хартом",
"бристоль-бульдогом" или любым другим из самолетов, которыми в то время
располагала австралийская авиация, и, когда я стал расспрашивать его про
АВВС, он сказал:
попадет.
должно было скоро увезти меня в Англию, где старушка миссис Ройс через
сына устроила мне работу. Она решила закрыть "Вестник", и это было вроде
прощальной награды за мой усердный труд. Я покинул Сент-Хэлен (и
Австралию) почти одновременно с Томом, и больше я Тома не видел.
Макгиббонах, причем сделал это довольно неловко. В один из последних
вечеров я нарочно увел его к реке, и, когда мы сидели на берегу напротив
Собачьего острова, я спросил:
Сент-Хэлен?
- Он спрятался в доме Сомерфилда и все видел оттуда.
никакой риск не пугал. Понадобилось бы - она бы подожгла весь город.
правильности своей прежней догадки. Может быть, вовсе он не похоронил
Пегги, а просто примирился, как покинутый возлюбленный, что ему предпочли
другого, более совершенного супруга. В конце концов, ведь и сам он
сочетался браком с неизбежностью. Война уже стала для Тома железной женой,
к которой он был прикован кандалами внутреннего убеждения.
серебристой реке.
не протянулась между нами в последний раз такая нужная мне ниточка
братской близости.
очень убивалась из-за Тома, и он это знал. У отца достало внутренней
дисциплины на то, чтобы остаться таким, как всегда, - нормальным
английским отцом викторианской закваски. В сущности, он до сих пор не
понял причины вызванной им волны безмолвного негодования, но, как и Том,
решил не поддаваться и не поддался. Зато мать, подобно мне, все
чувствовала так остро, как будто нервы ее были обнажены, и тень Тома
оставалась неразлучно с ней и тогда и в те скорбные годы, что еще ждали
впереди.
квакают лягушки, и пререкаются какие-то ночные птицы, и нет-нет да плеснет
в воде рыба, а издалека донесется чей-то смех; потом повернулись и пошли
домой.
20
Он был послан в Англию для тренировки. Австралийская военная авиация
Зыков Виталий
Перумов Ник
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим