Чтение 31–й страницы книги ~Поводыри на распутье~

Я не боюсь, — неуверенно пробормотала девочка.

С одной стороны, она жалела, что завела этот стран ный разговор. С другой — пытливый ум начинающей предсказательницы требовал разъяснений некоторых подробностей.

— Скажи, Чудовище, о котором ты рассказывала, это дьявол?

— Дьявол? — Мамаша Марта покачала головой: — Нет, дьявол — это из другой Традиции.

Непонятно, но сойдет, пока удовлетворимся полученным ответом.

— А как могло ничто родить? И боги… Ты ведь сама сказала, что они бесплодны.

— Вспомни, как трудно умирала Анжела, — велела старуха.

— У нее пошла черная кровь из горла.

— Так вот, Чудовище — это черная кровь, которая по шла из горла умирающих богов.

* * *

анклав: Москва

территория: Урус

доходный дом Гиндыева

только мертвые свободны от сомнений

— А-а!!

Он рывком поднялся и сел на кровати. Дыхание тяжелое, прерывистое. Взгляд никак не может сфокусироваться, бессмысленно блуждает по комнате, не различая предметов, не видя окон и дверей. И дело не в том, что он только проснулся и еще не пришел в себя. Существовала иная причина.

Для блуждающего взгляда.

Для пота на лбу, на спине, на груди.

Для очень плохого настроения.

Сквозь мутную пелену проступили иконки. Три неотвеченных вызова, шесть пришедших в «балалайку» сообщений…

Не сейчас.

Урзак чуть скосил глаза, посмотрел на сдвинутый в правый нижний угол наноэкрана таймер. Прикинул.

Он спал три часа — значительно больше, чем обычно. Ничего особенного: организм Банума сам определял, сколько времени требуется на отдых. Странность заключалась в другом: впервые за много-много лет сон не принес облегчения.

— Я испугался, — угрюмо пробормотал Хасим. — Черт меня подери, я испугался!

Урзака разбудил не кошмар, не видение ужасных картин. Такая ерунда его не беспокоила: Хасиму давно ничего не снилось. Ему ОЧЕНЬ давно ничего не снилось. Эмоции — вот что вырвало Банума из объятий Морфея. Не образы, но чувства, ощущения.

Плохие ощущения, неприятные.

Урзак слез с кровати, добрался до холодильника, вытащил пластиковую бутылку и жадно припал к горлышку. Холодная вода потекла по подбородку, по обнаженной груди, ручейками заструилась по ногам. Опустошив одну бутылку, Урзак вскрыл следующую, сделал два больших глотка и, не выпуская ее из рук, вернулся в комнату.

— Да уж, здорово я изменился, если испугался собаки… Хасим попытался улыбнуться, но лишь скривил губы.

Провел рукой по гладко выбритой голове, прикоснулся подушечками пальцев к холодному разъему на затылке.

— Годы сделали меня мягким.

Он знал, что это ложь, что не изменился ни на йоту, что по-прежнему силен и жесток. Но иногда необходимо соврать себе. Чтобы разозлиться.

И прогнать страх.

Банум был уверен в себе, несмотря на то что его уже не хранила аура Избранного, аура Выбравшего Путь.

Неизвестность. Она заставляла вздрагивать душу Хасима.

Непонимание.

— Хорошо, допустим, Чудовище — последний ублюдок издыхающих богов… — пробормотал он. — Но Гончий Пес? Почему выжил он? Почему не умер?

Не новичка видел Урзак на Поварской, не воспитанного Чудовищем бойца, но матерого Пса, помнящего Последний Храм. Одного из тех, кто безропотно умирал в Чертоге Меча.

Умирал, но не умер.

Почему?

И появился проклятый коротышка слишком внезапно. Скрывал свое присутствие до самого последнего момента. От него скрывал! От Урзака!

А значит, Пес невероятно силен.

И можно только догадываться, какую мощь набрал его хозяин.

— Тем интереснее будет схватка…

Необходимо уничтожить цепляющихся за жизнь тварей раз и навсегда. Ибо Путь выбран. Правильный Путь. Единственно возможный. Традиция рухнула, уступив место другим, более молодым, более живучим. Древние боги предлагали другой Путь — войну. Суровую войну за выживание. Семь лет они уверяли Избранного, что он должен выбрать Путь Крови. Обещали помощь. Урзак отказался.

Он был Избранным, он знал, что произойдет, если позволить богам вмешаться в войны людей. Урзак сделал выбор. Он знал, что его боги мертвы. Но…

— Почему не сдох Пес? Почему не сдохла Читающая Время?! Почему?!!

Хасим посмотрел на свои механические руки. Вспомнил встречу с Ляо, рассказ об оживших рунах. Вспомнил свое искусно спрятанное смущение тем фактом, что он этого не почувствовал.

Что еще прошло мимо меня? Страх порождает сомнения. «Откуда у Чудовища такая сила?» И злой крик:

— Я! Я впитал всю мощь Традиции!

И бутылка полетела в угол, упала, вода потекла на пол, словно кровь из разорванной артерии. Урзак заметался по комнате.

— Они не могут! Не могут! Я Избранный… Стальные руки сдавили попавшуюся на глаза ложку, скрутили винтом, смяли в шарик.

Механические руки…

«Я уже не Избранный!»

Но это не важно. Не осталось тех, кто избирал. Никого не осталось. Ничего. Рухнул Последний Храм, унеся Традицию в небытие.

В таком случае откуда у Чудовища столько сил? Банум сумел справиться с паникой. Поднял бутылку, допил остатки воды, вернулся в кресло, задумался.

Позвонить Ляо? Но что это даст? Если бы китайцы могли справиться с Чудовищем, они бы не стали унижаться, не обратились бы к нему за помощью. Нет, Ляо растерян, если не сказать — в ужасе. Он надеется, что Урзак справится.

А Урзак…

Банум усмехнулся.

А Урзак размышляет над тем, что благоразумнее всего из Москвы уехать. Чудовище не станет преследовать, оно знает правила. При первой встрече положение равное, но отступивший начинает проигрывать, в следующий раз у Чудовища будет преимущество. Не в силе. Появится преимущество на другом уровне боя. На том уровне, который отражается в горящих глазах, в поющей во время битвы душе, в крике победителя…

Нет, отступать нельзя.

Надо драться. Драться и победить.

— Он тоже испугался, — пробормотал Банум, вспоминая поведение Пса. — Он не ожидал увидеть меня. Это точно. Если бы ждал — напал. А он сбежал. Я чуял его страх.

Сквозь собственный ужас.

«Не слишком ли много случайных встреч? Сначала мелкие слуги, теперь Пес. Ловушка?»

Но страх Пса был искренним. Неподдельным. А значит, встреча — случайной.

«Хорошо, что эта дура Го улепетывала, не оглядываясь. Небось до сих пор не может прийти в себя от радости…»

И сразу же выбросил Эмиру из головы. Вспомнил о Петре.

«Предположим, что встреча с Псом не была случайной. Предположим, Эмира вышла на того, кто прячет Петру, — на Чудовище, — и попросила подстраховать. Чудовище послало Пса. Не ожидая, что тот наткнется на меня. Что мне дает это предположение?»

— Что…

Урзак вскочил на ноги.

— Вот оно!

Элементы московской мозаики неожиданно сложились, совпали, образовали законченный рисунок. Разгадка оказалась настолько простой, что Хасиму стало стыдно за то, что он так долго не мог к ней прийти.

Петру Кронцл сделали ключевой фигурой в играх корпораций, именно на «Фадеев Групп» москвичи замыкают свои активы. Девушке предстоит стать одной из главных фигур приближающейся эры новой энергии. Она обретет власть над всей планетой. Не силой оружия: такой подход давно в прошлом. Силой ума, денег и технологий. Новая эра — новый порядок. Девчонку пестует Чудовище, значит…

— Она Избранная.

Тварь мечтает возродить Традицию. А с такой властью эти планы могут стать реальностью.

«Но знает ли Петра об уготованной ей судьбе? Ее похитили, вырвали из привычной жизни, убили ее любимого деда… Что она чувствует?»

Нужна встреча. Обязательно. Лицом к лицу. Нужно взглянуть на Избранную. Нужно…

— Ты — слабое место Чудовища, — прошептал Урзак. — Ты поможешь мне победить. А потом умрешь.

* * *

анклав: Москва

территория: Сити

«Дядя Степа»

не каждый способен принять философию хищника

Как и предсказывал Старович, ответ перед московскими верхолазами пришлось держать очень скоро. Значительно раньше, нежели рассчитывал Мертвый.

Приглашение на неофициальную встречу с лидерами Анклава поступило Кауфману ранним утром. Времени на подготовку директору филиала СБА оставили в обрез, меньше двух часов, подразумевалось, что он приедет и молча выслушает накопившиеся у верхолазов претензии. Но разноса не получилось. Слоновски шефа не подвел, жесткие его меры дали результат, и Мертвому было о чем говорить. Не оправдываться, не защищаться, а спокойно докладывать. С отчета о положении дел он и начал, даже не позволив верхолазам приступить к выражению неудовольствия.

—…таким образом, вспышки насилия наблюдаются только в Аравии и Кришне, в районах, где окружены боевики, принимавшие участие в ночных беспорядках. При этом многие мятежники бросают оружие и выходят из блокированных кварталов под видом мирных жителей. Мы не препятствуем. — Кауфман помолчал. — События вчерашнего вечера и ночи возникли стихийно, под влиянием эмоций. Аравия — одна из самых цивилизованных территорий Анклава…

— Вот именно! — перебил Макса Леон Дюгарри, глава московского представительства марсельского «WCG». — Вы умудрились поджечь самый мирный район Москвы!

— «Самый мирный» район бунтовал всего пять лет назад, — огрызнулся Мертвый. — Помните, как в те дни аравийцы и урусы одновременно полезли на Шанхайчик?

— Пять лет было тихо!

— Блестящий аргумент!

— Максимилиан, держите себя в руках, — мрачно попросил Холодов.

Встреча проходила в небольшом конференц-зале «Дяди Степы», лучшего отеля Анклава, и ни один из ее участников не чувствовал себя хозяином. Но президент самой мощной русской корпорации являлся неофициальным лидером московского сообщества верхолазов и с молчаливого согласия присутствующих принял обязанности председательствующего.

— Извините, Леон, — буркнул Мертвый. — Хочу только заметить, что Аравию я не поджигал.

— Я неудачно выразился, — кивнул марселец.

— Но бунт вы прошляпили, господин Кауфман!

Это Эндрю Базаревич, директор филиала «Боинга». Престарелый донжуан с изящными тоненькими усиками. Ходили слухи, что потерянную с возрастом природную смоль волос Базаревича не могут восстановить даже наны, шевелюру приходилось по старинке красить.

— Вы несете личную ответственность за беспорядки!

— Корпоративные территории не пострадали, — напомнил Мертвый.

Эндрю желал развить тему, четче донести свое отношение к происходящему, жестче высказать Кауфману претензии. Любой верхолаз — превосходный оратор. Умению хорошо говорить их учат с детства, оно оттачивается на бесконечных совещаниях, переговорах, конференциях и заседаниях акционеров. Однако любому человеку необходимо дышать, прерывать речь, чтобы наполнить легкие воздухом, и Мертвый превосходно умел вклиниваться в вынужденные паузы.

— Мои сотрудники действовали предельно аккуратно. Лишних жертв нет.

— Лишних жертв?! — взорвался Дюгарри. Но Кауфман не позволил Леону продолжить:

— Под лишними жертвами я подразумеваю законопослушных граждан, пострадавших в результате действий СБА. Мы провели серьезную работу по предупреждению населения. Информация о том, где идут боевые действия, распространялась в режиме реального времени по всем лентам новостей, и…

— Но жертвы все равно были!

— Это естественно во время беспорядков!

— Какое наказание понесут ваши подчиненные, виновные в гибели мирных граждан? — Базаревич подался вперед.

В конференц-зале собрались почти полтора десятка верхолазов, и ни одного из них не задела откровенная глупость вопроса. Даже Холодов не спешил на помощь, впрочем, у него для этого были основания.

— Никакого! — отрезал Мертвый. — Во время подавления мятежа сотрудники СБА имеют право на неограниченное применение оружия!

— Раньше вы не были столь откровенны, Максимилиан, — заметил Клаус Шеллинг, директор филиала «Евроспейс».

— Был, — прищурился Кауфман. — Но вы не обращали на мою откровенность никакого внимания. — И сразу же, не дав Шеллингу возразить, принялся сыпать цифрами: — Во время бунта в Урусе от рук безов погибло шестьдесят четыре мирных жителя. При подавлении беспорядков в Занзибаре убито сто одиннадцать…

— Для чего вы это говорите?!

— Раньше вы никак не реагировали на гибель граждан, — пожал плечами Макс. — Я обеспечивал порядок в Анклаве и оберегал корпоративные территории так, как считал нужным. Разве в моих обязанностях что-то изменилось?

Верхолазы переглянулись. Холодов едва заметно улыбнулся. Мертвый не просто отбился от нападок, он придавил наседающих бонз, загнал их в угол. Теперь им придется либо признать правомерность действий СБА и поддерживать Кауфмана в противостоянии с Моратти, либо открывать карты и рассказывать об истинных причинах своего неудовольствия.

— В чем-то вы правы, Максимилиан, — медленно произнес Дюгарри. — Изменилось.

— Мои обязанности?

— Нет, — пробурчал Клаус, — общее положение дел.

Возможно, Дюгарри и Шеллинг корили себя за несдержанность, но прекратить разговор они уже не могли. Иначе Кауфман выйдет победителем, и большинство верхолазов, мягко пожурив директора за излишнюю резкость, выступят за сохранение должности за Максом. В конце концов, московские корпоративные территории не подвергались атакам очень давно, гораздо дольше, чем в других Анклавах.

— Мы не можем отмахиваться от претензий, которые предъявляют государства, — выдавил из себя Дюгарри.

Нет, можем. Точнее, могли.

На заре становления Анклавов корпорации действительно вели себя крайне осмотрительно. Без холуйства, разумеется, но к мнению политиков прислушивались. Однако по мере того как независимые территории набирали экономическую мощь, тон взаимоотношений менялся. Корпорации позволяли себе конфликтовать с отдельными государствами и даже целыми континентами, корпорации требовали уважения и добивались его.

Теперь, судя по всему, старые времена возвращались.

Жестокость, проявленная при подавлении беспорядков в Аравии, населенной преимущественно европейцами, вызвала неудовольствие Исламского Союза. Официально Эль-Париж еще не высказался, эмиры выбирают подходящие формулировки, но до нас доходят слухи, что они крайне злы.

— А рынок Союза важен для Анклавов, — поддакнул Шеллинг.

— Кажется, в ходе подавления бунта ни один квартал Эль-Парижа не пострадал, — с деланым удивлением отозвался Мертвый.

Верхолазы встретили его слова легкими смешками, даже Холодов позволил себе улыбку.

— Я буду благодарен, если вы воздержитесь впредь от подобных шуток. — Дюгарри буравил Кауфмана взглядом. — Аравийцы — граждане Анклава. Но Исламский Союз не намерен закрывать глаза на притеснения, которым подвергаются этнические европейцы.

— Некоторые видные политики замечают, что если бы бунт вспыхнул на другой территории, вы бы действовали менее жестко.

Когда это, интересно, они успели заметить? В Союзе раннее утро.

— Корпоративные территории не бунтуют, — усмехнулся Мертвый. — А в любом другом районе мои действия были бы точно такими же. СБА создана для охраны интересов корпораций, а массовые беспорядки несут им прямую угрозу.

Собравшиеся закивали: прав чертов Кауфман, прав! Молодец!

— Для меня не имеет значения, кто именно бунтует: поднебесники, урусы, аравийцы или негры. Пока есть возможность, я их успокаиваю. Потом я их убиваю.

— Вы совершенно напрасно делите людей на каперов и остальных, — мягко улыбнулся Дюгарри. — Это подход даже не вчерашнего, а позавчерашнего дня. Аравийцы, урусы, китайцы… Они такие же граждане Анклава, как и каперы. С такими же правами. И относиться к ним надо точно так же.

— Государствам не нравится, что в Анклавах сложилась чуть ли не кастовая система, — подал голос Шеллинг.

— Кто же в этом виноват? — поинтересовался Кауфман. И тут же перешел в атаку: — Клаус, вам напомнить, каков процент этнических европейцев среди служащих «Евроспейс»? Два! Остальные ваши сотрудники ночуют в Царском Селе.

— Это ничего не значит! Мы должны соблюдать права всех граждан Анклава!

— А кто защитит вас от ТАКИХ граждан Анклава? Шеллинг с ненавистью посмотрел на Мертвого. Дюгарри отвернулся. И только Базаревич нашел в себе силы спросить:

— Вы действительно не понимаете, что мы хотим сказать, Максимилиан?

Кауфман опустил голову, помолчал и негромко ответил:

— Понимаю, Эндрю. — И совсем тихо, для себя: — В том-то и дело, что понимаю…

— Все очевидно, доктор Кауфман: европейские корпорации близки к Моратти, наверняка он просил своих друзей надавить на нас, — спокойно прокомментировал встречу Мишенька, когда они с Мертвым заняли места в салоне вертолета. — К счастью, действия Грега отняли у них главный козырь, а вы сумели…

— У них изменилось настроение, — угрюмо произнес Кауфман, глядя на проносящиеся внизу постройки Сити. От «Дяди Степы» до «Пирамидома» минут десять на мобиле, но Мертвый предпочел воспользоваться вертолетом, не пожелал тратить время. — У них изменилось настроение.

— Что вы имеете в виду?

— Я готов поверить, что Дюгарри выполняет заказ Моратти, понимаю мотивы Базаревича: с североамериканцами мы не дружим. Но… ты обратил внимание, как вели себя остальные?

В конференц-зал Щеглова не допустили, во встрече участвовали исключительно первые лица. Но кто-то должен был обеспечивать безопасность совещания, сидеть в особой, уставленной хитрыми приборами комнате и следить за тем, чтобы ни одно верхолазное слово не просочилось наружу. Этим кем-то и стал Мишенька. Правда, в технике он ни черта не смыслил, зато с удовольствием послушал интересную беседу.

— Некоторых верхолазов обеспокоило сообщение о неудовольствии Союза.

— Вот именно. — Мертвый вздохнул. — Все на свете: любая цивилизация, любое общество, любая команда — все существует до тех пор, пока готово драться. За себя, за своих детей, за их будущее, за место под солнцем. Анклавы выстояли… да что я говорю? Анклавы в принципе стали возможны только потому, что их строили безжалостные волки. Первые верхолазы бросили вызов миру и победили. А эти готовы отдать большую часть всего, что у них есть. Их можно запугать.

— Они не знают того, что известно нам, — заметил Мишенька. — Они не видят перспективы и готовы воспользоваться любым приемлемым выходом из тупика.

— Их отцы и деды рисковали своими жизнями и свои ми миллиардами.

— Значит, их отцам и дедам этот выход из тупика казался приемлемым, — хладнокровно ответил Щеглов.

— Я с тобой не согласен, — после паузы заявил Мерт