Чтение 31–й страницы книги ~Солдат и мальчик~

Боня читал стихи:

Донер Ветер по-немецки значит буря грозовая,

Если худо, Донер Ветер - немцы в страхе говорят...

На Кавказе Донер Ветер, Донер Ветер - Лозовая,

Донер Ветер! С Дона ветер дует, дует их назад!

Русский ветер выдул снова немцев к черту из Ростова...

Однорукий наклонился к Андрею, спросил, с какого он фронта. Резко
пахнуло эфиром. Лицо у него было неестественно белого цвета, но в веснушках.
Он стал говорить, что воевал на Кавказе, ранили под Малгобеком, а лежал в
Астрахани, потом направили сюда.

- А это... как? - спросил Андрей, показывая на пустой рукав.

В общем-то понимал, что спрашивать о подобном не принято, да еще так,
на ходу. Не мог не спросить. А раненый с готовностью, как не раз, видно, и
не два, стал описывать свою короткую военную историю. Выходило, что
прикрывали они отход, а потом кончились патроны, а фрицы все лезли, и тогда
они пошли в рукопашную. Упал товарищ, он нагнулся и больше ничего не помнил.

Русский ветер завывает, немцев к гибели несет!

Боня кончил стихи. Последние слова вызвали бурную овацию. Однорукий
тоже застучал ладонью по коленке.

- А винтовка? - спросил Андрей. - Винтовка у тебя была?

Однорукий коротко взглянул на него.

- Как же без винтовки! Я же говорю, патроны только кончились.

- А дальше?

- А что дальше?

- Дальше-то как?

- Как-как... Вперед пошли. С отчаяния, что ли. Никакого приказа,
понимаешь, не было. Взводный как заорет, в Гитлера, его мать, и так далее, и
с наганом вперед... А мы за ним. Ура!.. Шли, орали, а потом товарищ мой
упал... Вот и все.

- А винтовка? - повторил Андрей. - Где винтовка? Однорукий пожал
плечами, удивляясь такому навязчивому вопросу.

- Не до винтовки, браток, меня едва вытащили. Эх, была бы рука цела, а
винтовка бы к ней нашлась!

Наклоняясь к однорукому, - тот смотрел на сцену, где дети танцевали
матросский танец "Яблочко", - Андрей, будто оправдываясь, пояснил:

- А я, понимаешь, не воевал... На фронт еду. Однорукий кивнул
машинально. Повернулся, с любопытством уставился на Андрея. Но смотрел не
так, как раньше, не было в его взгляде отношения равного с равным.

Возможно, Андрею, чувствительному ко всяким мелочам, только показалось
это. Но уж точно, было в глазах однорукого пытливое любопытство.
Необстрелянный, не нюхавший, не зревший этого ада в глаза... Каков ты будешь
там? И каков будешь после него?

А произнес он:

- Ну, ну! Валяй! Войны на всех хватит! Андрею стало тяжело сидеть в
зале. Показалось, что душит его острый больничный запах. Не мог бы сознаться
даже себе, что дело тут не в обстановке, а в случайном разговоре, который он
сам же завел.

Нет, даже не в нем, а в соседе одноруком, в его, как ни странно,
нынешнем, коротком благополучии, благодушии, что ли, которые позволяли ему
быть разговорчивым, даже добрым. Ибо ничего не сказал Андрею дурного по
поводу стыдного откровения новобранца. А мог бы, имел, как говорят, право.
Андрей встал, выбрался в коридор. Слышалась песня, знакомая по кинофильму:

Стою я рано у окошка,

Туман печалит мне глаза,

Играй, играй моя гармошка,

Катись, катись, моя слеза...

Андрей стоял прислонясь к косяку и прикрыв ладонью глаза.

Эти детские беззащитные голоса... Знали бы сами ребята, как их больно
слушать! И этот разговор с одноруким лег новым бременем, новой виной на его
душу. Копится счет, и нечем на него пока ответить.

По коридору, шаркая, прошла невысокая женщина, встала около Андрея.

- К нам? - спросила улыбаясь.

Андрей посмотрел, не сразу вспомнил маленький домик, в котором побывал
он в первый день своих бесконечных поисков, и Витькину маму.

Поздоровался, объяснил, что пришел сюда с детдомовцами.

- А как ваше ружье? - спросила женщина. В белом стираном халате, в
косыночке выглядела она здесь более домашней, чем у себя дома. Андрей
вспомнил, что зовут ее Нюрой.

- Неизвестно, - ответил он.

- А я здесь кручусь, - произнесла Нюра. - И ночую. Зимой много
поступило солдатиков, да тяжелых таких, не дай бог...

- Видел, - сказал Андрей.

- Где видели? В зале? Там починенные, они жить будут. А те, которые у
меня, на концерт не ходят, а как мясо лежат. Паленые, где что - не
разберешь. Видать, сильно стреляли на передовой, что столько накалечили, а?

Уходя, добавила:

- И что говорить, мы жалуемся на бабью нашу долю... А мужицкая, если
посмотреть, нисколько не лучше. Кромсают по-всякому, и бьют, и бьют... Кто
же хлеб сажать после войны будет?

Нюра махнула рукой, пошла, Андрей сказал ей вслед; - До свидания.

Она обернулась, ответила:

- Нет уж, не надо скорого свидания. И никакого не надо! К нам лучше не
попадайте!

- 21 -

Детдомовцы высыпали во двор.

Тут и раненые поджидали, робко тянули в сторону, чтобы выспросить о
родне, искали земляков. Совали печенье, хлеб, сахар, ребята с оглядкой
брали.

К вечеру белые корпуса госпиталя будто поголубели. В густых еловых
зарослях накапливались сумерки. Сильней запахло молодой зеленью.

Солдат разыскал Ваську, взял за плечо:

- Мне, понимаешь, нужно кой-куда сходить... Ненадолго.

- Я пойду с тобой, - сказал сразу мальчик,

- Но у меня дела, Василий.

- Все равно, - упрямо повторил он. - Я провожу. Ладно?

Боня подошел к ним, поглядывая на солдата, спросил:

- Сморчок! На ужин идешь?

- Нет, - сказал Васька. - У нас тут дела.

- Тебе оставить?

- Спасибо, Бонифаций, - поблагодарил Васька. - Ты пайку забери себе, а
баланду отдай Грачу, его за стекло наказали...

Боня раздумывал. Сразу видно, что он добрый малый, не обрадовался
лишней пайке.

- Ладно. Ты, Сморчок, не зарывайся, - предупредил. - Исключат, смотри!

- Я не боюсь, - отвечал Васька и посмотрел на солдата.

С солдатом он действительно не боялся.

- Кстати, - сказал Боня, - тебя Сыч спрашивал!

- Я знаю, - отвечал Васька. И опять почувствовал, как защемило у него
внутри.

- А это кто? - спросил Боня про солдата.

- Дядя Андрей, - неопределенно сказал Васька. - С фронта ко мне
приехал.

- Родственник?

Слово "родственник" было в детдоме как пароль в какую-то другую жизнь.
Не сразу, но хоть когда-нибудь.

- А ты как думал? - соврал Васька. Тут уж не соврать он никак не мог.

Боня вздохнул, посмотрел на солдата.

- Повезло тебе. А у меня никого нет.

- И у меня тоже не было! - простодушно воскликнул Васька. - А он,
значит, взял и приехал!

- Я сразу заметил, что вы похожи, - сказал Боня.

- Правда?

- Прямо копия.

- Вообще-то родственники всегда похожи, - философски заметил Васька. И
тоже посмотрел издалека на солдата. А вдруг и в самом деле они похожи. Вот
ведь фантастика! Второй раз говорят!

Лохматая закричала ребятам, и строй двинулся к центральным воротам по
широкой асфальтированной дороге, А Васька и солдат направились коротким
путем к своему лазу.

Васька шел и орал песню:

Горит в зубах у нас большая папироса,

Идем мы в школу единицу получать,

Пылают дневники, залитые чернилом,

И просим мы учителя поставить пять!

Ученики, директор дал приказ,

Поймать завхоза и выбить правый глаз!

За наши двойки и колы,

За все тетрадки, что сожгли,