дышать, что воздух снова стал воздухом, а не раскаленным паром, выжигающим
глотку, и сообразил, что надо спешить, что надо как можно скорее убираться
из-под этой дьявольской жаровни, пока она снова не опустилась на них. Он
сполз с Артура, который лежал совершенно неподвижно, зажал обе его ноги
под мышкой и, помогая себе свободной рукой, пополз вперед, не спуская глаз
с черты, за которой снова начиналась трава, мертвая, сухая, колючая, но
настоящая, - она казалась ему сейчас величайшим обиталищем жизни. Пепел
скрипел на зубах, обожженное лицо то и дело обдавало остатками жара, пот
лил прямо в глаза, наверное, потому, что ни бровей, ни ресниц у него
больше не было. Артур волочился следом, словно нарочно цепляясь своей
проклятой курточкой; горели обваренные руки, а рюкзак при каждом движении
поддавал в обгорелый затылок. От боли и духоты Рэдрик с ужасом подумал,
что совсем обварился и теперь ему не дойти. От этого страха он сильнее
заработал свободным локтем и коленками, только бы доползти, ну еще
немного, давай, Рэд, давай, Рыжий, вот так, вот так, ну еще немного...
наслаждением вдыхая провонявшую гнилью прохладу. Век бы так лежал, но он
заставил себя подняться, стоя на коленях, сбросил рюкзак, на четвереньках
подобрался к Артуру, который все еще неподвижно лежал в шагах тридцати от
болота, и перевернул его на спину. Н-да, красивый был мальчик. Теперь эта
смазливая мордашка казалась черно-серой маской из смеси запекшейся крови и
пепла, и несколько секунд Рэдрик с тупым интересом разглядывал продольные
борозды на этой маске - следы от кочек и камней. Потом он поднялся на
ноги, взял Артура под мышки и потащил к воде. Артур хрипло дышал, время от
времени постанывая. Рэдрик бросил его лицом в самую большую лужу и
повалился рядом, снова переживая наслаждение от мокрой ледяной ласки.
Артур забулькал, завозился, подтянул под себя руки и поднял голову. Глаза
его были вытаращены, он ничего не соображал и жадно хватал ртом воздух,
отплевываясь и кашляя. Потом взгляд его сделался осмысленным и остановился
на Рэдрике.
Что это было, мистер Шухарт?
лицо. Было больно. Нос распух, но брови и ресницы, как это ни странно,
были на месте. И кожа на руках тоже оказалась цела, только покраснела
малость.
страшную маску смыло водой, физиономия у него оказалась тоже противу
ожиданий почти в порядке. Несколько царапин, ссадина на лбу, рассечена
нижняя губа, а так, в общем, ничего.
следов, и Рэдрик поразился, как, оказывается, короток был тот страшный,
бесконечный путь, который он прополз, спасаясь от гибели. Каких-нибудь
метров двадцать-тридцать, не больше, было всего от края до края выжженной
проплешины, но он сослепу и от страха полз по ней каким-то диким зигзагом,
как таракан по раскаленной сковороде, и спасибо еще, что полз, в общем,
туда, куда надо, а ведь мог бы заползти на "комариную плешь" слева, а мог
бы и вообще повернуть обратно... Нет, не мог бы, подумал он с
ожесточением. Это молокосос какой-нибудь мог бы, а я тебе не молокосос, и
если бы не этот дурак, то вообще ничего бы не случилось, обварил бы себе
ноги, вот и все неприятности.
задевая больные места. Рэдрик поднялся и, морщась от прикосновений
задубевшей от жары одежды к обожженной коже, вышел на сухое место и
нагнулся над рюкзаком. Вот рюкзаку досталось по-настоящему. Верхние
клапаны просто-напросто обгорели, пузырьки в аптечке все полопались от
жара к чертовой матери, и от жухлого пятна несло невыносимой медициной.
Рэдрик отстегнул клапан, принялся выгребать осколки стекла и пластика, и
тут Артур у него за спиной сказал:
приказали лежать, но я здорово перепугался, а когда припекло, совсем
голову потерял. Я очень боли боюсь, мистер Шухарт...
цветочки... Вставай, чего разлегся!
продел руки в лямки. Ощущение было такое, будто кожа на обожженных местах
съежилась и покрылась болезненными морщинами. Боли он боится... С чумой
тебя пополам вместе с твоей болью!.. Он огляделся. Ничего, с тропы не
сошли. Теперь эти холмики с покойниками. Поганые холмики стоят, гниды,
торчат как чертовы макушки, и эта лощинка между ними... Он невольно
потянул носом воздух. Ах, поганенькая лощинка, вот она-то самая погань и
есть. Жаба.
шлепая по лужам. Он прихрамывал и был уже не такой прямой и стройный, как
раньше, - согнуло его, и шел он теперь осторожно, с большой опаской. Вот и
еще одного я вытащил, подумал Рэдрик. Который же это будет? Пятый? Шестой?
И теперь вот спрашивается: зачем? Что он мне, родной? Поручился я за него?
Слушай, Рыжий, а почему ты его тащил? Чуть ведь сам из-за него не
загнулся... Теперь-то, на ясную голову, я знаю: правильно я его тащил, мне
без него не обойтись, он у меня как заложник за Мартышку. Я не человека
вытащил, я миноискатель свой вытащил. Тральщик свой. Отмычку. А там, на
горячем месте, я об этом и думать не думал. Тащил его как родного, и мысли
даже не было, чтобы бросить, хотя про все забыл и про отмычку забыл, и про
Мартышку забыл... Что же это получается? Получается, что я и в самом деле
добрый парень. Это мне и Гута твердит, и Кирилл-покойник внушал, и Ричард
все время насчет этого долдонит... Тоже мне, нашли добряка! Ты это брось,
сказал он себе. Тебе здесь эта доброта ни к чему! Думать надо, а потом уже
руками-ногами шевелить. Чтоб в первый и в последний раз, понятно?
Добряк... Мне его надо сберечь для "мясорубки", холодно и ясно подумал он.
Здесь все можно пройти, кроме "мясорубки".
Рэдрика. Дно лощины было покрыто гнойно-зеленой, жирно отсвечивающей на
солнце жижей. Над поверхностью ее курился легкий парок, между холмами он
становился гуще, и в тридцати шагах уже ничего не было видно. И смрад.
"Запашок там будет, Рыжий, так ты не того... не дрейфь".
оцепенение, торопливо вытащил из кармана сверток с ватой, пропитанной
дезодоратором, заткнул ноздри тампоном и протянул вату Артуру.
как-нибудь верхом нельзя?..
тряпья на каменной осыпи.
лежит Пудель. В том же виде. Понял? Вперед.
пояс, дно под ногами, к счастью, было каменистое и довольно ровное, но
вскоре Рэдрик услышал знакомое жужжание с обеих сторон. На левом холме,
освещенном солнцем, ничего не было видно, а на склоне справа, в тени,
запрыгали бледные лиловатые огоньки.
дурак! - крикнул он.
воздух. Над самыми головами у них затряслась в бешеной пляске
разветвленная молния, едва заметная на фоне неба. Артур присел и окунулся
по плечи. Рэдрик, чувствуя, что уши ему заложило от грохота, повернул
голову и увидел в тени ярко-алое, быстро тающее пятно среди каменного
крошева, и сейчас же ударила вторая молния.
только головы, и при каждом разряде Рэдрик видел, как длинные волосы
Артура встают дыбом, и чувствовал, как тысячи иголочек вонзаются в кожу
лица. "Вперед! - монотонно повторял он. - Вперед!" Он уже ничего не
слышал. Один раз Артур повернулся к нему в профиль, и он увидел
вытаращенный ужасом глаз, скошенный на него, и белые прыгающие губы, и
замазанную зеленью потную щеку. Потом молнии стали бить так низко, что им
пришлось окунуться с головой. Зеленая слизь заклеивала рот, стало трудно
дышать. Хватая ртом воздух, Рэдрик вырвал из носа тампоны и обнаружил
вдруг, что смрад исчез, что воздух наполнен свежим, пронзительным запахом
озона, а пар вокруг становился все гуще или, может быть, это потемнело в
глазах, и уже не видно было холмов, ни справа, ни слева ничего не было
видно, кроме облепленной зеленой грязью головы Артура и желтого
клубящегося пара вокруг.
дряни, а над головой молнии, иначе никогда и не было... И откуда здесь эта
дрянь? Сколько дряни... с ума сойти, сколько дряни в одном месте! Это
Стервятник, подумал он яростно. Это Стервятник здесь прошел, это за ним
осталось... Очкарик лег справа, Пудель лег слева, и все для того, чтобы
Стервятник прошел между ними и оставил за собой всю свою мерзость... Так
тебе и надо, сказал он себе. Кто идет следом за Стервятником, тот всегда
по горло в грязи. Ты что, этого раньше не знал? Их слишком много,
Стервятников, почему и не осталось здесь ни одного чистого места... Нунан
дурак: ты, мол, Рыжий, нарушитель равновесия, разрушитель порядка, тебе,