Чтение 31–й страницы книги ~Операция "Гадюка"~

людей, чтобы поговорить. Иногда с ним рядом ездил охранник. Велосипедисты
набирались из бывших сотрудников органов и были вооружены хорошими боевыми
арбалетами. Лаврентий Павлович брал охранника лишь в крайне опасном
случае.

В тот день велосипедисты устали: четыре ездки из города на Взморье -
любой завоет.

Они вяло нажимали на педали, и Берия, хоть и очень спешил, потому что
им владело чувство мести и оскорбленного достоинства, свойственное
проигравшему игроку, понимал, что ему ничего большего из "коней" не
выжать. Хоть и сотрудники.

В мире без времени трудно заставить человека делать то, что тебе
хочется, а ему вовсе не нужно.

Но методы есть.

У всех сохранился страх перед болью.

Память о боли.

И ее можно возвратить. Об этом лучше всех знали бывшие сотрудники
Лаврентия Павловича, попавшие сюда в страхе перед своими бывшими коллегами
и жертвами. Неизвестно, кто страшнее. Пожалуй, свои.

Наверное, для нормальной жизни четвертое путешествие Лаврентия
Павловича за один день - немыслимое предприятие.

Но кто мерил день в мире без времени? Там никогда не наступает ночь и
никогда не встает солнце. Раз нет времени, то нет температуры, нет дождя и
снега, нет ветра и облаков. Если бы Лаврентий Павлович возил с собой
песочные часы, они могли бы рассказать об(r)ективно, сколько миновало
отрезков времени. Они умеют мерить уровень воды в пересохшей речке.

Лаврентий Павлович чувствовал, что устал. Устал от того, что не имел
возможности прервать череду дел, интриг, споров и передвижений.

Но отдыхать нельзя.

Потому что каждое поражение рождало в этой удивительной натуре не
смятение и не упадок сил, а немедленное желание вновь ринуться в бой.

Кто бы ни был врагом Берии, тот всегда проигрывал ему в беспощадности.

Сейчас Берия был разгромлен собственными союзниками, которые
воспользовались его кратким отсутствием, чтобы не дать ему взойти на трон.
Но они не были беспощадны. Они полагали, что он смирится и будет работать
вместе с ними, ибо это разумно. Правда, не первым, но оставим ему силу и
права второго.

Глупцы, решившие, что одолели невысокого плотного плешивого вождя,
который - ну что поделать - раздобыл в этом мире старую шляпу и носил ее,
как носил на парадах, стоя рядом с Хозяином.

Дважды велосипедисты останавливались и переводили дух.

Берия не торопил их. Понимал, что они уже износились и следует поискать
им смену. К примеру, говорят, что где-то на берегу Рижского залива есть
общество "Здоровое тело". Надо проверить.

Затем мысли Берии перетекли в иное русло - к делам более важным.
Во-первых, следовало решить, как избавиться от консулов - если они сумели
об(r)единиться и единогласно отвергнуть его кандидатуру, значит, будущее
ничего хорошего не сулит. Они его не только не выносят, они его заслуженно
боятся. И при первой же возможности постараются убить. Нельзя
поворачиваться к ним спиной. Ведь не будь они слюнтяями, способными лишь
говорить и готовыми тут же переложить грязную работу на его плечи, то
давно бы убили. Нашли бы легальное основание... А у них даже нет палача.
Честное слово - на все государство нет палача! У Лаврентия Павловича даже
среди велосипедистов по крайней мере три бывших исполнителя.

Не додумав важную мысль, Берия вдруг спохватился: кто и почему
подслушивал в ресторане на Взморье? Это люди изнутри или снаружи? Разница
могла оказаться жизненно важной.

Девицей он займется. Никуда она не денется.

Сначала надо запустить основную машину.

К счастью, жизнь подарила ему удивительных, исключительных агентов.

Пока они у него в руках, пока они в безопасности - черта с два консулы
посмеют поднять на него хвосты! Чаянов знает об агентах, но кто они - лишь
догадывается.

И такие козыри всегда радуют.

Не зря мы живем на свете, если еще можем вербовать и держать в норме
таких людей!

Ни в коем случае нельзя оставлять экипаж возле Шахматного клуба.

Кто за ним следит, кто ему изменил, кому он случайно попался на глаза -
все приходится учитывать.

Центральный шахматный клуб располагался в самой глубине Елагина острова
- никогда не догадаешься снаружи.

У входа сохранилась вывеска "ЦПКиО им. С.М.Кирова".

Для ленинградцев эта надпись легко расшифровывалась, а для приезжих,
наверное, казалась египетскими иероглифами.

Потому все, кто знал, называли парк Елагиным островом.

Берия сошел на землю и велел велосипедистам ехать дальше.

Они знали куда.

Мостик через протоку был ветхим и опасным. Кое-где доски пропали, в
длинных дырах виднелась серая вода.

В одном месте Лаврентию Павловичу пришлось замереть и потом прыгнуть
вперед. Прыжок вряд ли был красивым. Главное - не попасть в воду. Даже
если и вылезешь, промокнешь до нитки, а здесь все так плохо сохнет!

Лаврентий Павлович пошел по дорожке в глубь острова. На дорожке
валялись ветки, куски истлевшей бумаги, проржавевшие консервные банки,
подметка, рваная зеленая фуражка. Кое-где на голых стволах были прибиты
картонные стрелки с надписью "ШК", что означало - Шахматный клуб.

Сам клуб таился на поляне, между Елагиным дворцом и летним кафе.

Это была истоптанная поляна, с эстрадой, длинными скамейками и
несколькими столами, видно, притащенными с разных концов парка или из
других мест. Далеко не все столики были шахматными, но все раскрашены
белыми и черными квадратиками.

Это и был Центральный шахматный клуб.

Людей там оказалось немного: был промежуток между большими турнирами, а
Лаврентий Павлович об этом знал, потому что не раз сюда заходил. Он любил
поглядеть, как играют другие, но сам не садился: не хотел, чтобы его
обыгрывали.

Шахматисты в основном сидели за столиками.

Но не все.

Некоторые лежали или сидели на земле, другие разгуливали между
столиками, наблюдая за игрой своих коллег либо просто беседуя.

В сторонке, возле виселицы, на которой висел труп, стояли действующий
чемпион мира Эдик Мирзоян и главный судья федерации Хлопский, он же
бессменный шахматный палач.

К ним и направил свои шаги Лаврентий Павлович.

По дороге он остановился у столика, за которым играли Майоранский и
Лядов. Они играли блиц, и их руки, совершив движение над доской, неслись к
кнопке шахматных часов, чтобы остановить бег времени. Шахматные часы,
разумеется, не работали.

Майоранский с Лядовым были так поглощены партией, которая перешла в
эндшпиль, что не заметили Лаврентия Павловича. Тот и не стал привлекать к
себе внимания, а отошел к виселице, чтобы поздороваться с чемпионом и
палачом.

- В чем проблемы? - спросил он.

Он не поздоровался, потому что в мире без времени редко здороваются, не
принято. Приветствие после разлуки тоже рождено движением времени. Если
время стоит на месте, то нет расставаний и встреч.

- Надо его снимать, - сказал Хлопский.

Это был очень высокий мужчина, схожий по форме с веретеном, так как
шире всего он был в бедрах. Он напоминал также скульптуры египетских
фараонов периода вырождения династий: маленькая головка с большой нижней
челюстью, округлый животик, широкие бедра и ноги, заканчивающиеся
маленькими ступнями.

Оскар Хлопский в шахматы играл плохо, но любил игру и не мог
представить себя вне ее. Поднимаясь по общественной лестнице, он стремился
наверх именно для того, чтобы на общественных началах занимать места в
шахматных федерациях. В той жизни он дорос до поста замминистра топливной
промышленности и члена Московской шахматной федерации. Но после крушения
Хрущева потерял свой мирской пост, а затем его, как раз под новогоднюю
ночь, изгнали из федерации как ненужного более функционера. Вот он и
оказался в мире без времени. В нем он возвратился в федерацию, больше
того, стал ее воссоздателем.

Оскар Хлопский был одним из немногих обитателей Чистилища, полностью
довольных своей судьбой и полагавших, что им в жизни повезло. Он не только
стал главным судьей федерации, но и видел перед собой будущее, лет на
двести вперед, в котором он занимал бы тот же пост.

Лаврентия Павловича Хлопский ценил, так как полагал в нем увлеченного
своим делом коллегу, который также всего добился именно здесь. Поэтому
радостно принялся об(r)яснять чекисту, что же беспокоит верхушку шахматного
истеблишмента.

Повешенный возле шахматных столиков международный гроссмейстер Кремерс
вот уже несколько дней как стал подавать признаки жизни. Следовало решить,
казнить ли его еще сильнее, как требует устав шахматного общества, либо
об(r)явить амнистию и оживить без всякой надежды на то, что его мозг
сохранил свои способности. Все-таки он уже месяц условно висит у эстрады.

- А как проявляется? - спросил Лаврентий Павлович.

- Посмотрите на пальцы, - сказал чемпион Мирзоян.

Лаврентий Павлович присмотрелся. Чемпион был прав. Примерно через
минуту наблюдения за голубыми отекшими пальцами повешенного Берия уловил
легкую судорогу, движение ногтей.

- И веки дрожат, - сказал Хлопский.

- Понятно, - ответил Берия.