ведающая ни путей грядущего, ни прадедней славы! Власть - свыше. Князь
должен мочь все и не глядеть на... малых сих.
стороной, едва прибрызнув пыль на дороге. Лиловая туча свалилась за город,
а под нею золотистою желтизной вновь загорался далекий окоем. Дышалось
легко и молодо, как бывает после грозы. Тяжелые хлеба клонились долу,
освеженные ветром и влагой. Вдали, за хлебами, вставали, приближаясь с
каждым витком пути, башни и купола ростовских церквей.
Хоронил ее и сидел у постели Борис Василькович. Глеб в это время был в
Орде.
открыла глаза и сказала: <Скоро уже!> - зарыдал, как ребенок, ткнувшись
лицом в материну сухую грудь. Мария с усилием подняла холодеющую руку и
благословила сына. Умирающая, она утешала его, живого.
время, когда возводились белокаменные соборы, росли города, множились
книги и заселялась земля. Время, ставшее развеянным дымом, ставшее звуком
угасшей былой старины. Еще доживали люди, воспитанные и выросшие тогда, и
люди эти были значительнее, богаче духом людей новых, пришедших на смену
им. Почему же они не удержали власть? Почему согнулись, сломались, почему,
в раздорах и усобицах наводя поганых на землю Русскую, погубили сами себя?
Почему же все, что сумели они завещать своим детям, это только хранить
внутри себя память и веру старины, а вовне - склоняться и не спорить с
тем, грубым и страшным, что пришло и прошло по земле победным смерчем и
развеяло славу прошлых времен по ковылю степей...
сохранить память о нем и пронести через свою жизнь? Да и можно ли сберечь
хоть что-нибудь, склонясь и не споря? Рука умирающей матери бессильно
падает на постель. Сын продолжает рыдать...
усобицы, поднявшиеся со смертью Ярослава Тверского и вокняжением Василия
Ярославича. Земля, наконец, успокоилась, и вскоре, стараниями митрополита
Кирилла, состоялся церковный собор. Помирившиеся Ярославичи съехались во
Владимире. Дмитрий приезжал накоротко, почтить митрополита и урядить с
дядей Василием. Андрей задержался дольше.
Серапиона и был потрясен его проповедью.
делами от лица своего князя, Андрей встретился через несколько дней.
всегда с дружиною, в окружении бирючей и холопов, вызывая зависть всех
прочих владимирских бояр. Злые языки говорили о его пристрастии к
мальчикам, перечисляли богатства костромского боярина, якобы присвоенные
Семеном из сокровищ великокняжеского двора, а также привезенные после
грабежа Новгородчины.
расстались вчера. Когда от первых обрядовых приветственных слов перешли на
личное, посочувствовал домашним бедам городецкого князя. Феодора уже
дважды была на сносях и дважды рожала мертвых детей. Расспрашивая,
осведомился о Жеребце. Андрей был во Владимире с Давыдом Явидовичем,
который сумел-таки выдать Олимпиаду за Константина Борисовича Ростовского
и нынче был в силе. Тесть двух князей, он сильнел, покупал земли, богател
и строился. Жеребец же в последний год стал что-то сдавать здоровьем, а
нынче и вовсе расхворался, чуть не впервые в жизни, и потому во Владимир
не поехал - послал сына Ивана.
больше его занимал сам Андрей. В Василии Костромском Семен успел
окончательно разочароваться. Перейти на службу к Дмитрию ему не позволяла
гордость, да он и понимал, что Дмитрия не придется водить за собой на
поводу. Он же хотел для себя свершений и дел. Даже не почетного места в
думе великокняжеской, чего хватило бы какому-нибудь Давыду, - нет! Ему
мечталось возродить роскошь владимирского двора, быть может - объединить
Орду с Русью, дерзать и творить, самому стать новым Олегом при Игоре... А
для того князь ему нужен был честолюбивый и жадный к власти, но
неспособный обойтись без его, Семеновой, головы, без его замыслов и
знаний. Покойный Александр пренебрег Семеновой помощью. Что ж! Невский
мертв, а он, Семен, и жив, и набирает силу. Василия Костромского,
<квашни>, увы, хватило лишь на то, чтобы забраться на владимирский стол.
Мельчающие ростовские князья тоже не годились для дальних Семеновых
замыслов... Таким мог стать Андрей Городецкий, и, пожалуй, раз уж не
получилось с Василием, только один Андрей.
извинился, пояснил, что у него в хоромах спокойнее поговорить без лишних
ушей и глаз, чем на великокняжеском подворье, битком набитом по случаю
съезда.
холопа-ордынца, внесшего кувшины и блюда, умеренно посуетился, отпустив
холопа, сам расставил вино и закуски, сам притворил дверь в тесный, богато
убранный покой, весь устланный и завешанный бухарским ковром, с набором
великолепных восточных клинков по стенам. Андрей рассматривал клинки,
узоры на стали, драгоценные рукояти, клейма мастеров и совершенно влюбился
в один кинжал, который хозяин сперва повесил обратно на стену, рассказав
его родословную: от кого и к кому переходил этот кинжал, побывавший у двух
шахов и нескольких эмиров, и как закаляют подобные лезвия, погружая в тело
здорового раба, так что уже при своем рождении кинжал отведал человеческой
крови и стоил одной жизни. А в конце беседы, уже провожая князя, Семен
незаметно снял кинжал со стены и вручил, с легким небрежным жестом,
улыбнувшись: <Больше нечем!> - словно извиняясь за ничтожность подарка.
вспоминал свою давешнюю застенчивость со снисходительной усмешкой. Ему
теперь было очень интересно встретиться с Семеном и уже самому хотелось о
многом расспросить костромского воеводу.
желтизна, стали заметны отеки под глазами, уже явственней проглядывала
седина на висках. Движения, по-прежнему плавные, как у большого барса,
стали еще мягче, словно бы осторожнее.
не переставая, только и твердил весь город.
пожимая плечами и хмурясь. - Честно говоря, я больше люблю слог Кирилла
Туровского: <Днесь весна красуется, оживляющи земное естество: бурные
ветры, тихо повевающе, плоды умножают, и земля, семена питающи, травы
зеленые рожает. Ныне вся доброгласныя птица славит Бога гласы
немолчными...>
драгоценную словесную ткань знаменитого проповедника прежних времен.
Андрей пытался возразить, что проповедь Серапиона взволновала всех не
столько красотою слога, сколько мужественным словом о бедах земли. -
Мыслю, однако, доживи такой проповедник, как Илларион или Кирилл
Туровский, до наших дней, его слово о бедах Руси прозвучало бы еще
полнозвучней...
Беды и скорби, ордынское иго - посланы нам за грехи?! Богом, значит,
допущены и гибель детей, и глад, и разорение храмов - все то, о чем
глаголал Серапион, - и запустение сел наших, и горький плен, и прочая, и
прочая? Бог не только милует, но и казнит, и этим он выше Христовой
заповеди о любви, им же самим данной человецем. Всякая кара есть насилие,
и насилием является всякая власть! Но ведь земная власть - от Бога?!
византийским вельможею. Взгляд его был высокомерен и презрительно
мановение руки, коим он отодвинул невысказанные слова возможных
возражений:
несмысленные скоты, гады и птицы пребывают в безвластии! Но ежели есть
разум человеческ, уже есть и власть! И спорят лишь о том - какая власть?
Кесаря, дуки, хана, шаха, римского папы, князя, короля или посадника, как
в Новгороде? Но в безвластии не может жить человек ни в дому своем, ни в
роде своем, ни в княжестве, ни в земле! Божественность власти - закон,
данный Господом. И всякому властителю от Бога же дано право карать.
Взгляни! Право суда, и самого тяжкого суда - за убийство, татьбу,
грабление - дано князю! Каждый смерд в душе своей понимает, что не можно
право суда и казни вручить такому, как он, соседу или сябру своему, что
должен быти судья, и судья строгий и немилостивый. И Господа нашего
называют судией!
вшивые смерды сами одержать землю, когда они и в едином граде не могут
поладить друг с другом? <Не ведуще, иде же закон, тут и обид много>.
повержены идолы, смерды крещены, и стала Великая Русь!