том, что собиралась сказать начальнику. - Следователю сообщили сегодня
утром, он собирался подъехать на адрес вместе с экспертами. Нильские не
захотели оставаться в квартире и ночевали у Вороновой.
какой-либо степени заинтересован в прекращении съемок.
делали все это время? Газетки почитывали? Тебе понадобилось три дня, чтобы
принести мне вот эти, - он ткнул пальцем в запрос, - несчастные три фамилии!
Любой другой сотрудник сделал бы это за два часа. Что происходит, Каменская?
Ты собираешься нормально работать или ты вообще этого не умеешь?
Нильского и выявить возможных недоброжелателей начальник дал ей в среду
вечером. А в четверг с половины седьмого утра она занималась исключительно
вернувшейся Яной Нильской, сначала сама опрашивала ее, потом везла к
следователю, сидела несколько часов на допросе, потом до позднего вечера
бегала по адресам в поисках свидетеля, который мог бы хоть что-то рассказать
о таинственном письме, подсунутом в куртку Руслана Нильского. Сейчас утро
пятницы, и она сумела-таки выкроить время, чтобы найти через Интернет
кузбасскую прессу и даже прочесть значительную часть материалов, написанных
когда-то Русланом. Причем сделала это ночью, у себя дома, на своем
компьютере. Какой сотрудник смог бы сделать то же самое за два часа? Да он
полдня потратил бы на то, чтобы найти компьютер с выходом в сеть, а потом
еще полдня метался бы в поисках человека, который скажет, как и где искать
региональную прессу. Что она сделала не так? Чем заслужила эти упреки?
Вероятно, это будет не правильным, но она все равно скажет. Настя глубоко
вздохнула, собираясь с мужеством:
позавчера. Меня обидела ваша критика, она показалась мне незаслуженной, и я
не сдержалась. Я признаю свою вину и прошу прощения за то, что допустила не
правильный тон в разговоре с руководителем. Однако я хорошо помню все
подробности нашей с вами совместной учебы в университете. Вы можете быть
спокойны, я не собираюсь использовать факт нашего с вами давнего знакомства,
я не буду ничего у вас просить и не буду рассчитывать на поблажки или
какое-то особое отношение. Я даже не буду называть вас Афоней и на "ты". Но
именно в силу того, что я знаю вас как троечника, пользующегося чужими
шпаргалками, и наглого спекулянта, я не буду терпеть критику с вашей
стороны, если сочту, что она несправедлива. Не воспримите мои слова как
шантаж, но я работаю в отделе полтора десятка лет и являюсь для молодых
сотрудников определенным авторитетом. А вы таковым пока что не являетесь. И
если я начну при всех аргументирование и обоснованно опровергать вашу
критику, это не пойдет вам на пользу. Я вас не пугаю, а просто стараюсь быть
честной и заранее предупреждаю, чтобы вы были к этому готовы.
знаешь. У тебя начальник отделения - Доценко, и уходить он никуда не
собирается.
речами? Чтобы я перестал тебя критиковать за плохую работу? Чтобы всем делал
замечания и устраивал выволочки, а тебя не трогал, да? Ты этого добиваешься?
пытается использовать факт их знакомства в каких-то личных целях. Ну как ему
объяснить, что нельзя так вести себя с людьми, с любыми людьми, а не
конкретно с ней, с Каменской? Похоже, слов он не понимает. Отдел Гордеева
всегда давал хорошие результаты, потому что Колобок сумел создать атмосферу
взаимной помощи и взаимного доверия, при которой все думали только о том,
как лучше для дела, а не о том, чем бы еще потешить собственное самолюбие. В
том, чтобы тешить самолюбие, ни у кого не было потребности, потому что
Гордеев никого попусту не критиковал, а если и делал это, то так, что никто
не обижался. Он не уставал повторять, что нельзя обижать людей, потому что
обиженный человек обязательно захочет отыграть обиду, а поскольку на
начальнике ее отыгрывать нельзя, жертвами становятся все остальные, в том
числе и коллеги, и кроме вреда работе, это ничего не приносит. Гордееву не
нужно было доказывать подчиненным, что он - настоящий профессионал, по той
простой причине, что сей факт и без того был всем прекрасно известен и
признан. Афоню здесь никто не знает, и ему надо самоутверждаться, это
понятно, но ведь в процессе этого самоутверждения он окончательно развалит
работу отдела. Весь молодняк сбежит, у них еще гонор в мягком месте играет,
они считают себя жутко образованными и умными на том единственном основании,
что владеют компьютером и умеют играть на бирже, в отличие от начальника,
который ничего такого не умеет, а позволяет себе на них кричать. И они такое
обращение терпеть не станут, а поскольку карьеру в милиции они делать не
собираются, то им все равно, где раскрывать преступления, на престижной и
почетной Петровке или где-нибудь на территории, на окраине Москвы. Два-три
раза нарвутся на Афонино незаслуженное хамство, да и положат на стол рапорт
с просьбой о переводе. И что он будет делать тогда?
для себя. Мне ничего не нужно, понимаете? Мне даже не нужно, чтобы вы со
мной по-особому обращались. Мне сорок один год, я подполковник милиции, а не
нежная курсистка, и ваши критические замечания, даже самые несправедливые,
даже высказанные с употреблением непарламентских выражений, меня не убьют. Я
их как-нибудь переживу. Но в отделе много молодых сотрудников, вчерашних
выпускников наших вузов, и они с вами работать не захотят. Не забывайте,
сейчас не прежние времена, когда, надев погоны, мы обязаны были отпахать
двадцать пять лет, и деваться нам было некуда. Сейчас каждый из нас может в
любой момент уйти. И они уйдут. Я-то останусь, никуда не денусь, потому что
не боюсь вас. А они уйдут. И как мы с вами тогда будем работать?
а ты что, в самом деле начальства не боишься?
- продолжал допытываться полковник.
можно бояться начальников. Теперь я могу их только уважать или не уважать.
поешь? Думаешь, я не понимаю? Это ты только со мной такая храбрая, потому
что мы вместе учились. А был бы на моем месте другой руководитель, которого
ты раньше не знала, что бы ты делала? Сидела бы тихонько и молчала в
тряпочку. И терпела бы, как все терпят.
Терпеть я бы в любом случае не стала.
А ему ты что предъявила бы?
сделать то, что нужно. Вам это в голову не приходило? Есть масса других
способов. Я допускаю, что вам эта идея просто недоступна, вы же привыкли
источников на компре вербовать и ничего другого не умеете.
работу не проверял. Подозреваю, что у тебя с этим далеко не все в порядке.
Сколько у тебя источников на связи?
принесу.
по мужу Вороновой. К вечеру чтоб была информация.
должна быть. Если ты ее не найдешь, значит - работать не умеешь. Все,
Каменская, свободна.
розыскника. А среди всей бумажной писанины самое слабое - это оформление
работы с негласными источниками информации. Поэтому когда опер выбивается в
начальники, он точно знает, с чего нужно начинать, если хочешь прищучить
подчиненного и поставить его на место. Что ж, Афоня - не исключение.
Когда-то Гордеев уже уходил в министерство, на его место назначили нового
начальника, так он тоже с проверки секретных материалов начал. Знаем,
проходили. Вернувшись к себе в кабинет, Настя даже не потрудилась достать из
сейфа агентурные дела, чтобы проверить, все ли в них в порядке. Она была
уверена, что проверять Афоня ничего не станет. По крайней мере, у нее. Да,
он ничего не понял. Но он испугался. В этом Настя не сомневалась.
***
потом несколько раз проверился и уб"дился: нет, не показалось, действительно
следят. Значит, суки, вычислили его. На чем? Скорее всего, на данных
аэропорта, больше не на чем. Ну что ж, он предусмотрел такой вариант. Пусть
помучаются, он им голову еще поморочит. есть только одна вещь, при помощи
которой они могут с точностью определить, является ли Виктор Слуцевич тем
самым Юркой Симоновым или не является. Только одна. И люди, стоящие над ним,
сейчас делают все возможное, чтобы добраться до этой вещи и уничтожить ее.
несколько дней, с тех пор, как познакомился с Юлей, Виктор называл себя
только так, как записано в его паспорте. Временная передышка окончена,
необходимо активизировать контакты, чтобы было чем пыль в глаза пускать.
Маккефри Энн
Земляной Андрей
Грабб Джеф
Соломатина Татьяна
Посняков Андрей
Трубников Александр