Чтение 31–й страницы книги ~Варвары~

Они собрались в доме Одохара. В большой комнате на первом этаже, где висели посеченные щиты Одохаровых предков, а у холодного очага расположились и мрачно взирали на гостей закопченные истуканы местных богов. Собрались втроем: Одохар, Агилмунд и Коршунов. Неглупо со стороны Одохара. Если Коршунов скажет лишнее, то этим еще более восстановит против себя Агилмунда.

Старший сын Фретилы уже высказал Коршунову все, что он думал по поводу его поведения на площади. И напомнил, что род, принявший Аласейю, может точно так же и выкинуть его к чертовой матери.

- Это не тебе решать! - запальчиво выкрикнул Книва, который при любых обстоятельствах неизменно принимал сторону Аласейи. - Не ты старейшина!

- Не я, - согласился Агилмунд. - Фретила. Но Фретила велит Аласейе забыть об этой женщине и принести подарок Одохару за нанесенную обиду. Ведь Аласейа не позволил Одохару наказать свою собственную рабыню. А когда Аласейа откажется выполнить волю старейшины (а он откажется, верно? ), то, дурачок Книва, отец наш изгонит его наверняка! Мне по сердцу твой буйный нрав, Аласейа! Но вижу, что ты прикипел сердцем к этой тиви, а она хитра, как лиса, и глядит сразу на четыре стороны. И ты не смиришь ее, как смирил сестру нашу Рагнасвинту, потому что даже Стайне не удалось ее смирить, а Стайна - покрепче тебя.

- Не уверен, - Коршунов усмехнулся. Он уже успокоился. И нисколько не жалел о том, что сделал. Потому что действовал правильно. По-черепановски. Сначала любыми средствами пресечь агрессию и сохранить жизнь любимой женщине. Ну а потом можно и подумать, как договориться с Одохаром. Тем более, кое-какие идеи у Алексея имелись. О том, как повернуть дело так, что не только о рабыне заботился небесный герой, но еще и об успехе будущего похода. А заодно показать Одохару, что Алексея можно использовать не только в качестве знамени и вождь совершенно напрасно "вычеркнул" его из списка своих советников.

Вот поэтому сейчас перед риксом сидел не тот Аласейа, который противостоял вождю на площади, а совсем другой. Дружелюбный и рассудительный.

- Итак, в чем же ее вина, мой рикс? Уж не в том ли, что по воле своего повелителя эта женщина писала письма нашим врагам? Или, может быть, ее вина в том, что она, опять-таки по воле своего тогдашнего повелителя Стайны, возлегла со мной, чтобы погубить и меня, и себя, и наш поход? Давай забудем о том, что она же и спасла меня. Забудем об этом и станем помнить только о ее вине. Да и есть ли вина? Можно ли наказывать рабыню за повиновение хозяину, если сам хозяин остается безнаказанным? Разве по Закону хозяин не отвечает за действия своего раба? Если убийца твоего родича пришлет тебе свой меч, которым совершил убийство, неужели ты согласишься покарать меч вместо убийцы?

- Если меч достоин того, чтобы стать верегельдом, конечно я его возьму, - не задумываясь, ответил Одохар. - Это справедливо. Но я понимаю тебя, Аласейа. Я не могу покарать Стайну, потому что этому еще не пришел срок. Вот когда мы вернемся с победой... - тут он оборвал себя и вернулся к прежней теме. - Стайна - змея. И он прислал мне не меч, а свой ядовитый зуб!

- Вот и отлично, - заметил Коршунов. - Почему бы нам самим не использовать этот зуб? Я говорю сейчас не о тиви Анастасии, рикс, а о ядовитом зубе. Почему бы нам не смочить его ядом свои стрелы?

Одохар покачал головой:

- Это стрела, которая ранит не только врага. Даже Стайне она служила скверно. Даже хитреца Стайну она предала, когда ей представилась возможность.

- То есть ты хочешь наказать ее за то, что она пришла мне на помощь? - осведомился Алексей. - Не только мне - нам?

- Я вижу, - сказал рикс, - что эта женщина очаровала тебя. Она умрет, и чары спадут.

- Эх, Одохар... - Коршунов покачал головой. - Неужели ты забыл, кто я?

- Даже бога можно очаровать, - вмешался Агилмунд. - А ты точно очарован, Аласейа! Вот скажи, как рикс может использовать эту рабыню, кроме как на своем ложе?

- Скажу, - усмехнулся Коршунов, хотя мысль об Одохаре и Насте - в одной постели ему совсем не понравилась. - Скажу. Например, она может написать письмо ромлянам, с которыми так дружен Стайна.

- Она уже написала, - буркнул Агилмунд. - Предлагаешь отправить ее послание ромлянам?

- Предлагаю, - кивнул Коршунов. - Только не то, а другое. В котором будет написано, что мы погрязли в распрях. Что Одохар с Комозиком сцепились и не пойдут в поход. Или еще лучше: напишем, что поход будет. Что несметная сила собирается вторгнуться в империю и ромлянам следует собрать побольше войск, чтобы встретить нас...

- Это еще зачем? - возмутился Агилмунд.

"Все-таки для начальника контрразведки мой шурин слишком простодушен, - подумал Коршунов. - Скулди уже догадался бы".

- А потому, что мы в послании укажем одно место вторжения, - Алексей усмехнулся. - А сами ударим совсем в другое. И ромлянских войск там уже не будет. Угадай - почему?

- Неплохо, - рикс оценил идею раньше Агилмунда. - И поэтому ты не дал мне ее убить?

- Не только, - Коршунов улыбнулся. - Но разве настоящий воин способен забыть о славе ради женщины? Но если вместе с женщиной выплескиваешь из чаши победу... Нашу победу, рикс!

Одохар покачал головой.

- Ну и родич у тебя, Агилмунд, - заметил он. - Воистину хитрее ромлянина.

- Скажи это Скулди, - отозвался старший Фретилыч. - Ему понравится. Он только и знает, что ромлянских хитростей искать.

- И он прав, - жестко, совсем другим тоном произнес рикс. - Теперь мы это знаем. Он прав, и ты прав, Аласейа. Этой женщине стоит сохранить жизнь. Ты нашел слова, которые меня убедили.

Поздним вечером того же дня, когда на подворье Фретилы, куда Алексей с Рагнасвинтой заглянули патриархально поужинать, псы во дворе залились лаем, а в ворота кто-то постучал.

Книва, младший из мужчин, пошел открывать. Минуту спустя он появился, растерянный и озабоченный.

- Аласейа! Тебе дар от рикса!

Тут он посторонился, пропуская внутрь еще одного человека.

В сенях было темно, но Коршунов узнал бы ее даже в абсолютной темноте.

Рикс Одохар нашел, как использовать ядовитый зуб и при этом самому уберечься от яда. И вдобавок отблагодарить дружинника за перспективную идею. Он всегда был практичен, военный вождь гревтунгов.

Единственное, что поначалу беспокоило Коршунова: как отнесется к "подарку" Рагнасвинта. Но Алексей беспокоился зря. Его квено отнеслась к появлению у мужа тиви вполне одобрительно. Как и положено по местным нравам. Чем больше у мужика наложниц, тем выше его статус. А чем выше статус мужа, тем выше он и у жены. А жена у Аласейи только одна - Рагнасвинта.

Вместо эпилога

"ЧТОБЫ ГЛАВНОЕ ПОМНИТЬ И ЧТОБ ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ ЗАБЫТЬ..."

Это были слова из какой-то совсем старой песни. Коршунов стоял на носу собственного корабля, чудного судна с двумя носами, выдолбленного из цельного древесного ствола. Над головой Алексея вздувался пузырь из парашютного шелка, "небесный парус цвета снега и крови". Парус первого из двадцати трех таких же корабликов. То был "победоносный флот" славного рикса Одохара. Его сухопутная армия - четыре с половиной сотни всадников, примерно столько же пехоты и длинная вереница фургонов - двигалась сушей. По местным меркам, то была грозная армия, и здесь, на герульских землях, ее сопровождал полусотенный отряд дружинников рикса Комозика. Так, на всякий случай. Предупреждать местных жителей, что не враг идет, а союзник. Да и самому союзнику тоже время от времени не вредно напомнить, что он - союзник.

Коршунов стоял на носу и зорко высматривал мели, которых здесь, в устье, было немало. У него было отличное настроение, потому что жизнь была прекрасна и удивительна. Потому что у него была Анастасия, а все проблемы бурга в бурге и остались. Единственное беспокойство - будущий поход. Настя многое успела рассказать Алексею, пока их неторопливые корабли плыли вниз по реке, которую Настя называла - Борисфен. Она многое рассказала ему, прекрасная гречанка из римской провинции Сирия. О себе, о своей жизни, о виллах из мрамора и светлого туфа, о праздниках, о мудром философе из Александрии, о том, как по приказу Императора убивали христиан, и о том, как убивали в великом городе Риме самого Императора. Это был рассказ о жизни великолепной греческой гетеры, чья судьба была так похожа на судьбу ее родины, проглоченной римским львом и привнесшей в Империю Силы и Закона толику Мудрости и Красоты. Греция дала Риму то, что наполняет жизнь воина смыслом. То же давала сейчас Коршунову Анастасия. Но не только это. Слушая ее, Алексей зримо представлял себе мир, в котором она жила. Мир Великого Рима. Великолепный Колизей, раскинувшийся на полконтинента. И "великий" поход варваров теперь казался Алексею походом кучки обнаглевших муравьев, вознамерившихся захватить пятидесятитысячный стадион в разгар финального матча.

Но сегодня был последний день их плаванья по спокойной реке, называвшейся ТАМ, откуда пришел Алексей, Днепром. И в этот последний день, прежде чем солнце миновало макушку неба, Коршунов изменил свое мнение. И изменил его потому, что за очередной излучиной взгляду его открылось потрясающее зрелище. Огромное поле, сплошь заставленное шатрами и палатками, заполненное телегами и загонами для лошадей и скота, кишащее людьми... Такого столпотворения он не видел еще с ТЕХ времен, и Алексея проняло. И он наконец понял, почему рикс гревтунгов Одохар называл будущий поход Великим.

Конец первой книги

Постскриптум

На просторной поляне неподалеку от заросшего лесом пологого холма расположилось около двух десятков вооруженных людей. Большая часть их отдыхала, меньшая несла караул у двух больших клеток, связанных из ошкуренных древесных стволов. В клетках сидели двое голых мужчин. По одному - в каждой. Они были похожи, эти двое: оба невысокие, мускулистые, с квадратными лицами. Разве что у одного волосы светлее и не так густо покрывали тело, как у второго.

- Ты кто? - спросил тот, что посветлее. - Ху а ю?

- Эго? - спросил второй. - Я? Я - кентурион [* Ошибочно принято читать латинское "с" как "ц". Отсюда цесарь, Цицерон, центурия. Но большинство специалистов полагает, что правильнее читать ее как "к".] первой когорты первого фракийского легиона Гонорий Плавт Аптус. Ты понимаешь латынь?

Первый мотнул головой:

- Латынь - нет. Тебя - да, кентурион Плавт.

- А тебя как звать? - кентурион дополнил вопрос жестом.

- Геннадий. Подполковник Геннадий Черепанов.

- Геннадий Кереп... Как?

- Черепанов. Церебра... - мужчина постучал себя по голове.

- А-а! Череп! Понимаю! - римлянин ухмыльнулся, и его собеседник тоже ухмыльнулся. Очень похоже. Их настроение не понравилось одному из сторожей.

- Молчать! - крикнул он и совсем уже собрался ударить светловолосого древком копья, но встретился с ним глазами... И передумал.

- Что, Череп, пришло наше время умирать? - спросил римлянин. - Верно?

- Мори? Нет! - светловолосый мотнул головой. - Не знаю, как ты, а я бы еще пожил! Эго витус, Гонорий! Эго.. - он на секунду задумался, подыскивая подходящее слово... Спирометр... Респиратор... - Эго спира, Гонорий!

- О-о! - кентурион засмеялся. - Славно, Череп! У тебя отвратительная латынь, но я вижу: ты философ. Dum spiro, spero! [* Пока дышу, надеюсь.]

- Примерно так, - Геннадию была знакома эта поговорка.

- А как насчет этого? - римлянин похлопал по деревянной решетке.

- Это? Это - ерунда! - по-русски сказал Черепанов и показал, как ломает палку о колено. - Вот с этими, - жест в сторону караульщиков, - посложнее.

Кентурион понял.

- Я бы с ними разобрался, - сказал он на своем языке. - Будь со мной мой меч...

- Гладиус не обещаю, - по-русски отозвался его собеседник. - Но что-нибудь мы тебе подберем, Гонорий Плавт. Что-нибудь подходящее... Мы еще с тобой повоюем. Ми лито, Плавт! Пара беллум!

- Я-то всегда готов, Череп, - отозвался римлянин. - Лучше умереть в бою, чем сдохнуть у ног их поганых богов!

- Нет, - покачал головой подполковник Черепанов. - Это - не лучше. Лучше - когда они сдохнут, а вот мы с тобой еще поживем немного...