точной копией тех пехотинцев, что атаковали отряд Вильямса в первый раз.
за много лет покрылся толстым слоем бархатистой копоти.
нет, значит, они там - дальше.
Эти парни не похожи на тех, кто берет пленных, - у них волчьи зубы.
но найти их или узнать об их судьбе мы обязаны.
на пятый день. Об этом, появившись в комнате Билла без стука, объявил
Джулиан Эйр.
сообщаю вам, что прибыл мастер подложных фактов - Джеймс Макагон, и теперь
мы можем приступить к полноценному обсуждению вашей проблемы.
намекал на полученные Эйром пять тысяч кредитов на представительские расходы
и причитающиеся еще пятьдесят тысяч, если все увенчается успехом.
часиков... в двенадцать начнем собираться в холле.
комнату, чтобы привести себя в порядок.
зеркале.
Харченко отказывался. Во-первых, он боялся уколов, а во-вторых, к толстым
людям конкуренты относились с пренебрежением и часто на этом попадались.
Билл, забираясь под теплые струи воды.
вернется, однако делать этого ему вовсе не хотелось. Отношения с Ханной все
ближе подвигались к постели, и Билл с трепетом ожидал того момента, когда
между ними не останется никаких препятствий.
сфере имперского агентства продолжали бурно развиваться, и Биллу не хотелось
оказаться за бортом последних событий. Это грозило ему потерей власти и
должности.
полотенце.
невысокий чин, он имел хорошие связи. Чего стоила только эта группа
поддержки, что жила в лошадином фургоне. Харченко уже удалось их увидеть. И
хотя он не был специалистом в конских развлечениях, вид широкоплечих парней
со сломанными носами никак не ассоциировался со скачками. Жокеи должны быть
легкими, как голуби, а эти шагающие агрегаты весят под сто килограммов.
Интересно было бы увидеть лошадь, которая смогла бы донести до финиша такого
наездника.
секунду ворвался Барнаби. Разбежавшись, полковник оттолкнулся ногами от пола
и, перевернувшись в воздухе, упал на спину, прямо на неубранную постель
Харченко.
замечал. Он смотрел в потолок и что-то бормотал.
потолка мечтательного взгляда.
работа. Хорошее место, жалованье по двенадцатому разряду. В общем, я не
жалуюсь.
обратил внимание, что его ранний гость одет в спортивные шорты и футболку.
Такого полковник себе еще не позволял. Обычно он разговаривал и вел себя с
достоинством высокопоставленного офицера имперских вооруженных сил.
живете не так, как могли бы?
и, подойдя к балкону, добавил: - Вот я всю свою жизнь думал, что живу как
положено. Учеба, женитьба, служба и продвижение на вышестоящие должности...
А правильно ли я жил и не мот ли я стать, скажем, художником или даже
писателем - ведь у меня хороший почерк. Так ли мы живем, Билл?! - спросил
Барнаби и резко повернулся к Харченко.
я догадываюсь, что могло подвигнуть вас на пересмотр своих принципов...
Барнаби опустил глаза и, улыбнувшись, признался: - Со мной были две девушки,
Билл.
вы видели такое, что следовало бы запечатлеть для потомков.
девушку, а другую в это же время... В общем, это непередаваемо. За все
семнадцать лет службы в вооруженных силах я не испытывал ничего подобного.
все и завербоваться в добытчики серы... Просто все здесь так необычно.
прогрессивной прессы дрались с апологетами желтых изданий. Битва была не на
жизнь, а на смерть, поэтому Харченко вышел на балкон, чтобы рассмотреть все
получше.
и более пьяными. В то же время нештатные сотрудники политических курьеров и
экономических обозрений крепче держались на ногах и изо всех сил сражались
за чистую прессу.
журналисты-революционеры. И те и другие жили на деньги спецслужб, поэтому
легко находили общий язык и в общем-то дружили.
стали подтягиваться те, кого разбудил шум сражения.
После тяжелой травмы он все еще ходил враскорячку и охлаждал промежность
пластиковым мешочком с сухим льдом. Мешочек удерживали широкие подтяжки, и
это делало Хорста похожим на военный шаттл, несущий боеголовку к
стратегической цели.
избежать. Да и денежной премии тоже, - с воодушевлением напомнил Барнаби.
Пожалуй, уже пора одеваться. Скоро завтрак, - напомнил Харченко, увидев
подъезжающий к воротам минивэн цвета электрик. Это была служба доставки
завтраков второй категории из ресторана "Барбери Кюн".
более приличное...
лошадям" и заметил одного из них. Он стоял возле ограды и снимал на камеру
все происходящее на лужайке.
Харченко. - И вообще, знает ли он об этом?"
прошла целая неделя, и все это время на Конфине не прекращалась лихорадочная
деятельность. Старые войска, как деморализованные, перевозили на военные
базы, а им на смену доставляли другие. Новички еще ничего не знали и
воспринимали свой перевод как очередную операцию, продиктованную военной
целесообразностью.
это стоило больших денег, расходы, впрочем, с лихвой перекрывались добычей
артефактов.
возможности размяться после долгого сидения на базах. Не радовался только
майор Ференц Ласкер, который догадывался об участи полковника Вильямса. В
среде офицеров среднего звена такие вещи скрыть было невозможно, и Ласкер
знал: его назначение - это не просто повышение, это испытание судьбы.
здесь до Ласкера и его людей. Следы еще были, но куда исчезли те, кто их
оставил, - никто не знал. Посвященные в детали трагедии только делали
скорбные физиономии и молчали.
На все вопросы ему отвечали только одно: ты военный и будь готов к тому, что
тоже не получишь обратного билета.
вокруг разоренных Вильямсом гробниц, словно старался представить и
определить для себя ту черту, за которую нельзя заходить. За которой любое
раскаяние - слишком поздно и только знай жди расплаты.
критическое значение. После него может произойти все, что угодно".