попытку подкупа должностного лица. Вы вляпались в очень нехорошую историю,
Луарвик.. Вам остается одно: говорите все начистоту. Кто вы такой?
Мозеса... Итак, кто вы такой?
пошел за ним следом. Мы прошли по коридору и стали спускаться по лестнице.
вам полезно.
Но вы уже влипли по уши, Луарвик, и утянули за собой Мозеса. Теперь вы
легко не отделаетесь. С часу на час сюда приедет полиция, и вам все равно
придется рассказать правду... Стоп! Не туда. Идите за мной.
и в его присутствии пересчитал деньги и написал протокол. Хозяин тоже
пересчитал деньги - денег оказалось больше восьмидесяти тысяч, мое
жалованье за восемь лет беспорочной службы, - и подписал протокол.
ногу, как человек, которому хочется уйти как можно скорее.
посмотрели друг на друга.
надо?
открыл сейф. - Вот этот вот.
Алек. - Я сложил деньги в сейф, снова запер тяжелую дверцу, а протокол
положил в карман.
столько денег?
Вместо этого он энергично потер толстый подбородок, гаркнул: "Кайса!" и
вышел. Я остался сидеть за конторкой. Я принялся вспоминать. Я тщательно
перебрал в памяти самые мелкие незначительные происшествия, свидетелем
которым я был в этом отеле. Выяснилось, что запомнил я довольно много.
в серый костюм, а на вчерашней вечеринке он был в бордовом, и запонки у
него были с желтыми камешками. Я помнил, что, когда Брюн клянчила у своего
дяди сигарету, он всегда доставал их из-за правого уха. Я помнил, что у
Кайсы есть маленькая черная родинка на правой ноздре; что дю Барнстокр,
орудуя вилкой, элегантно отставляет мизинец; что ключ моего номера похож
на ключ от номера Олафа; и еще много подобной же дребедени. Во всей этой
навозной куче я обнаружил две жемчужины. Во-первых, я вспомнил, как
позавчера вечером Олаф, весь в снегу, стоял посередине холла со своим
черным чемоданом и оглядывался, словно ожидал торжественной встречи, и как
он посмотрел мимо меня на закрытый портьерой вход на половину Мозесов, и
как мне показалось, что портьера колышется - надо полагать, от сквозняка.
Во-вторых, я вспомнил, что, когда стоял в очереди у душа, сверху
спустились рука об руку Олаф и Мозес...
Луарвик - все это одна компания, причем эта компания отнюдь не стремится
афишировать, что она - одна компания. И если вспомнить, что я обнаружил
Мозеса в номере-музее рядом со своим номером за пять минут до того, как
нашел у себя на загаженном столе записку насчет гангстера и маньяка; и
если вспомнить, что золотые часы Мозеса были подброшены - явно подброшены,
а потом снова изъяты - в баул Хинкуса... и если вспомнить, что госпожа
Мозес была единственным человеком, не считая, может быть, Кайсы, который
отсутствовал в зале именно тогда, когда Хинкуса скрутили в бараний рог и
засунули под стол... если вспомнить все это, то картина получается
прелюбопытная.
один из баулов ловко превратился в фальшбагаж, и то обстоятельство, что
госпожа Мозес была единственным человеком, который видел двойника Хинкуса
в лицо. Ведь о Брюн никак нельзя было сказать, что она видела двойника
Хинкуса: она видела только шубу Хинкуса, а кто был в этой шубе,
неизвестно.
пятен. Но по крайней мере теперь была ясна расстановка сил: Хинкус, с
одной стороны, а Мозесы, Олаф и Луарвик - с другой. Впрочем, судя по
совершенно нелепым действиям Луарвика и той откровенности, с которой Мозес
снабдил его деньгами, дело близилось к какому-то кризису... И тут мне
пришло в голову, что я, пожалуй, напрасно держу Хинкуса взаперти. В
надвигающийся схватке неплохо было бы обзавестись союзником, пусть даже
таким сомнительным и явно преступным, как Хинкус.
Мозес, небось думает, что Хинкус до сих пор валяется под столом.
Посмотрим, как он себя поведет, когда Хинкус вдруг объявится в столовой за
завтраком. О том, как и кто скрутил Хинкуса, о том, кто и как убил Олафа,
я решил пока не думать. Я смял свои заметки, положил в пепельницу и
поджег.
пожалуйста.
подтяжками и вытирал лицо большим полотенцем.
но в общем он выглядел вполне прилично. Ничего в нем не осталось от того
сумасшедшего затравленного хорька, каким я видел его несколько часов
назад.
перекосилось. - Ничего страшного. Хозяин сделал вам укол и запер, чтобы
вас никто не беспокоил. Завтракать пойдете?
матери. И задаток отберу. Тоже мне - отдых в горах... - Он скомкал и
отшвырнул полотенце. - Еще один такой отдых, и свихнешься к чертовой
матери. Без всякого туберкулеза... Шуба моя где, не знаете? И шапка...
Ну мы еще поговорим об этом.
вслед.
сандвичами. Я поздоровался с нею и выбрал себе новое место - спиной к
буфету и лицом к двери, рядом со стулом дю Барнстокра. Едва я уселся, как
вошел Симонэ - в толстом пестром свитере, свежевыбритый, с красными
припухшими глазами.
разгулялись. Все время кажется, будто тянет мертвечинкой. Аптечный такой
запах, знаете ли, вроде формалина... - Он сел, выбрал сандвич, потом
посмотрел на меня. - Нашли?.. - спросил он.
секунду вошли Барнстокры. Эти были как огурчики. Дядюшка щеголял астрой в
петлице, благородно седые кудри пушисто серебрились вокруг лысой маковки,
а Брюн была по-прежнему в очках, и нос у нее был по-прежнему нахально
задран. Дядюшка, потирая руки, двинулся к своему месту, искательно
поглядывая на меня.
Доброе утро, господин Симонэ. Не правда ли?
неприлично, а? Или ничего?
Кайса.
Громыко Ольга
Мурич Виктор
Шилова Юлия
Махров Алексей
Перумов Ник
Соломатина Татьяна