Чтение 31–й страницы книги ~Пещера~

щекам. - Я проснулась в восемь...

Пауза.

- А я... Вообще-то, понимаешь... я боялся тебя разбудить.

Целый день пропал, съеденный депрессией; Раман делал привычные дела, а за
спиной у него стоял призрак двуногого существа в переходах Пещеры. Собственная
беспомощность, совершенно непривычный ужас и короткое слово, явившееся к нему
сразу же после пробуждения: егерь...

Утром в воскресенье шла, как обычно, сказка; Ко-вич давно не контролировал
детские спектакли, но теперешнее его состояние требовало бурной деятельности, и
потому он отправился на спектакль и пришел в ужас от его небрежности и
разбалансированности, а потому устроил показательную порку герою и героине,
походя похвалил Клору Кобец, игравшую тропического попугая, и размазал по стенке
сорокалетнего "молодого актера", всю жизнь подававшего надежды, но так их и не
подавшего, сподобившегося в одной только главной роли - медведя в сказке, - но и
ее запоровшего так, что стыдно глядеть...

Все это Кович сообщил прямым текстом, в присутствии множества свидетелей;
"медведь" краснел и бледнел, колеблясь между праведным возмущением и готовностью
к самоубийству; закончив разбор, Раман поднялся к себе в кабинет в гораздо
лучшем, чем был, расположении духа.

Там, в Пещере, он видел егеря. Небывалый случай. И небывалая честь- егерь
явился в открытую...

Это утешает. Если бы с черным саагом было что-то не в порядке, - егерь,
санитар Пещеры, не стал бы стоять столбом. Не в духе егерей - являть себя просто
так, "на посмотреть"...

Впрочем, что он, Раман, знает о егерях?!

Удивительное дело- но замысел его, пока еще смутный, будоражащий замысел,
только окреп под влиянием страшной встречи. Окреп, почти оформился, пересилил
депрессию, и уже утром в понедельник Раман понял, что впервые за много дней
чувствует себя хорошо.

Повседневные дела вертелись как бы сами собой; Раман только изредка
подталкивал их в нужном направлении, прихлебывал обычный кофе и с удивлением
осознавал, что подобное хмельное состояние - скоро, скоро, скоро! - не навещало
его уже пес знает сколько лет...

На три было назначено прослушивание; кандидатов было четверо, три девочки
из театрального училища и круглоголовый актер из далекого провинциального
театра. Этому последнему было уже порядком за тридцать. Кович видел, как он
нервничает, - обремененный семьей, не имеющий дома, с последними надеждами на
хоть какую-нибудь карьеру... Раман оставил его на потом. Начинать лучше всего с
девчонок.

Первая, длинноволосая брюнетка, никуда не годилась - из тех, кто после
выпускного вечера в училище сразу теряет призрачное право именоваться
"актрисой". Удивительно, как ей хватило наглости явиться к Ковичу на просмотр;
она читала отрывок из поэмы и в самом напряженном месте взвыла до того фальшиво,
что даже товарки ее, притихшие в темном углу репетиционной, громко перевели
дыхание.

- Спасибо, - сказал Раман, не дожидаясь, пока девушка закончит. -
Пожалуйста, кто следующий?..

Длинноволосая постояла еще секунду, потом опустила руки, воздетые по ходу
драматических событий поэмы, и, сгорбившись, пошла к двери. А ведь полагалось
дождаться, пока отработают все...

Оставшиеся две девицы вынесли на его суд отрывок из широко известной
комедийной пьесы; коротко стриженая брюнетка и химически завитая блондинка
громко барабанили текст, Раман, опустошивший до дна очередную кофейную чашечку,
сразу же определил, что в постановке им помогал некто третий, режиссер,
темпераментный, но плоский и плохо выученный. Девчонки лихо меняли размашистые
мизансцены, выполняли неведомые Ковичу задачи, все это громко и уверенно, все
это с претензией на профессионализм; Раман поставил опустевшую чашку на стол.
Девчонки неплохие, возможно, и с будущим, - но вот этот неведомый постановщик
нарядил их в чужую одежду, наглухо спрятал то, что прежде всего могло
заинтересовать придирчивого Рамана...

Он дал девчонкам доиграть до конца. Сказал "Спасибо", кивнул, предлагая
занять прежние места в деревянных креслах, и пригласил на площадку последнего
кандидата - нервного круглоголового провинциала.

Парню было трудно. Он воспроизводил отрывок из спектакля, давно идущего на
его собственной, далекой провинциальной сцене; он играл этот отрывок без
партнеров, вернее, с партнерами воображаемыми, и Кович, возмущенный этим
самодеятельным приемом, хотел прервать соискателя в самом начале - но потом
передумал.

Парень был неплох. Вполне; содрать этот провинциальный налет, успевший
налипнуть на него, как голубиный помет липнет на головы статуй... Впрочем, а
удастся ли?.. Сколько ему лет, даже и не тридцать, он не мальчик, он просто
выглядит моложе - инфантильно-круглое лицо с темными провалами вокруг глаз, от
неустроенной жизни и обязательных излишеств...

Впрочем, мальчишек набирать легче. Их тут хоть пруд пруди- горячие поставки
прямо из училища...

А с третьей стороны, брать уже устоявшихся, блестящих, знающих себе цену-
обязательства и морока, в то время как этот, круглоголовый и нервный, пойдет в
любую кабалу...

Парень закончил представление и тут же предложил на выбор два драматических
монолога и лирическую поэму; Кович покачал головой:

- Спасибо, не надо...

Девчонок он отправил сразу; реакция была неодинаковая: стриженая брюнетка
презрительно вспыхнула черными глазами и мысленно поклялась еще доказать этому
старому дураку, от какого богатства он по спеси своей отказался; химическая
блондинка сразу же скукожилась. Вероятно, едва выйдя из зала, она даст волю
слезам...

"Самка схруля и самка тхоля", - подумал Раман машинально. И не испугался,
против обыкновения, своих мыслей - они пришли естественно, органично, чего же
пугаться?..

Круглоголовому Раман предложил контракт третьей степени: бесправное
полуголодное существование без предоставления жилья, с призрачной возможностью
роста; самое удивительное, что парень сделался счастлив. Расцвел, как роза на
рассвете, поблагодарил, В еще не веря своей удаче; Раман отверг благодарность.
Посмотрим, что будет дальше, и не станется ли так, что ненасытная утроба театра
перемелет круглоголового, переварит, чтобы исторгнуть из себя в совершенно
неподобающем, негодном к употреблению виде...

В кабинете к нему вернулось расслабленное, почти счастливое предчувствие.
Он приблизительно знал, что будет делать, - но конкретизировать идею пока не
собирался. Пусть поплавает в подсознании, созреет, пусть побочным продуктом
этого созревания подольше будет счастливое опьянение,, бездумная эйфория...

Первым делом он позвонил Павле Нимробец и обнаружил, что ее нет ни на
работе, ни дома. Скрипки, играющие в его душе, чуть примолкли; он рассчитывал '
уже сегодня вечером взяться за исследование пьесы, а для этого нужно было, чтобы
Павла ее принесла. То есть, конечно, он мог бы взять "Первую ночь" из
специальной закрытой библиотеки - но, во-первых, это стоило бы лишнего времени,
а во-вторых, он привык к своему томику, он сжился с ним, как сживаются с
одеждой...

А кроме того - он знал, где и с кем находится сейчас Павла. Пусть на работе
ее уверены, что она "в архиве" - архив этот, имени господина Тритана Тодина, не
имеет к телевидению никакого отношения...

Раман хмыкнул, удивленно вопрошая себя, а что, собственно, ему за дело до
амурных похождений Павлы Нимробец? Разве что профессиональное любопытство
режиссера, наблюдающего жизнь... А наблюдения весьма любопытные. Он, Кович,
голову готов положить, что в отношениях милой парочки случилось наконец весьма
важное, переломное событие- и не далее как позавчера...

Ему стоило бы гордиться своим нюхом - вместо этого он испытал смутное
раздражение. Гм... ревность?..

Он засмеялся; воробей, присевший было на подоконник, испуганно вспорхнул и
улетел.

Раман привык доверять себе; если какие-то его чувства кажутся странными ему
самому, - не стоит прятаться от себя, стоит разобраться... В случае с Павлой
причина, скорее всего... Да. Во-первых, он чувствует вину перед непутевой
Нимробец- за то... за те ночи в Пещере. А во-вторых... ну что греха таить, его
пугает личность господина Тодина. И непонятно, почему.

Интересно, вот господин Тодин в Пещере - кто? Почему-то, думая об этом,
Кович с удовольствием верил в утверждение Тодина о том, что рядом существующие
люди никогда на встречаются в Пещере. Рама-ну не хотелось встречаться в Пещере с
господином Тританом Тодином - уж он-то, скорее всего, зверь мощный и
малоприятный...

За час до вечернего спектакля позвонил вахтер: господина Ковича ждала "эта
девушка с телевидения", которая "принесла господину Ковичу книгу"...

Он отозвался почти весело:

- Пусть поднимется!

Пытаясь дать название охватившему его чувству, он остановился вскоре на
слове "радость". Его радовало появление Павлы; она была удивительно кстати. Как
подходящий аккорд. Собственно, замысел, вызревающий сейчас в сумрачной Рамановой
душе, во многом был обязан именно случаю... сведшему в Пещере кровожадного саага
и сарну, которая не хотела умирать.

С первого же взгляда на нее ему стало ясно: относительно ее взаимоотношений
с Тодином он не ошибся. Более того - Павла не просто переживала роман.
Случившееся с ней не было вторым, третьим, пятидесятым в ее жизни; Павла сияла
несколько лихорадочным светом, и Раман вполне мог бы ее спросить: благополучно
ли прошла дефлорация?

Собственно, он едва удержался. Вопрос болтался у него на языке и загнать
его обратно в глотку стоило значительного усилия; Павла почуяла неладное и
нахмурилась:

- У меня что... прыщик на носу? Что вы так смотрите?..

- Значит, тебе понравилась пьеса? - он с удовольствием взял в руки удобный,
с золотым тиснением томик. - И ваши мнения не совпали?

Некоторое время она не понимала, о чем он, потом покраснела: