Чтение 31–й страницы книги ~Семеро тайных~

два факела, а на полу под стеной что-то блестело.

Олег пошел вслед за Перуном, глаза расширились, он
смотрел, но не понимал.

Это был боевой шлем Перуна, в котором тот отправлялся на
войны. Из шлема торчала солома, в трепещущем свете факелов Олег
рассмотрел крохотное серое тельце. На него быстро взглянул
круглый темный глаз, испуганно и осуждающе, и только тогда Олег
понял, что это обыкновенная горлица, дикая лесная голубка, что
забралась в перевернутый шлем бога войны и устроила там гнездо.

-- Понял? -- спросил Перун.

Олег долго таращил глаза на странное гнездо, перевел
непонимающий взгляд на Перуна:

-- Честно говоря, нет.

Перун зло ткнул в сторону голубки толстым, как рукоять
меча, пальцем:

-- Эта тварь воспользовалась, когда я после битвы вернулся
усталый и лег спать, быстро натаскала травы в шлем! Когда я
собрался снова на войну, потянулся за шлемом, она уже успела
отложить яйца!

Он умолк, злой и побагровевший, посмотрел на Олега. Тот
перевел взор на голубку, потом снова на Перуна:

-- Ну и что?

-- Как что? -- гаркнул Перун, уже сердясь. От звуков
могучего голоса колыхнулось пламя факелов, а голубка беспокойно
задвигалась. Перун поспешно отступил на шаг. -- Как что?.. Эта
тварь сидит там и высиживает птенцов!

Олег снова спросил тупо:

-- Ну и что?

Перун задохнулся гневом, даже в свете факелов было видно,
как глаза налились кровью.

-- Но как я могу взять шлем, когда она там птенцов
высиживает!

Олег переводил взгляд с голубки на бога войны, снова на
голубку. В голове стало горячо. Мысли метались все суматошнее,
в голове раздался звон. Он чувствовал, что кровь отлила от
лица, побледнел, а губы посинели, когда с трудом выдавил:

-- Прости... но я так и не понял.

Перун покачал мечом в воздухе, красные блики хищно бегали
от острия к рукояти и обратно, всмотрелся в лицо волхва,
скривился и бросил меч за спину, ловко попав прямо в ножны.

-- Я вижу.

Олег с мукой оглядывался на странное гнездо:

-- Я все равно не понял.

Перун вернулся к сиденью, вытащил меч и снова взял в руки
точильный камень. Глаза его придирчиво искали хоть зазубринку
на мече, но не находили.

-- И что теперь со мной? -- спросил Олег.

Перун ответил вопросом на вопрос:

-- А как бы ты поступил? С голубкой?

Олег пожал плечами:

-- Да шугнул бы эту... заразу. Яйца на хрен, а шлем на
голову. Ну, сполоснул бы, если успела нагадить. Только и делов!

Перун всмотрелся в его умное лицо, изможденное долгим
бдением за мудрыми книгами. Неожиданно губы бога войны
изогнулись в злой победной усмешке.

-- Иди.

Олег стоял, ничего не понимая, таращил глаза:

-- Ты... ты не будешь убивать?

Перун злорадно скалил зубы:

-- Да ни за какие пряники!

-- Почему?

-- А вот потому!.. Мне в сто тысяч раз больше удовольствия
знать, что ты не понял такой простой вещи... мудрец! Которая
мне понятна, как... как два пальца замочить. И знать, что
будешь ломать голову, мучиться, доискиваясь. Ты ведь из тех,
кто доискивается!

Олег шел из сумрака раздавленный и униженный, впереди
ширился сверкающий выход в солнечный день, но в глазах было
темно, а вдогонку раздавался злорадный хохот бога войны.

Таргитай, мелькнула смятенная мысль. Это его чертова
дудочка. Подействовал на Перуна, изменил бога войны...
чуть-чуть, но все же Перун уже не тот кровавый зверь, каким был
еще в прошлую встречу.

В черепе колотилась мысль, разбив лоб и лапы в кровь:
почему Перун все же не вытряхнет эту птаху и не напялит шлем?

Глава 16

"Я бы так сделал, -- думал он, взбираясь по крутому
склону. -- Мне песни Таргитая что вой голодной собаки. Надел бы
шлем и пошел бы... Видать, песни действуют только на дураков.

Но все-таки, все-таки... Что-то я извлек. Если даже не
понял, почему не дать птахе пинка, то все же могу высчитать,
сколько не будет войны... Две недели на высиживание, недели две
кормить в гнезде, а еще с неделю в слетках, будут бегать за нею
по земле и вы-прашивать корм... Нет, тогда шлем уже
освободится, Перун тут же ухватит, кровавая война из-за
отсрочки вспыхнет еще злее... но пока что в запасе есть три
недели. Нет, горлица там с неделю, чародеи ожидали войну пять
дней тому..."

И многое надо успеть сделать за оставшиеся дни.

Трое суток он спускался с гор, а потом брел через леса,
избегая заходить в села и города. Вот-вот составит слова так,
чтобы понял любой человек, понял и пошел за ним. Остается, он
это чувствует, совсем немного!

Кто-то за тридевять земель лишился роскошного ковра, у
кого-то со стола исчезали роскошные яства: он мог бы, конечно,
питаться грибами и ягодами, даже молодой корой с деревьев, но
это отвлекло бы от напряженного думанья. И потому спал под
ореховым кустом, завернувшись в ковер, ел что-то нездешнее, но
просто тающее во рту... Чтобы быть наверняка уверенным, что
обобрал не бедняка, он вызывал блюда только роскошные, но
поглощал их хоть быстро и много, но, как и положено мудрецу,
рассеянно и почти не замечая, что ест.

Иногда слышал стук топора по дереву, однажды даже видел,
как далекая вершинка дерева затряслась, затем с шумом и треском
дерево упало, ломая ветви соседок. Вовремя понял, что
просто-напросто ветер свалил сушняк. Люди же грабят лес вблизи
города. Вглубь забираться и лень, и страшно.

Однажды он сидел на пне, мыслил, опустив голову, что-то
отвлекало, наконец понял, что вокруг стоит неумолчный стук
копыт. Вздрогнув, он вскинул голову. На него падали тени
десятка рослых коней, всадники в железе, а на одном могучем
коне высился крупный человек с красным от ярости лицом. Олег
непонимающе смотрел, потом в уши внезапно прорезался вопль, и
Олег сообразил, что человек уже давно орет, почти визжит,
стараясь обратить на себя внимание:

-- ...Великому и могучему! А что он велит... ему...
царство... надо!

Слух окончательно вернулся к Олегу, он медленно встал,
подвигал занемевшим телом. Суставы трещали, как у древнего
старика, а кровь застыла, будто он превратился в лягушку,
попавшую на льдину. Мышцы покалывало, он ухитрился отсидеть
себя всего. Кровь пробивалась по телу с трудом. Он смутно
удивился, сколько же так просидел в тупом бессмыслии. Или это
свойство мудрецов, или же, что вернее, его мозги от непосильной
тяжести впали в оцепенение, как замирает жук-притворяшка при
виде чудовищно огромного человека.

Всадник на коне разъяренно гаркнул:

-- Взять его!.. Не хочет -- силой доставим!

Крепкие руки с готовностью ухватили Олега за плечи, сжали
руки. Он не противился, его отнесли к коню. Низкорослый гридень
спросил с насмешливой благожелательностью:

-- В седло или поперек седла?

Олег проговорил медленно:

-- В седло...

Губы его двигались рывками, словно он не только молчал
сотни лет, но и не ел столько же. Конь под ним беспокойно
задергался, но гридни придерживали с двух сторон, кто за узду,
кто за гриву, Олег чувствовал цепкие руки даже на сапогах.

Старший, с перстнем воеводы, рявкнул:

-- Так поедешь добром аль надобно связать?

-- Куда меня везете? -- спросил Олег.

-- К самому кагану, -- ответил воевода гордо. Поправился:
-- К нашему ксаю. Царю, как его кличет местный народец.

Коней пустили шагом, а потом, убедившись, что парень в