и ноги... Эти двое уже стоят иного отделения. А ведь есть еще Вацек,
старательный и исполнительный, как всегда, есть Гарька Айвакян - тоже
способный, хоть и не доброволец. Оторвали его от семьи, семью в эвакуацию,
его - сюда, когда пошла мобилизация и кто-то наверху - спасибо умной
голове! - придумал комплектовать отряды по
территориально-профессиональному признаку. Позже других в отряд пришел, но
кое-чему уже научился. Хитрый, змей, и злой, но злость у него повернута в
правильную сторону, и это главное. Четверо. Пятый - Дубина Народной Войны.
Этот, надо полагать, в противовес. Тоже отделения стоит, но только в ином
смысле.
Сашкой. Стоять перед ним и смотреть, как он с риском для жизни качается на
своем стуле-инвалиде, мне тоже не хочется. На его порученцев - тем более.
Может быть, он пояснит, чего ему от меня на этот раз нужно. Может быть -
нет.
меня не рас-тает, не сахарный. Шагаю обратно через людей, собираю
снаряжение в "горб" и пристегиваю "горб" к загривку. Двигаю плечами,
подпрыгиваю в сомнении - нет, все хорошо, "горб" сидит нормально, не
мешает. Хоть беги с ним, хоть падай, хоть ползи на брюхе - не мешает.
"Уоки-токи" вдвинут в шлем до щелчка, нижний срез забрала опущен к
подбородку, термокостюм с бронепрокладкой застегнут и не жмет, в подручном
средстве полон рожок и еще три рожка в специальных карманах, и на каждом
бедре - по два подручных средства осколочного действия. Автомат у меня на
груди смотрит вправо: я предпочитаю стрелять с левой руки, правая начинает
ныть от отдачи, особенно в плохую погоду. Я теперь метеочувствительный,
как старый дед. И ладно. Метеочувствительный Сергей Самойло, экс-доцент,
экс-командир второго отделения второй же штурмовой группы третьего
добровольческого очистительного отряда, а ныне уполномоченный Экспертного
Совета по связи с реальностью (это злая шутка: на самом деле я
уполномоченный по связи с повстанческими формированиями), - говоря короче,
мелкая околоштабная сошка, обвешанная с ног до головы всей этой словесной
бижутерией, снаряжена, экипирована и готова к выходу. Теперь можно
посмотреть, что у них там за пленный.
шутку. В городе ему простора не дают, давят домами и эстакадами, режут на
части тонкими звенящими проводами, так он свирепеет, как зверь, гнет людей
к земле, плюет в забрало и под забрало снежной крупой, до чистого льда
выметает улицы-каньоны. У нас как раз такая улица, но на проезжей части не
лед и не асфальт, а отвратительное сусло из снега с водою, и валяется в
этом сусле мотоцикл, издали похожий на роликовый конек с обтекателем.
Ветер, ветер. Летит, дробясь в воздухе, сорванный с крыши снежный пласт. В
сусло - плюх! Сусло лениво шевелится. Странно, что некоторые трассы еще
отапливаются.
проспекте Русских Генералиссимусов будет потише, там дует поперек и
экранируют дома, а проспект - это тот рубеж, куда второй и девятый отряды
продвинули нас вчера, а мы потом помогли подтянуться им. Боевое охранение
все там, распределено по фронту автономными группами, одна из них как раз
напротив места, где помещались на чугунных столбах все пять чугунных
бюстов, а ныне осталось четыре - граната Дубины Народной Войны разнесла
вчера в крошку Антона Ульриха Брауншвейгского. По эту сторону проспекта
очистка уже почти состоялась, осталось доделать всего ничего; по ту
сторону - пока нет. Но туда мы сегодня не полезем, отряду дано указание
закрепиться и закупорить все щели, по которым противник может вырваться из
западни. Весь центр мегаполиса - одна большая западня для тех, кого мы
обложили и жмем со всех сторон. И дожмем. Адаптанты, надо сказать,
прекрасно это чувствуют. Сегодня днем мы выровняем линию, а ночью
постараемся удержать позиции. По ночам бывают самые тяжелые бои. В такие
ночи каждый, кто умеет стрелять, обязан это делать - отныне людям не
возбраняется жить простыми желаниями. Чего же вы еще ждали, убийцы,
адаптированные к социуму, как глист к кишечнику? Когда кишечник стал для
вас мал? Получите же войну на уничтожение, такую, к какой нам не
привыкать, она у нас уже в генах, именно такую, какой только и бывает
настоящая очистка. Полная. Окончательная. Ассенизационная акция. Вязкая
каша уличной войны, взаимоистребление чистых и нечистых. Я - чистый.
нашлось - и некоторое время топтали, выбивая, как было нам объяснено,
сведения о противнике, а когда оказалось, что адаптант не обладает не
только сведениями, но и элементарной речью, исключая слабо модулированное
мычание, остервенились и топтали уже просто от злости и задерганности
последних суток. Этих топтальщиков я знаю наперечет, в лицо - всех, а
кое-кого из бывших коллег и по имени. По существу, ребята они неплохие, не
пацифисты, конечно, но и не холодные убийцы, не садисты, им бы, ребятам,
сейчас поспать часа три - были бы в порядке. Или чтобы кто-нибудь погладил
по нервам, подбодрил добрым словом. Ну, сейчас я их подбодрю... Сашка едва
заметно кивает: вдарь, мол, разрешаю. Сейчас я их поглажу... По-моему, на
время экзекуции они даже не оставили никого наблюдать за проспектом. Я им
не начальство, но насовать любому в рыло имею и без Сашки полное право.
Как и каждый из нас, разомлевший в подвале под прикрытием такого боевого
охранения.
тело. - Скоты, не люди! Душу выну!
Светочкой...
верно, да? А если этот не встанет - ты его попрешь? Или я?
оторопь. Секунды достаточно, чтобы овладеть положением. Из окон горелого
дома начинают выглядывать любопытные из соседствующей автономной группы,
черт бы их подрал. Сашка молча ковыряет ногой снег и делает вид, что не
интересуется. Указываю стволом автомата на выродка:
людей написана брезгливость пополам с усталостью. Один пытается раскурить
сигарету под бронезабралом.
подручное средство..." - но тут выродок издает сиплый писк и начинает
шевелиться. "Во! - говорят с удовлетворением. - Погоди, сейчас сам
встанет..."
у него идет глаже, и он уже без особой натуги поднимается на ноги.
"Способный, стервь", - поясняет кто-то уже без особой злобы, а, скорее, с
интересом. Цепкость к жизни у адаптантов, как всегда, поражает
воображение. Весь он иссиня-битый, в жутких кровоподтеках, сквозь прорехи
тряпья не видно телесного цвета, одна синева с чернотой, и как минимум
одно ребро скверным образом сломано - но стоит прямо, не кривится, только
слегка вздрагивает, скребет бороду и страшный колтун на черепе, стряхивает
кровь со снегом и покряхтывает, а глаза - пустейшие... То есть, один глаз,
второй уже заплыл. Пиджак, если в это звание можно произвести клифт, на
нем старенький, дамского делового стиля, дыра на дыре, правый рукав
напрочь оторван. Штаны еще хуже, даже не поймешь, какого они изначально
были цвета, а на ступнях - ничего. Совсем ничего. Босой на снегу. И тут я
ловлю себя на том, что я ему завидую. Я - ему! Выродку! С колтуном! Экий
же феномен природы, нам бы быть такими, тепличные мы кактусы, а не апофеоз
эволюции, вон как стоит, феномен, и не мерзнет, голым пусти - все равно
ведь выживет, а на дворе, между прочим, минус пятьдесят пять...
и забрало у него уже затемнено, лица не видно. Походка хищная. Тоже решил
отвести душу?
всем телом. Звук, начавшись с низкого утробного рычания, проходит по
очереди все стадии ворчания и пришепетывания и оканчивается пронзительным
взвизгом. У меня закладывает в ухе, а адаптант вздрагивает еще раз. Потом
начинает мычать. Тихонько и жалобно, одним носом. Сашка из-под забрала
сплевывает ему под ноги.
начинает меня занимать.
Каргалов Вадим
Посняков Андрей
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий