смотреть на воды Луэна и на рыбака, забрасывавшего сеть.
уловив своим женским чутьем постоянное уныние хозяина, иногда спрашивала
его, если другой прислуги не было поблизости:
судьбе, отвечал:
Каждое утро, входя в гостиную, он находил ее полной цветов,
благоухающей, как теплица. Элизабет, очевидно, обложила данью как
ребятишек, доставлявших ей из лесу примулы, фиалки и золотистый дрок,
так и деревенские палисадники, в которых крестьянки по вечерам поливали
растения. Он же в своей отрешенности, в своем отчаянии и душевном
оцепенении испытывал к ней особую нежную признательность за эти
изобретательные дары и за постоянное старание быть ему приятной во всех
мелочах, которое он улавливал в ней. Ему казалось также, что она
хорошеет, начинает больше следить за собой, что лицо ее стало белее и
как бы утонченней. Он даже заметил однажды, когда она подавала ему чай,
что у нее уже не руки служанки, а дамские ручки с хорошо обточенными и
безукоризненно чистыми ногтями. В другой раз он обратил внимание на ее
почти элегантную обувь. Потом, как-то днем, она поднялась в свою комнату
и вернулась в очаровательном сереньком платьице, простеньком, но сшитом
с безукоризненным вкусом. Увидя ее, он воскликнул:
пролепетала:
чуть-чуть больше денег.
местный лавочник привез ей образчики материй из Фонтенбло. Она выбрала и
заплатила за товар из тех двух луидоров, которые получила в задаток от
Мариоля. Что же касается кройки, а также шитья, то это нисколько ее не
смущает, так как она четыре года работала вместе с матерью на магазин
готового платья Он не мог удержаться, чтобы не сказать:
доброго?" Он поразмыслил над этим, поколебался, посомневался и наконец
решил, что это вполне возможно. Он был с ней добр, посочувствовал ей,
помог; он был почти ее другом. Что же удивительного, что девушка
увлеклась своим хозяином после всего, что он для нее сделал? Впрочем,
эта мысль не была ему неприятна: девочка была действительно недурна и
ничем уже не походила на горничную. Его мужское самолюбие, так сильно
оскорбленное, задетое, раненное и попранное другой женщиной, чувствовало
себя польщенным, утешенным, почти исцеленным. Это было возмещение, очень
маленькое, едва ощутимое, но все-таки возмещение, потому что, раз в
человека кто-нибудь влюблен - все равно кто, - значит, этот человек еще
может внушать любовь. Его бессознательный эгоизм также был этим
удовлетворен. Его немного развлекли бы и, может быть, пошли бы ему на
пользу наблюдения над тем, как это сердечко оживет и забьется для него.
Ему не пришло в голову удалить этого ребенка, оградить его от той
опасности, которая причинила ему самому такие страдания, пожалеть
девочку больше, чем пожалели его, - сострадание никогда не сопутствует
любовным победам.
мелочей ежедневно подтверждало это. Как-то утром, подавая ему за столом,
она слегка коснулась его платьем, и он почувствовал запах духов -
простеньких духов, очевидно, купленных в галантерейной лавке или у
местного аптекаря. Тогда он подарил ей флакон туалетной воды "шипр",
которой сам постоянно пользовался, умываясь, и запасы которой всегда
имел при себе. Еще он подарил ей хорошее туалетное мыло, зубной эликсир
и рисовую пудру. Он искусно способствовал ее превращению, становившемуся
с каждым днем все заметнее, все полнее, и следил за ним любознательным и
польщенным взглядом. Оставаясь для него скромной и преданной служанкой,
она вместе с тем становилась глубоко чувствующей и влюбленной женщиной,
в которой наивно развивался врожденный инстинкт кокетства.
растроган и благодарен. Он играл с этой зарождающейся любовью, как
играют в часы тоски со всем, что может хоть чуточку развлечь. Он не
испытывал к ней иного влечения, кроме неясного желания, толкающего
всякого мужчину ко всякой привлекательной женщине, будь она хорошенькой
горничной или крестьянкой, сложенной, как богиня, своего рода сельской
Венерой. Его больше всего притягивала к ней та женственность, которую он
в ней находил и которая была ему теперь нужна. Это была смутная и
неодолимая потребность, вызванная другою, любимою, пробудившей в нем
властное и таинственное влечение к женской сущности, к близости женщины,
к общению с ней, к тому тонкому аромату, духовному или чувственному,
который каждое соблазнительное создание, от простолюдинки до
великосветской дамы, от восточной женщины с огромными черными глазами до
северной девы с голубым взором и лукавой душой, изливает на мужчин, для
которых еще жива извечная обаятельность женского существа.
ощутимое, нежели видимое, обволакивало его рану, как слой ваты, и делало
ее менее чувствительной к новым приступам душевных страданий. Но
страдания, однако, не унимались, ползая и кружась, как мухи вокруг
открытой раны. Довольно было одной из них коснуться ее, чтобы мучение
возобновилось.
должным уважением к его бегству, но отсутствие новостей и каких бы то ни
было известий беспокоило его. Время от времени ему попадались в газете
фамилии Ламарта или Масиваля в перечне лиц, присутствовавших на званом
обеде или на каком-нибудь торжестве. Однажды ему встретилась фамилия
г-жи де Бюрн, которую называли одной из самых изящных, самых красивых и
изысканно одетых дам на балу в австрийском посольстве. Дрожь пробежала
по нему с головы до ног. Фамилия графа фон Бернхауза стояла несколькими
строками ниже. И вновь вспыхнувшая ревность до самого вечера терзала
сердце Мариоля. Предполагаемая связь стала теперь для него почти
несомненной. Это было одно из воображаемых убеждений, более мучительных,
чем достоверный факт, потому что от них нельзя ни избавиться, ни
исцелиться.
подозрениях, он решил написать Ламарту, который, зная его достаточно
хорошо, чтобы догадаться о его душевных терзаниях, мог бы ответить на
его предположения даже без прямого вопроса.
письмо, неопределенно печальное, полное скрытых вопросов и лирических
излияний на тему о красоте весны в деревне.
твердый почерк романиста.
глубокого значения. Он говорил о людях, но, не вдаваясь насчет г-жи де
Бюрн и графа фон Бернхауза в большие подробности, чем насчет других, он
как будто выделял их свойственным ему стилистическим приемом и привлекал
к ним внимание как раз до намеченной точки, ничем не обнаруживая своего
намерения.
обоснованны. Его опасения сбудутся завтра, если не сбылись еще вчера.
светской. О нем поговорили после его исчезновения, как обычно говорят об
исчезнувших, - с безразличным любопытством. Полагали, что он уехал
куда-то очень далеко, потому что ему наскучил Париж.
не мог уснуть, ночью у него началась лихорадка. На другой день он
чувствовал себя усталым, подавленным, полным отвращения к однообразию
дней, проводимых между этим глухим молчаливым лесом, теперь уже
дремучим, и надоедливой речонкой, журчавшей под его окнами, и решил не
вставать совсем.
удивленно остановилась на пороге и спросила, внезапно побледнев:
чай чтобы был в течение всего дня. Но к часу его охватила такая страшная
тоска, что ему захотелось встать. Элизабет, которую он беспрестанно
вызывал по обыкновению всех мнимых больных, приходила встревоженная,
огорченная, горящая желанием быть полезной, помочь ему, ухаживать за ним
и вылечить его; видя, как он взволнован и расстроен, она предложила,
покраснев от смущения, почитать ему вслух.
чтение и прочла маме столько романов, что и заглавия все перезабыла.
ему книг самую его любимую - Манон -Леско. Она помогла ему сесть в
Флинт Эрик
Контровский Владимир
Буркатовский Сергей
Суворов Виктор
Плотников Александр
Шилова Юлия