хотя бы смущения, они вынуждены были разочароваться.
убийцей.
прибегать к угрозам, но и прежняя насмешливая улыбка больше не появлялась на
его лице. Будучи истинным мастером, Макамура не привык недооценивать
противника. Он остался сидеть неподвижно, с напряженными мускулами, точно
бомба, готовая взор-заться от прикосновения.
твое будет забыто. Если верх одержу я, ты сделаешь добровольное признание.
Если же ты не согласишься на поединок -- что крайне удивило бы меня, -- то я
передам дело в отдел расследования убийств, и там займутся поисками
доказательств.
может стоить жизни..
Оба мы наденем спортивные кимоно. Если я погибну, значит, виною тому
досадный несчастный случай во время тренировки. Фукида засвидетельствует,
что ты невиновен... Ну а ты все-таки подготовь признание в письменной форме.
В случае своей победы ты сможешь его уничтожить. Согласен?
дверь, украшенную иероглифом "спокойствие".
околачивался в приемной Шефа, обдумывая свой устный доклад, но затем
сообразил, что, чем ждать попусту, лучше составить письменное донесение.
Преимущества такой формы отчета были неоспоримы. Куяма вернулся в свой
кабинет и попытался освободить место на столе: отодвинул в сторону письма,
все еще ждущие ответа, неоформленные протоколы, непрочитанные сводки --
словом, попытался устранить недостойный японского полицейского беспорядок.
Еще немного, и под ворохом бумаг скрылся бы ничем не примечательный
коричневый конверт с донесением Эноеды, но в последний момент взгляд
молодого инспектора задержался на фамилии отправителя. Потрясенный Куяма
держал конверт в руках, боясь вскрыть: как бы это послание с того света не
обратилось в пепел.
бумаги и вскрыл конверт. Оттуда выпало школьное почасовое расписание и
письмо. Куяма начал с последнего. Он сразу узнал ровный правильный почерк
Эноеды. Тон послания был учтивый, чуть ли не извиняющийся.
совместную работу по расследованию дела об убийстве Адзато. К сожалению, вы
не сумели связаться со мной, поэтому мне пришлось своим умом додумываться,
какого рода помощь я мог бы оказать специалисту отдела расследований. Я
полагал, что, если мне удастся установить, как провел Джонни Адзато
последнюю неделю жизни, это может принести пользу делу. Ваше доверие --
большая честь для меня, и, надеюсь, наше сотрудничество, к обоюдному
удовлетворению, приведет к положительному результату".
все же, что в наше время в школах не обучают эзопову языку, который дает
представление об определенных вещах, не называя их своими именами. В этом
письме четко вырисовывался характер Эноеды, каким его успел узнать Куяма.
Отчаянная попытка прирожденного неудачника на ходу вскочить в экспресс
удачи. Лесть, традиционное, вошедшее в плоть и нфовь преклонение перед
начальством и перед счастливчиками^ от рождения. С другой стороны,
сказывалась и уверенность в себе, свойственная профессионалу. Кто, как не
Куяма, способен был оценить достоинства Эноеды: за полтора дня составить
почасовой распорядок жизни Адзато за последнюю неделю. Бедный Эноеда! Если
бы его не убили, это расследование обернулось бы для него горьчай-шим
воспоминанием жизни. Шеф, в лучшем случае, удовольствовался бы
благодарственным письмом и разве что небольшим вознаграждением/но о переводе
в центральный отдел Эноеде смешно было бы и мечтать.
расписание. Изумлению его не было границ: в почасовом графике почти не
осталось пробелов. Внизу страницы мелкими иероглифами стояла пометка Эноеды:
он готовит отдельное донесение, где будет указано, от кого, какие данные
получены и кто их может подтвердить.
затем посещение конторы КМ К. После этого обед в ресторане КМК на верхнем
этаже здания. Вслед за этим посещение чайной. Визит на квартиру Кэндзо выпал
из расписания, и, поскольку был очень кратким, Эноеде не бросился в глаза
этот минутный пробел. В три часа дня -- массовая драка неподалеку от станции
метро "Хандзомон". Оттуда Адзато направился в Сингаку Синке Билдинг и, по
свидетельству очевидцев, вел себя там скандально. Впрочем, на этот счет у
Куямы не было сомнений. От Огавы Адзато направился домой и лег спать.
Пробудившись ото сна, заперся у себя в комнате. Вечером ушел из дому,
встретился с девицей, которую повел в бар "Зубы дракона". Там они
развлекались до трех часов ночи, а затем отправились на квартиру девицы.
складывались в единое целое. Но ведь если Харрис прав, то Адзато от Огавы
должен был прямиком направиться к главарю банды. Однако времени у него не
оставалось: в три часа тридцать пять минут он вышел из офиса, а в три
пятьдесят уже был дома... Куяма безнадежно махнул рукой. Внимательно изучив
расписание по шсам -- четверг, пятницу и конец недели, -- он несколько
эастерялся. Нигде ни следа такого визита, который можно было как-то увязать
с предполагаемым главарем банды. Неужели Адзато так и не удалось узнать его
имя? Или же... Куяму бросило в жар -- его и не было, этого главаря банды.
Как же он раньше не додумался! Адзато проводил свой частный сыск по шаблонам
приключенческих фильмов, но жизнь ведь не обязана придерживаться шаблонов.
Огава наверняка был последним звеном в цепочке и не мог отослать
воинственного Адзато к кому-либо другому. Огаве артист грозил разоблачением,
и Огава нанял таинственного убийцу. Куяма понятия не имел, как это доказать,
но чувствовал, что выиграл. Правда, с посторонней помощью, но он все же
раскрыл дело об убийстве Адзато.
нему гладкий, без иероглифов, черный пояс. Взглянув в зеркало и убедившись,
что одежда его в порядке, он вошел в додзе. Не обращая внимания на Фукиду,
он опустился на корточки и с закрытыми глазами стал ждать противника.
Тренировочный зал Макамуры был первоклассным: чистые, светлые стены, на
одной из них зеркало, вдоль другой выстроились макива-ры; в деревянных
бадьях песок и мелкие камешки для тренировки кончиков пальцев. Красиво
выведенные тушью иероглифы: "Малейший промах может обернуться пагубной
ошибкой". У третьей стены поместился крохотный алтарь, над ним -- японский
флаг. Взгляд Фукиды вернулся к старому сыщику. Неряшливый, плохо одетый
человек на глазах превратился в личность, внушающую уважение. Было видно,
что спокойствие его не напускное. В таких тренировочных залах он чувствовал
себя как рыба в воде, это был его привычный мир. Затем появился Макамура. Он
тоже облачился в белое, безо всяких украшений кимоно, а на потертом черном
поясе сверкало лишь его имя, вышитое золотом.
считали гораздо важнее духовную подготовку. Дэмура с просветленным лицом был
погружен в медитацию вплоть до последней секунды перед появлением
противника. Макамура, 'по всей вероятности, осво-
себя он положил какую-то бумагу.
спокойным шагом он двинулся к Дэмуре. А тот стоял как вкопанный, лишь взгляд
его менялся по мере приближения противника. Фукиде не раз приходилось
наблюдать, как меняется взгляд каратиста даже во время тренировочных встреч.
В нем чувствуется напряженное внимание, а после нескольких ударов,
нанесенных сильнее, чем требуется, в глазах бойца появляются гнев, холодная
ярость, желание сокрушить противника. Но то, что Фукида увидел сейчас, ему
было в новинку. Взгляд Макамуры и прежде не отличался дружелюбием, теперь же
он был полон открытой угрозы. Этот хладнокровный, мертвенно-спокойный взгляд
казался страшнее, чем самый злобный. Глаза Дэмуры изменились еще больше:
словно змея глядела с его обычно приветливого лица. Фукиде довелось однажды
наблюдать старика в поединке, но тогда в нем не было и следа этого грозного
выражения.
остановился и застыл в неподвижности. Странный это был поединок --
психологическое единоборство двух неподвижно замерших людей. А стоило любому
из них сделать молниеносный выпад -- и бойцу такого класса, как Фукида или
Адзато, пришел бы конец. Да, борьба была в высшей степени необычной.
Противники не делали обманных движений, не принимали угрожающих поз, лишь
упорно следили друг за другом. Их напряженная неподвижность напоминала
замерший перед взлетом реактивный самолет, в котором уже запущен мотор. Оба
держались в нескольких сантиметрах от той черты, за которой каждый из них
чувствовал себя в безопасности. Это точно выверенное расстояние окружало их
подобно незримому защитному колпаку или некоему силовому полю, в которое
никто не смеет вступить безнаказанно.
Он понимал, что если выйдет целым из этой передряги, то не забудет
удивительного поединка вовек... Пока один из противников не высунется из-за
защитного колпака, не переступит невидимую, но ощутимую границу, он волен
делать что угодно. Время тянулось нескончаемо долго. Прошло не менее пяти
минут, а у противников не дрогнул взгляд, не ослабло внимание, не сбился