личную жизнь, своих знакомых, своих друзей и даже, если я понял вас пра-
вильно, иметь возможность бросить, когда вам вздумается, семейный очаг,
отправиться на поиски бог его знает чего - чегото, что вам не удалось
обрести дома, - а потом вернуться, когда заблагорассудится... Несерьезно
это, Аннета! Вы это до конца не продумали. Да разве супруг потерпит та-
кое положение, столь унизительное для него, столь двусмысленное для его
супруги?
минуты, когда один лишь здравый смысл без участия сердца - бессмыслица.
Аннета, чуть уязвленная, сказала надменным и холодным тоном, скрывавшим
ее волнение:
ней, оскорблять ее, думая, будто она меньше вас оберегает вашу честь. Уж
не воображаете ли вы, что такая женщина, как я, могла бы повести себя
двусмысленно, унизить вас? Всякое ваше унижение было бы унижением и для
нее. И чем была бы она свободней, тем больше чувствовала бы, что долг ее
- оберегать ту сторону вашей жизни, которую вы ей доверили. Нужно отно-
ситься ко мне с большим уважением. Или вы не доверяете мне?
далит ее, и, подумав, что, пожалуй, не стоит придавать слишком большое
значение всем этим женским выдумкам, что будет время и потом все это об-
судить (если она вспомнит), вернулся к первой своей мысли: все превра-
тить в шутку. Итак, он счел за благо предупредительно сказать:
нитесь мне только, что всегда будете любить меня, что будете любить меня
одного! Большего я у вас не прошу.
ник так легкомысленно уклоняется от прямого ответа, от которого зависела
вся ее жизнь, и отказалась обещать невозможное:
вас, но не могу обещать то, что от меня не зависит. Я обманула бы вас, а
я никогда не стану вас обманывать. Обещаю одно: ничего от вас не скры-
вать. И если я разлюблю вас или полюблю другого, вы узнаете об этом пер-
вый, - даже раньше того, другого. И вы поступите так же! Будем, Рожэ,
правдивыми!
была завсегдатаем в доме Бриссо. Только постучится у порога, а ей спешат
сказать:
гом!..
откровенный разговор! Правда, предвидела сопротивление, но рассчитывала,
что сердце Рожэ озарит его рассудок. И больше всего огорчало ее не то,
что Рожэ не понял ее, а то, что он и не старался понять. Словно не видел
для нее во всем этом ничего трагического. Он был человек поверхностный и
все мерил своей меркой. А ничто не могло больше огорчить женщину со
сложным внутренним миром.
полагал, как они серьезны, считал, что они останутся без последствий. Он
раздумывал о том, что Аннете приходят в голову странные, немного пара-
доксальные мысли, что она "оригиналка", был этим недоволен. Его мать,
его сестра умудрялись быть женщинами необыкновенными и не быть "ориги-
налками". Но нельзя же было требовать таких талантов от всех. У Аннеты
были другие достоинства, которые Рожэ, пожалуй, особенно и не превозно-
сил, но которыми (следует признаться) он дорожил сейчас гораздо больше.
В предпочтении этом тело играло более заметную роль, чем разум, но и ра-
зум играл тут роль. Рожэ очень нравилось, как она горячится под влиянием
первого порыва, - нравилось, когда это не задевало его. Он не тревожил-
ся. Аннета со всей прямотой сказала, что любит его. Он был убежден, что
она с ним не расстанется.
На самом деле Аннета до того любила его, что не могла примириться с его
заурядностью. Ей хотелось верить, что она ошибается. Она еще не раз пы-
талась поговорить с ним, вкладывала в это всю душу. Рожэ не признавал за
ней права на независимую жизнь, но какое же место по крайней мере остав-
лял он ей в своей жизни? Снова и снова приходил он к тем же обескуражи-
вающим заключениям. В своем наивном эгоизме Рожэ водворял ее за обеден-
ный стол, в гостиную и в постель. Он был так мил, что собирался расска-
зывать ей о своих делах, а ей только и останется с ним соглашаться. Он
уже не собирался признавать за женой права коллеги, который стал бы кри-
тиковать его политическую деятельность и мог бы изменить ее, больше то-
го: он не позволил бы ей заниматься общественной деятельностью, отличной
от его деятельности. Ему казалось вполне естественным (так велось испо-
кон веков), что любящая жена должна отдать мужу всю свою жизнь, а взамен
получить лишь частицу его жизни. В глубине его души таилась уверенность
в своем превосходстве, исстари свойственная мужчине, который мнит, будто
все, что отдает он, по существу своему гораздо ценнее. Впрочем, Рожэ в
этом не сознавался: ведь он был славным малым и учтивым французом. Слу-
чалось, Аннета в подтверждение некоторых прав жены приводила в пример
права мужа.
которое не обсуждается. А убеждения у Рожэ были косные. И Аннета избрала
неправильный путь, когда хотела заставить его усомниться в себе. Уступ-
чивость ее и то, как она старалась прийти к соглашению после тщетной по-
пытки внушить ему свои взгляды, Рожэ истолковал как новое доказательство
своей власти над ней. И становился все самоувереннее, проникался самом-
нением. Аннета, случалось, вдруг вспылит, ее голос дрогнет от возмуще-
ния. И Рожэ тотчас осекался, переводил разговор, применял тот метод, ко-
торый, по его мнению, был так удачен: со смехом обещал все, что она от
него хотела. Говорят, что дело не в словах. А для Рожэ все это были одни
слова. И Аннете было и обидно и больно.
Аннеты и Сильвии. Было ясно, что всякая независимая девушка вряд ли была
бы принята в этой среде, а швея тем более. Тщеславные, чопорные Бриссо
ни за что не допустят, чтобы у них или у невестки была такая позорящая
их имя родственница. Пришлось бы утаить ее. А Сильвия не согласилась бы,
Аннета тоже. Каждая была по-своему горда, и сестры гордились друг дру-
гом. Аннета любила Рожэ, ее тянуло к нему сильнее, чем она себе призна-
валась, но никогда ради него она не пожертвовала бы Сильвией. Слишком
она любила ее. И пусть любовь эта потускнела, но Аннета не забывала, что
в иные минуты, именно благодаря ей она постигала всю глубину страсти
(знала об этом она одна, даже Сильвия не совсем об этом догадывалась). В
те часы, когда и Рожэ и Аннета все откровенно поверяли друг другу, она
рассказала ему многое. Рожэ как будто заинтересовался, растрогался. Да,
но при условии, что все это прошлое. Ему было совсем не по душе такое
компрометирующее родство. И втайне он даже решил заставить ее порвать с
Сильвией, исподволь, так, будто он здесь и ни при чем. Не желал он ни с
кем делить привязанность своей жены. Своей жены... "Эта собака принадле-
жит мне". Он, как и вся его семья, очень дорожил тем, что ему принадле-
жало.
собственность - так пошло с той минуты, как они начали выказывать ей
свою благосклонность. Бриссо все прибирали к рукам. Каждый день в тысяче
мелочей обнаруживалась домашняя тирания дам Бриссо. У них было "гото-
вое", как говорится, мнение обо всем - шла ли речь о хозяйстве, о светс-
ких развлечениях, о делах житейских или о величайших проблемах жизни ду-
ховной. Раз и навсегда привешивался, приклеивался ярлык. Все было распи-
сано: что подобает восхвалять, что следует отвергать, особенно много
следовало отвергать. Что только не подвергалось остракизму!
выносился приговор бесповоротный и окончательный! Тон и улыбка были та-
кие, что и спорить не хотелось. Весь вид их говорил (они часто и на са-
мом деле так говорили): "Тут не может быть двух мнений, душечка".
няли:
следовало ее поучить всему, что принято в их кругу. И все Бриссо ее учи-
ли, в каком порядке у них расписаны дни, месяцы и времена года, какие у
них знакомые тут, в провинции, какие у них знакомые в Париже, какие
родственные связи, какие визиты, обеды, - бесконечная была цепь светских
повинностей, от которых дамы стонут и которыми они очень гордятся, ибо
вечная суета хоть и утомляет их, но создает иллюзию, будто они служат
какому-то делу. Бессмысленная эта жизнь, двуличность, вечные условности
были нестерпимы для Аннеты. Всему, очевидно, отводилось время заранее: и
трудам и удовольствиям, ибо и у них были свои удовольствия, только время
им отводилось заранее!.. Да здравствуют непредвиденные осложнения, нару-
шающие уклад жизни! Но нечего было надеяться, что даже осложнения могут
нарушить уклад здешней жизни. Аннета чувствовала, что ее замуровали
словно камень в стене! Песком и известью. Римский цемент. Замешен се-
мейством Бриссо...
тоятельства. Дамы Бриссо на словах были страшнее, чем на деле; им хоте-
лось главенствовать, но не так уж невозможно было провести их за нос, -
надо было только найти их слабую струнку и сыграть на ней. Льстить им,