острова. Им разрешили ехать с женами. Это была практика. И ехали не все.
Многие не хотели ехать, но Шугов сам напросился, потому что ему надоело,
что обходят, не нагружают и не разгружают. Будто его нет. Будто он не
офицер. Не боевая единица.
и где такие морозы, что человек может превратиться в сосульку, сказал
Шугову:
с собой жену. Зачем же ей мучиться?
с председателем грозной комиссии по пропаже Боевого устава. Что жена
подполковника бежит, спасаясь, от этих отношений он мог лишь догадываться.
думала, что уже сделала все для Шугова: ее старик-любовник (в душе она
называла Ковалева стариком) не тронет ее мужа, как это делают нередко так
называемые порядочные любовники. Она глубоко заблуждалась. Ковалев не
отпустил ее, он считал ее своей собственностью.
домой, в отсутствии Шугова. Он говорил елейно, обещающе. Все будет хорошо,
- уверял он ее. Но лишь только она отвиливала посетить его обитель, он
пугающе подбирал слова. Шугов висит на волоске, - говорил он, и она
чувствовала, как он оглядывается по сторонам. Это Шуговское висение -
тайна. А тайна в его руках...
уже в списках на поездку с мужем. - Ты меня всякий раз обманываешь. Не
хочешь приходить ко мне, и потому лжешь.
шла по магазинам, покупала все в дорогу.
шла, с кем говорила, даже - что говорила.
безысходно. Она почувствовала, как заволакивает ее паутина, - мелочи,
глупости, придирки, просьбы, унижения окутывали без всего этого душную
жизнь. И когда однажды она, теряя терпение, стала уничтожать его, называя
все своими именами, он после этого ее напорного негодования, вдруг холодно
и по-деловому остудил ее:
стенке, - он говорил так голо и откровенно впервые. - Ты будешь лизать мне
сапоги перед тем, как бодро шагать в мою постель!
раньше про ее отца теперь говорил открыто. Как Шугов "замазан" листиками -
это известно. Как отец "замазан" сомнительными связями, тоже оттенялось.
Объяснялось, что он замазан не своими связями - ее связями. Мещерский не
предполагает, что все связи Лены - нельзя покрыть, как покрыл он. Если их
вытряхнуть и показать всем, на обозрение... Беда в том, что система,
охраняющая будущность великой идеи, непримирима к таковому мышлению,
во-первых, и к такому прикрытию, во-вторых. Система не может никого
прощать. Она никогда и не прощает. Все случаи, зафиксированные и поданные
ко времени, случаи засвеченные обязательно наказываются.
шуточках, как бы приплясывая языком. А тут он был страшен, уничтожителен.
И после общих угроз посыпал факты, фактики этих ее связей, слов,
оброненных и нечаянно, и в здравом уме - возмущающе и непокорно. Она,
Лена, с детства видела, как в окружении отца выборочно уничтожались
инакомыслящие, как увозились, уводились; как страх вечно был рядом с ее
отцом, с его окружением. И что бы он не предпринимал, чтобы оградить дочь
от этого безумного страха, в нее он вползал, но вползал не так, как в
отца. Страх был поводом к протесту, и ее протест, высказывания, которые
теперь Ковалев ей напоминал, были логичны, однако они выступали против
системы. Они были вражескими.
его окружении. И, проклиная себя за то, что не разглядела Ковалева, она
заметалась вот перед тем отъездом мужа в северные холода. Она стала
просить его взять с собой. Она думала, что этим самым спасет, хотя бы на
время, себя, мужа, отца, всех, кто - теперь она это понимала - выгородил
ее в прошлом.
сразу много говорить: он бы с удовольствием, но даже руководитель,
генерал, отговаривает! Ужасная яма, северное леденение... Однако, если она
серьезно, то ведь едут... Мы будем не одни. Едут Силаевы, Красильниковы...
Знает ли она их? Помнишь, на танцах милую женщину? В голубом? Это
Красильникова...
мужем.
скалы, океан, пурга, в вышине - белым-белы снега. И не так страшно, когда
Павел рядом, не ревнует, когда он счастлив, ты сама счастлива, когда
восторг идет в душу и лишь нет-нет да засосет под ложечкой: этот генерал
Ковалев так все не оставит, он не отпустит ее даже в увольнение! Он так
ловко уже все сплел и так ловко еще наплетет столько, полстолько, чтобы
пожестче отплатить в первую очередь теперь ей, а потом уже и Шугову.
Павел снова приступил к занятиям.
размеренно, не спеша. Она не подходила к телефону. В третий день, к обеду,
звучал длинный-предлинный звонок. И Лена не отвечала. А Шугов в это время
шагал по вызову к подполковнику Северову. Никто не знал, чем занимается на
службе новый сотрудник курса Северов. Редко с ним слушатели академии
сталкивались. И Шугову подполковник не представился. Он издалека стал
говорить о всей службе, которую нес Шугов за время, предшествовавшее
зачислению в академию. Было всякое, но то - давно минувшее, а ныне -
существующее. И все это - существенное!.. Северов изучал Шугова
молниеносным взглядом, молчанием, короткими вопросами - вроде так, без
смысла.
этими глазами теперь он буравил всего Шугова.
вам пояснить? Я...
находитесь. Все это стали замечать. Может, вы действительно, я не говорю
умышленно, косвенно... Косвенно имеете отношение к тому, что произошло у
вас на курсе?
этом снова... Я же хотел объяснить себя! Я все это время после беседы...
сему, именно по сему... То есть, что случилось... Вы не допускаете, что
могло появиться и в этом во всем что-то новое?
спросить? Вы мне не хотите что-нибудь сообщить?
курсе... Как-то еще хотел объяснить... И впрочем... В каком смысле я
должен что-нибудь сообщить? В каком смысле?
коренаст, силен, видимо; так и ходили желваки на бледном аскетичном лице.
- Толчем в ступе воду... Ну вы же знаете - я оперативный работник... Так
бы я вас не позвал... Здесь, при вас мне... Одним словом, нелегко! При
вас, вот таких, прежний оперативник мало работал, видимо. Вынужден был
уйти без пенсии. Всегда у вас было тихо, спокойненько, как хе-хе-хе, на
кладбище. Но вдруг все переменилось! ЧП, ЧП! И неужели неясно, что так
продолжаться не может далее?
меня - тут сидите! - И постучал себя по затылку. - Не пойму, что вы за
человек? Что вы хотите от себя, Павел Афанасьевич? Что вы хотели мне о
себе сказать? Почему...
закуривать. Он Шугову мог бы сказать, почему вызвал его, а не другого. На
это последовало указание. Не совсем четкое, не совсем понятное. Но -
указание. Почему о нем указание? Северов перерыл все "дело" Шугова. Как у
многих. Есть заковыки, есть - взлеты... Но - почему указание о нем? И что
Шугов хотел сказать? Крутил, крутил. Туманил, туманил... Ничего не
прорвалось. А ведь ему, Северову, указание надо выполнять! Пусть указание
не четкое, пусть не конкретное - выполняй!..
появились новые заботы. Но откуда ты узнала обо всем? Погоди, я же
Красильникова сегодня не видел... И как он мог сказать жене, что меня
вызывали? Ах, да! У всех у нас появились новые заботы. Я сказал это сам.
Точно. Впрочем...